Ригодон
Шрифт:
– Schnell!.. Schnell!.. M"orderer!
И затем по-французски:
– Убийцы! Убийцы! Скорей!
В общем, тревога… только бы не догнали, только бы Бог миловал!.. Пять… шесть тележек… надежды нет!.. Пусть видят!..
– Толкайте, толкайте, черт побери! Взяли!
Не знаю, понимают ли они меня?… Французы?… Латыши?… Молдаване?… Я больше не пытаюсь!.. Все время в движении, среди ям, бугров и битых кирпичей, мы уже опережаем наших преследователей…
Предупреждаю вас, начиная с этого момента мое повествование становится несколько пунктирным, я, ваш рассказчик, и сам с трудом разбираюсь в происходящем… я вам уже говорил о «комиксах», но вы не смогли бы по комиксам представить этот разрыв повествовательной ткани, эту нить, иглу и всех персонажей… этого грубого и такого явного происшествия… увы, такого, что для испытавшего его, ничто более не существовало… да и сам я, рассказывающий вам об этом двадцать пять лет спустя, путаюсь в подробностях, вспоминаю лишь какие-то обрывки, то то, то это! Простите меня…
– Уточните!.. И не мямлите!
Конечно! Вообразите себе, что в какой-то момент мы встретились!.. Пылающие гневом преследователи, и их четыре…
Я говорю себе: Лили, я найду тебя, я знаю, где ты!.. Бебер с ней!.. Да, но почему так воют сирены… сколько сирен!.. Как в Берлине… но здесь уже недолго, и так все разбито!.. Почти все… и тогда!.. Уу-у-у!.. Опять тревога… от луны до луны… забыл вам сказать, тогда было полнолуние!.. Уу-у-у-у!.. Бу-ух!.. Ба-бах… Бомбы… да, бомбы! Что они еще разбомбили? Стой, а Фелипе?… Где он? Я спрашиваю Лили… но мне отвечает Фелипе, я его не вижу… однако он недалеко, в двух шагах…
– В вас угодил кирпич!
Он мне сообщает… не знаю, но болит сильно… в том самом месте, на затылке… Фелипе не ошибается, кирпич меня достал… он перепутал… боль усилилась… но, надеюсь, я смогу подняться, это главное… мы должны обязательно продолжать свой путь, идти дальше… уу-у-у-у! Ах, бомбежка не закончилась… бомбили в восточном и южном районах… и пламя, языки пламени плясали до самого горизонта… бегающие, крутящиеся, подобно флюгеру, огни, я воскрешаю вас в памяти… пламя пляшет на каждой руине… брызгающее вверх… потом опадающее… как яйцо на фонтанной струе, вы знаете… только все в зеленых тонах… в красных… они должны спалить, я уж не знаю что… остатки того, что горит?… Пусть бы они вернулись, я имею в виду «летающие крепости», чтобы разжечь затухающие жаровни… и взорвать, не знаю уже какое количество мин… тысячи!.. Я больше не понимаю… надо, чтобы люди были богаты… богаты до невозможности… уу-у-у-у!.. Как это их развлекает… и какое освещение!.. Настоящее театральное полнолуние… вдобавок – на небе красочные мазки противовоздушной обороны… яркие прожекторы, темные клубящиеся тучи!.. Незабываемый спектакль… я видел бомбардировки Рено, Исси, 43-й… я знаю, что такое тропические торнадо, Камерун, 18-й, сколько бунгало, и не маленьких, а огромных, как дом, взлетело на воздух на моих глазах среди вспышек молний… но рядом с возвращением груженых бомбами «летающих крепостей» и градом пуль все это выглядело бледно… я видел и другие неповторимые зрелища, несколько в ином духе, но также очень памятные: большие маневры кавалерии, 1913-й, в лагере Серкот, развертывание и обходные маневры фуражиров семи дивизий!.. Под звуки труб!.. Человек будущего, которого забросят в стратосферу, неподвижного, пристегнутого к креслу, с трубкой во рту, успеет сделать пи-пи за один оборот вокруг земли! И – хоп! Уже вернулся!.. Чем больше оборотов сделает, тем больше почестей герою!
