Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
Глава 2
Старый Муталиб в новой роли
Парсифаль прислушался к удаляющемуся стуку копыт и снова устремил насмешливый взгляд на смущённо молчащего сына:
— Ну что же, Лоэнгрин? Я вижу, за десять лет ты очень даже свыкся с обликом доброго христианского правителя. Ты уже и на службы в храм ездишь!
Молодой герцог резко поднял голову.
— За всё время раз пятнадцать и ездил, либо ходил в здешнюю церковь, — раздражённо произнёс он. — А так провожу некоторое время в часовне замка, и этим все удовлетворяются. А как бы ты хотел, отец? Ты же сам позволил мне стать тем, чем я стал. Герцог Брабанта не может позволить, чтобы его заподозрили в ереси и даже
— Разумеется, — кивнул магистр. — Надеюсь, ты делаешь всё это действительно ради соблюдения тайны. Но, судя по всему, ты до сих пор влюблён в эту женщину.
Лоэнгрин вспыхнул.
— Это тем более не запрещено!
В глазах Парсифаля на мгновение мелькнул и тотчас погас опасный огонь. Затем он посмотрел на сына с недоумением:
— Не всё облекается в форму закона и запрета. Странно, что ты так и не понял этого! Любовь нельзя запретить, это то же самое, что запрещать кошке входить в дом — так или иначе она туда пролезет. Но если кошку никак не удаётся выгнать, а быть в доме ей нельзя, то хозяину придётся убить её.
Магистр увидел смятение и ярость, которые так явственно отразились на лице герцога, что их невозможно было скрыть. Да Лоэнгрин и не скрывал. Залившись пунцовой краской, он вполголоса бросил:
— Если это о моей жене, и если ты так пошутил, отец, то шутка была слишком неудачной!
Парсифаль расхохотался:
— Перестань! Это не об Эльзе, а всего лишь о твоём к ней неумеренном чувстве, которое начинает мешать тебе. Я не уверен, что орден может полагаться на тебя, как прежде. Впрочем, я приехал к тебе не с этим. Мы приехали... Я так и не представил своего спутника. Но лишь от того, что ещё не уяснил, под каким именем он пребывает на сей раз. Итак?
Магистр повернулся к сидевшему в нише человеку, который всё это время молчал, не выказывая, казалось, никакого интереса ни к разговору Лоэнгрина с женой, ни к резкой беседе отца и сына. Теперь он чуть привстал, в знак приветствия наклонив голову в большом берёте. Его лицо, лоснящееся, словно постоянно покрытое потом, с небольшими, острыми глазками, под высоко поднятыми бровями, выразило сомнение.
— Право, вы поставили меня в тупик, великий магистр! — проговорил он глуховатым голосом, на достаточно правильном немецком языке, но с каким-то гортанным акцентом. — За долгие годы я менял имя столько раз, что мне уже трудно вспомнить, какое же наверняка моё...
— А ты хочешь назвать настоящее имя? — Парсифаль развеселился ещё больше. — Ну, это уже смахивает на чудеса! На моей памяти (а я тебя знаю ведь никак не меньше двадцати лет, да?) ты ещё ни разу не назывался тем именем, что тебе дали родители. Дай-ка вспомнить... Ты был Рупертом Можеле — это когда выдавал себя за звездочёта при дворе Людовика Седьмого. (Неплохо врал, кстати говоря, но Элеонора поймала тебя, заметив, что ты путаешь названия созвездий. Беда, а не баба, эта Элеонора!) Ещё ты был Жильбером Куртуа, ювелиром, а негласно — шпионом герцога Бургундского. Причём герцог не подозревал, что ты столь же хорошо выведываешь и его дворцовые тайны — уже для нашего ордена. Ты представлялся Лоуренсом Шелтоном, лондонским купцом, а что ещё ты делал, кого обманывал, кому какие секреты продавал в Англии — верно, не вспомнишь и сам! На Востоке ты назывался Али ибн-Сулейманом, продавцом верблюдов, потом купцом Сеидом-Абдуллой-Гази аль-Мухаммадом, затем, когда стал доносить Салах-ад-Дину на его эмиров и мулюков, опять же выдавая себя за поставщика оружия, — взял имя Муталиба аль-Керима. Тогда ты даже ислам принять не поленился, не то бы Саладин не стал тебе доверять.
