Ричард Львиное Сердце

Местный корзинщик, которому рыцарь оставил на содержание своего громадного пса, дав при этом целый кошель серебра, сказал, что старый отшельник, по его словам, решил ещё попутешествовать, но куда отправился, не сообщил. Это опечалило Элеонору. Особенно когда стало известно об исчезновении Ричарда — ах, как мог бы помочь в его поисках умный, сообразительный и невероятно опытный человек! Но его рядом не было...

— Это вы, королева?! — Седой Волк казался изумлённым ничуть не менее Элеоноры. — Как же это вас сюда занесло?

— Я родом отсюда. И приехала, чтобы в родных местах хоть немного отдохнуть от государственных дел. Но куда пропали вы? И каким образом появились именно сейчас и именно здесь?

Он улыбнулся в свою короткую серебристую бороду, отчего его крупное, будто отчеканенное на старой бронзе лицо стало мягче и как бы ещё моложе, хотя и так казалось, что ему лет на двадцать меньше, чем было на самом деле:

— Представьте, ваше величество, что я тоже родился неподалёку отсюда. И мне тоже захотелось на старости лет взглянуть на эти места, которые я давным-давно покинул. А куда я девался? Видите ли, после того, как мой молодой друг сир Эдгар подбил меня очертя голову кинуться на поиски подвигов и славы, я, старый дурень, вообразил себя прежним. И уж не смог жить, как раньше, в моём логове, с конём, собакой и воспоминаниями. Вот мне и пришло в голову постранствовать ещё, хотя, уж кажется, настранствовался. Я отправился в Италию, повоевал там с прибрежными разбойниками, которым береговое право вбило в черепушки, что можно заманивать на скалы корабли и убивать ни в чём не повинных мореходов. Потом отправился на Сицилию и много, где ещё побывал.

— А почему возвратились?

Она спросила это, откуда-то зная, что он ответит. И не удивилась, услыхав ответ:

— А до меня, ваше величество, дошла весть, что ваш царственный сын не вернулся из Крестового похода. Говорили, будто его корабль потопила буря, и он утонул. Только я в это не верю: не мог утонуть Ричард Львиное Сердце! Может, я дурак, но я уверен — он жив! И, думается мне, вы тоже не сидите, опустив руки, а ищете его. Вот я и решил, что, может, ещё пригожусь своей королеве.

Элеонора улыбнулась, хотя губы всё же её выдали, задрожали:

— Никого, пожалуй, я так сильно не хотела бы сейчас видеть рядом, как вас, мессир!

Он покачал головой:

— Однако, увидав меня, вы позвали кого-то другого. С кем-то меня спутали?

— Да, — ответила королева, глядя ему прямо в глаза. — Моя память сыграла со мной шутку. Это бывает. Но тот человек, как бы я ни желала, уже никогда не придёт. Едем, мессир! Я представлю вас шерифу Роальду, у которого собираюсь пожить дня три-четыре, а за это время мы с вами многое должны обговорить.

И, не дожидаясь ответа, зная, Элеонора резко развернула коня.

Глава 2 Надпись на рукояти меча

Граф Луи Шато-Крайон не любил постоялых дворов. Из-за грязных постелей, чада и вони, из-за потных толстух, что подносили постояльцам еду и вино и норовили задеть сидящего крутым бедром, а то невзначай выгрузить на деревянный стол полунагую грудь, похожую на пару спелых тыкв. Правда, если вместо толстухи по просторной комнате с кружками и мисками сновала ловкая и востроглазая красотка лет восемнадцати, то еда становилась аппетитнее и даже постель вроде бы опрятней. Но в таком месте всё равно могли обокрасть (этого особенно боялись оруженосцы: а ну как украдут коня — хозяин голову снимет!), могли затеять драку из ничего, и если столь непристойно вели себя проезжие рыцари, то всегда был риск в такую драку затесаться, чего Луи тоже не любил: если уж драться — так надо знать, за что. И наконец, на постоялые дворы часто совершали набеги лихие люди, мастера «лесного промысла», а уж в этом случае схватка бывала всегда жестокой и смертельной.

Правда, Луи никогда не боялся драться один против нескольких противников — тем более, если то были люди, не слишком хорошо вооружённые и не особенно искусные в битве. Но одно дело — когда в бродячей шайке человек пять-семь, ну а коли десять-двенадцать? Тут уже неизбежно отступление, а отступать рыцарю перед каким-то сбродом...

