Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
— Втащили туда шесть больших мешков и ещё какие-то свёртки. В двух мешках, похоже, было железо, они скрежетали, как цепи нашего моста. И потом из башни доносился стук и звон, будто били по железу. Не знаю уж, что они там обустраивают. Но уверена, — тут тёмные глаза женщины недобро блеснули, — ничего хорошего они не затеют, фру Эльза.
— Мама, мамочка! — Лорхен снова дёрнула Эльзу за руку. — Я думаю, Парсифаль будет там колдовать. В подвале.
— А ночью летать на чёрном козле! Вот! — опустив головку в увядающем венке, добавила Грета.
Страх, уже давно поселившийся в душе прежде отважной Эльзы, теперь совершенно овладел ею. Она
И тут же она опомнилась и едва не рассмеялась. От чего укрыть, от кого? От отца собственного мужа? И... от него, от Лоэнгрина, который вроде бы ничего дурного им не сделал. Да и Парсифаль никак не проявлял дурных намерений. А в таком случае, что она расскажет епископу? Что в замке хозяйничает ненавистный ей управляющий? Что какие-то люди привезли непонятные мешки и что-то мастерят в западной башне замка? Что дети, наслушавшись всяких жутких легенд, воображают о своём дедушке бог весть какую чушь? И что на это ответит епископ?
Да и как они поедут? Верхом, через достаточно дикие места, по дорогам, на которых не редкость — разбойничьи шайки, а главное — через большой дремучий лес. Ночь вот-вот настанет, и в любом случае, до Антверпена и за сутки не добраться, если везти с собою маленьких детей. Нет, это просто безумие!
Герцогиня успокаивала себя, старалась удержать своё смятение, но оно лишь становилось сильнее. Вот если бы она наверняка знала, что такое привезли люди Парсифаля и чем они гремели там, в запущенной старой башне! Но ключи от башни, как и от большей части покоев, теперь хранились у Паулоса.
— Ключи, — проговаривая вслух свои мысли, пробормотала Эльза. — У меня нет ключей. А запасные куда-то пропали ещё в прошлом году.
— Да никуда они, ваша милость, не пропали, — вмешалась Ингеборг, догадавшись, о чём говорит госпожа. — Просто осёл-конюх уронил их в колодец. И умолил меня никому не рассказывать. Он ведь уже старый, вот и боится, что герцог его в деревню отправит.
— Что ты говоришь? — встрепенулась Эльза. — Конюх уронил ключи в колодец? А в который? У нас в замке два колодца.
— Да в старый — что возле восточной стены, где прежде, при вашем покойном отце, была оружейная мастерская. При мне они туда и плюхнулись! А я, грешница, пожалела Зибеля. Ну, конюха. Он тогда решил найти для коня господина герцога новые стремена. Чтобы не заказывать кузнецу и оставить себе герцогские деньги. А в бывшей мастерской, в сундуке, много чего осталось. Когда старик-кузнец умер, и ваш супруг решил, что в замке кузница не нужна, там просто всё свалили куда попало. Но дверь-то всё же заперли. Вот Зибель и взял запасные ключи. Они тогда хранились в большом ларе, в донжоне.
— Ну да! Я их там и искала, когда у меня Паулос забрал связку ключей, — сказала Эльза. — Я думала, он их и утащил, грек этот.
— Утащил бы, — кивнула Ингеборг, — кабы бы они там были! В ларе он рылся, я сама видела. Копал, ровно жук навозный! Но только ключики-то уже лежали на дне колодца.
Тут она глянула на девочек, слушавших её историю с разинутыми ртами.
— А вы
чего ж так ушки-то развесили? — воскликнула кормилица. — Уж не хотите ли, чтоб они у вас стали, как у ослика Мего? Ну-ка живо вниз, в комнату! И когда я приду вас мыть и укладывать, чтоб вы уже сидели в одних рубашках! Живо!— Ну-у, кормилица! — попробовала было заканючить Лорхен.
Но тут уже вмешалась герцогиня:
— Сейчас же марш, куда вам сказано, непослушные девчонки! Вот-вот сядет солнце, а хорошие дети на закате уже должны быть готовы ко сну. Иначе я не разрешу Ингеборг рассказать вам вечернюю сказку. А если будете хорошими, на праздник Успения возьму вас в Гент, на торжественную службу.
— Мы хорошие, мы хорошие!
С визгом подхватив свои подолы, Лорхен и Гретхен кинулись к лестнице, чтобы побыстрее оказаться в комнате.
— Итак Ингеборг? Продолжай! — приказала Эльза. Весь её страх сразу прошёл.
— Ну так вот, я и рассказываю, — продолжила кормилица, на всякий случай оглянувшись и убедившись, что стражник стоит далеко и не услышит её. — Взял Зибель ключи, открыл кузницу. Рылся-рылся в ларе, нашёл ведь стремена! Только они оказались грязные, хотя и почти новые. Верно, их принесли для заточки, да старый кузнец не успел наточить. Ну и конюх ничего умнее не выдумал, как взять и помыть стремена! Я как раз доставала из колодца ведро, а тут и идёт Зибель. Говорит: «Ингеборг! Дай в ведре промыть эти штуковины!» Я ему: «Да ты в уме? Я же в этой воде буду детей мыть, а ты туда грязные железяки сунуть хочешь! Сейчас перелью воду в лохань, тогда и набери себе ещё ведро». И что бы вы думали, фру Эльза! Он тут же спустил ведёрко в колодец, наклонился, а ключи с его пояса сорвались да и плюх вниз! Бедняга аж побелел весь.
Эльза задумалась:
— Но вытащить-то их как? Колодец у восточной стены глубокий.
— Был глубокий, — кивнула кормилица. — Только в последний месяц с ним что-то поделалось: вода опустилась не меньше, чем на туазу. Я недавно опустила туда ведро, так оно, как ушло по самые дужки, тут же и чиркнуло по дну! Если послать кого-то из пажей, вот Бруно, к примеру, то он сможет спуститься по верёвке, пошарить там и вытащить связку. Тогда мы сумеем попасть в башню и узнать, что такое туда понавезли и что затевает колдун.
— «Мы сможем»? — Эльза с тревогой поглядела на кормилицу. — Ты что же, хочешь пойти со мной?
Обычно весёлое лицо женщины приняло вдруг суровое выражение:
— Голубушка моя, фру Эльза! Я понимаю: вам очень надобно узнать, какие козни затевает этот негодник Парсифаль. Но одну я вас в их ведьмино логово не пущу. Вы вот не знали, а ведь я и вас тоже выкормила.
— Меня!? — ахнула Эльза. — Не может быть!
Кормилица понимающе улыбнулась:
— Да, когда вы родились, мне исполнилось всего тринадцать годков. Но я уж была замужем. У нас в деревне, случается, очень рано выдают, если жених выгодный, из семьи побогаче. У меня хороший был муж, только убили его — он с вашим отцом как раз в поход отправился. И у меня ребёночек, первенец мой, тогда же помер. Ваш отец взял меня в замок: у вашей матушки молока не стало уже в первую неделю, как вы родились. Она ведь и умерла очень скоро. А я так в кормилицах и осталась. Вас до двух годочков выкармливала, потом одного за одним сынков Клемента, командира отряда рыцарей, потом... Да что вспоминать! Я к тому это говорю, что вы мне не чужая. А значит, мне Господь велит вас беречь. Ведь у вас, получается, никого больше нет.