— А он всё равно мне не доверял! — лицо шпиона изобразило печальную покорность. — Он догадывался и о моей связи с тамплиерами и о том, что я бываю у Старца горы. Но султан не мог обойтись без меня: заговоры зрели вокруг него, как спелые груши в саду у хорошего хозяина... Да, Муталибом аль-Керимом я был ещё совсем недавно. Но вы позабыли назвать не менее десятка других моих имён, высокочтимый
магистр!— Да не позабыл, не позабыл. — Парсифаль поморщился. — Просто иных из них и не выговоришь, не вывернув язык наизнанку. Да и слишком их много, я не хочу утомлять благородный слух герцога. Зато могу напомнить тебе твоё настоящее имя — раз уж ты решил сегодня побыть для разнообразия самим собою. В самом начале ты звался Шмуль бен-Рувим. Я правильно выговариваю?
— Правильно, — кивнул тот, почему-то вздыхая. — Вы всё и всегда делаете правильно, магистр.
Лоэнгрин невольно поморщился. Он без того уже догадывался, что незнакомец — еврей, и не был этим удивлён. Отец и прежде говорил о связях Братства Грааля с некоторыми евреями-ростовщиками, помогавшими на выгодных условиях умножать богатства тамплиеров, и о том, что на службе у великих магистров бывали даже раввины, которые способствовали толкованию тёмных мест каббалы, хотя евреям категорически запрещено открывать свои тайные знания гоям. Но бен-Рувим определённо очень близок к Парсифалю, и двадцать лет его службы шпионом наверняка связаны с тайными нуждами тамплиеров. Значит, он — если и не посвящённый, то, по крайней мере, знает об ордене больше, чем многие братья первой степени посвящения. И в Брабант Парсифаль наверняка взял его тоже для выполнения какого-то тайного поручения. До сих пор — хотя бы внешне — Братство Святого Грааля состояло лишь из рыцарей, и вдруг...
— Итак, моего доверенного зовут Шмулем бен-Рувимом, — проговорил магистр, от взора которого не укрылась гримаса Лоэнгрина. — Он мастер засовывать свой большущий нос в самую узкую щель и вынюхивать всё, что должны знать мы. Хотя иной раз работает и не только на нас. Вернее — зарабатывает не только на нас. Но с этим уж ничего не поделаешь — такова его природа. А приехали мы с очень важным делом, сын.
— Я слушаю, отец, — проговорил молодой герцог. — Но, быть может, ты и твой... доверенный хотите позавтракать? Я позову слуг.
— Пока не нужно, — покачал головой Парсифаль. — Ты начинаешь забывать мои правила: до полудня я только пью. Голова яснее, когда в желудке пусто. Так вот, я не привлекал тебя к делам ордена десять лет, понимая, что ты должен прижиться в Брабанте. Теперь настала пора использовать твоё положение и этот прекрасный замок. Он отлично обустроен. И так хорош внутри! Я заметил, что в его внутреннем дворе даже посажены цветы и фруктовые деревья. Как изысканно! Верно, это всё твоя Эльза старается.
— Цветы и деревья росли здесь ещё при её отце, — заметил рыцарь.
— Отлично. Но главное то, что старый герцог сумел сделать замок настоящей крепостью. И при этом у него добрая слава. Вот этим мы и воспользуемся.
— Каким образом? — спросил Лоэнгрин.
Чувствуя себя неловко под пристальным взглядом отца и ещё более — от колючего взора бен-Рувима, молодой человек чуть отступил и, стараясь выглядеть уверенным, уселся на покрытый ковром сундук. В руке он держал яблоко, которое как раз успел сорвать с дерева, когда заскрежетали цепи подъёмного моста и во дворе замка показалась свита магистра. Плодовые деревья здесь действительно росли давно, но не одичали — приносили крупные и сладкие плоды. Лоэнгрин надкусил яблоко, словно намекая, что он, в отличие от магистра, не прочь позавтракать.
— Нам необходимо в ближайшее время укрыть в надёжном месте одного узника, — сказал Парсифаль. — А поскольку есть люди, которые будут его искать, и они достаточно сильны, то следует выбрать такое место, которое едва ли вызовет их подозрения.
— Ты говоришь об английском короле?
Казалось, магистр удивился проницательности сына:
— Однако, ты не разучился быстро соображать, мальчик!
— Я с самого начала думал, что его похитили и спрятали тамплиеры.
— Хм! Ты произносишь «тамплиеры», а не «братья ордена» и не «мы». Возможно, ты так привык, живя вдали от нас. А что до похищения, тут ты как раз ошибаешься. Это сделали не мы, иначе друзья Ричарда едва ли смогли бы разнюхать, где он находится. Они, скорее всего, были бы уверены, что его нет в живых. Нет, эту промашку совершил один круглый идиот, оплошность которого мне теперь приходится исправлять.