По всем этим причинам Луи обычно предпочитал ночлег на огороженном крестьянском дворе, где всегда находил прикрытое навесом сено, либо, если не было дождя, устраивался под открытым небом. Платить за это нужно было совсем немного. Ему не раз говорили, что иные рыцари и вовсе не платят: будь, мол, счастлив, деревенщина, что у тебя заночевал благородный человек! Однако графу такое бесстыдство претило. Здесь же всегда можно было за простые медяки купить хлеба (если он у хозяина был) и вина, а если хозяйка попадалась молодая, смазливая и шаловливая, то она обычно приносила и горшочек варёных бобов, а иногда (если двор был позажиточней) и кружок деревенской колбасы, которую Луи обожал.

В крайнем случае можно было заночевать среди поля или в лесу, но это было уже совсем небезопасно (Луи помнил рассказ Эдгара о первом подобном ночлеге новоиспечённого рыцаря), и молодой граф, при всей своей отваге достаточно рассудительный, не злоупотреблял в этом смысле стараниями своего Ангела-хранителя...

На сей раз остановиться пришлось всё же на постоялом дворе. И дело даже не в том, что другого места для ночлега в этой деревушке не нашлось (лачужки здесь были одна беднее другой — какие там дворы и хозяйства!), а в уговоре, который был у них с Блонделем: рыцари условились встретиться именно здесь.

Луи побывал в герцогстве Штирия, где провёл всего четыре дня, потому что на него не стоило тратить больше времени. Среди всех тех мест, где, по мнению разведчиков, мог быть спрятан пленённый король (Луи, как и Блондель, как и королева Элеонора, не сомневался, что Ричард попал в плен к кому-то из своих многочисленных врагов), Штирия представлялась наименее для этого подходящей. Здесь располагалось всего несколько крупных старых замков, способных скрывать такую тайну. Правда, из них только два годились для этой цели в настоящее время: остальные были разорены и преданы запустению — недавняя война герцога Штирии со своим соседом заставила нескольких баронов покинуть фамильные владения. Впрочем, Луи в неполные двадцать два года был достаточно умудрён опытом и потому не стал легкомысленно обходить стороной цитадели, в которых, судя по виду, уже два-три года никто не живёт. Он побывал и в них, и если там ещё обитали прежние слуги, либо ловкие бродяги, занявшие до поры до времени пустующую твердыню, то странствующий рыцарь, выставляя кувшин вина и запросто напрашиваясь на ночлег, легко вызнавал об этом замке всё, что ему было нужно. И всякий раз убеждался, что тайных подземелий тут нет и никого не прячут.

Два замка, которые по-прежнему занимали их хозяева, граф Шато-Крайон, разумеется, посетил также. Здесь он не называл своего имени и не говорил, что он рыцарь. В ход шла давно придуманная Блонделем уловка: плащ, шлем и кольчуга исчезали в дорожном мешке, взамен на голове появлялась войлочная шляпа, а за плечами — лютня. И вот уже не странствующий рыцарь, а странствующий трубадур проезжал под стенами цитадели, развлекая обитателей замка музыкой и обещая спеть самые новые баллады, если только его впустят, накормят и позволят переночевать.

Блонделю в этом смысле было легче — он был и вправду трубадуром, на лютне играл не хуже любого музыканта, а баллад и песен знал такое множество, что мог петь их сутки напролёт — лишь бы не надоели.

Луи тоже знал пять-шесть последних сочинений и разучил несколько песенок, которые появились на свет в лагере под Птолемиадой. При этом слух у него был далеко не безупречный, да и на лютне он умел скорее бренчать, чем играть: Блондель показал ему основные переборы струн, и смышлёный рыцарь их запомнил.

Тем не менее у него всё получалось. Луи здраво рассудил, что в Германии, где бродячие миннезингеры появились менее сотни лет назад [82] , а тем паче в таком диковатом месте, как Штирия, сыщется не так уж много знатоков и ценителей музыки. А значит, его скромное умение что-то сбренчать и потихоньку, изображая непрошеную простуду, спеть пару песенок будут приняты за истинный талант.

В обоих замках жили женатые бароны, а у второго барона к тому же имелись целых четыре дочери, так что появление красивого белокурого музыканта (да ещё из Франции, которая, как все знали, и научила немцев петь баллады) было встречено с восторгом. И никто не воспрещал Луи бродить по всем галереям и закоулкам. Напротив, ему с гордостью показывали всё, чем он интересовался. Владельцы попались явно не из тех, кто скрывает тайны, и уж подавно — не из тех, кому их доверяют. И слуги здешние оказались достаточно болтливы. Правда, по-французски они совсем не понимали (их хозяева, по крайней мере, могли связать вместе пару-другую фраз), зато жестами изъяснялись красноречивее любого итальянца.

82

Искусство миннезингеров появилось в Германии после Первого крестового похода, когда вместе с войсками проходивших через территорию страны франков на германских землях появились французские трубадуры. Их песни и баллады, игра на лютне так понравились местным жителям (и народу, и знати), что вскоре здесь объявились свои музыканты-сказители.