Теперь вернемся к фактам… с насыпи все видно, как при свете дня… полнолуние, если можно так выразиться… как тихое солнце конца осени… уу-у-у! Но одно маленькое отличие!.. Ну да! Так и есть!.. Шрапнель!.. В облаках! А между разрывами… букеты снарядов… действительно грандиозное зрелище… как на мой вкус!.. И все это под музыкальное сопровождение… я пытаюсь уловить мелодию… спрашиваю у Лили… «ты ничего не слышишь?»… Да! Она слышит вой сирен… Это все!.. Значит, эта музыка звучит лишь для меня одного?… Фелипе?… Он прислушивается… он тоже не слышит музыки, только бомбовая взбучка и завывание сирен… уу-у-у-у! Что же это получается? Я же вовсе не музыкант… мелодии звучат и ускользают от меня… я сказал бы даже, торжественные, героические мелодии… но музыкант – это нечто иное… если бы я был музыкантом… за столько лет, волей-неволей, вам приходится слышать так много… большие и маленькие концерты… я стал бы светским человеком, играл бы роль эксперта, высказывал бы безоговорочные суждения… меня приглашали бы как консультанта… но в данном случае я вроде бы знаю, в чем дело… меня преследует эхо… вибрации тончайших струн?… То тут!.. То там!.. Оно всплывает из этих реминисценций! С удивительной полнотой! Как старая жаба покрывается пупырышками при легчайшем прикосновении… и я потрясен, можно сказать, ошеломлен!.. Я ничего не говорю, у меня полон рот крови, я убежден, моя сорочка и штаны тоже в крови… Фелипе сказал мне: кирпич… это был кирпич… ладно, пусть кирпич!..
В момент суматохи, когда преследователи догнали нас, когда шесть тележек твердо вознамерились покарать нас за то, что мы вырвались вперед, все разрушил взрыв, похоронив этих подлюк под пятью с половиной этажами кирпичей… Почему же при этом ни один из них не мог свалиться на меня?… Где тот, который заметил наш Фелипе… мы ведь тоже здесь стояли!.. Удивительно, что попало только мне!.. Должен сказать, я ощущал некоторое неудобство, не столько из-за кирпича, сколько из-за этого тумака по
шее… чуть выше левого уха… травма вовсе не иллюзорная, подтвержденная солидными врачами, двумя… нет, тремя экспертизами в 1916 году и намного позже в копенгагенском госпитале… кости черепа в отвратительном состоянии… Бог ведает, как я с этим смирился!.. Свистки… барабанная дробь… шипение пара… ладно!.. Но мелодия!.. Возникшая из ниоткуда мелодия!.. И подтверждаю: торжественная! Торжественная, как хорал… я бы сказал, симфоническая музыка для этого океана руин… руин игривых, дурашливых… «зыбь языков пламени»… розовых… зеленых… и маленькие потрескивающие букеты… души домов… далеко… очень далеко… танцующие… я предостерегаю Лили:– Не шевелись, я ее слышу!
– Да я не шевелюсь! Но как ты?… Тебе больно?
А, я не хочу говорить о своей бедной голове!.. Звукосниматель, вот что мне нужно!.. И немедленно!.. До меня долетают только отголоски!.. Крохи!.. Это смешно… не существует великой музыки без оркестровки!..
От боли в виске – к другой!.. Все это приключилось со мной! Вы меня извините!.. Я не собираюсь жаловаться… моя рубашка прилипла к спине… да!.. Я не хотел об этом говорить… какое кривлянье вся эта хроника: я!.. Я!.. Я!.. Европа погибла? Моя сорочка! Моя спина! Я!.. Туу-у-у-он! Туу! Туу! Тревога гнездится где-то… я пытаюсь воспроизвести мелодию… как я жалею, что обойден талантом!.. Туу-у-уш! Слушайте!.. Мне нужно другое ухо, то, что у меня осталось, вовсе не помогает мне слышать… может быть, на пианино, ощупью?… От одной клавиши к другой?… Позже в той дыре в Копенгагене у меня будет время, целых два года… там я сочинял великие симфонии, всегда в память о Ганновере, можно сказать, это были настоящие симфонии, и я их напевал самому себе… как сейчас, не разжимая губ… бру-ум!.. Бра-анг!.. Уу-у-г! Я был единственным, кто никому не мешал… охранники имели обыкновение… то время в дыре, два года, тюрьма К, Veslerfangsel… поскольку я находился в Дании, надо же было меня поместить куда-нибудь…
Теперь же тут, откуда я пишу вам, сквозь звучание пластинок я слышу ветер симфоний… я верю своим ощущениям, я не задаюсь вопросом… я слушаю, умолкаю… не хочу бормотать, как там, в заключении, Vesterfangsel… мне кажется, это пламенные танцовщицы, а не языки пламени, как там в Ганновере… мне говорили, я с ними не знаком… я знаю, где их студия – я поднимался туда два раза… три раза… ночью… я не светский человек, то, чего я не знаю, того я не знаю… несчастный всегда терзается сомнениями… он молчит… я молчу… особа высокородная не колеблется, идет напролом!.. Крушит!.. Отстаивает свое мнение, судит и рядит!.. И плевать ей, что вы можете о ней подумать! Светский человек ничего делать не умеет… но рожденный таким, каким он есть, судья всем, сама непогрешимость, высокомерие и всемогущество!.. Достаточно!.. Бормочите, чтобы никто вас не слышал!.. Он дунет, и вас больше нет!
Оставаясь все время там, откуда я вам все это пишу, я тяну первые три… допустим, четыре ноты с этого подобия платформы из черепков и строительного мусора… осколки настоящего, ставшего прошлым, возле Ганновера-Северного… там, должен признаться, у нас больше ничего не было… наши последние тряпки и заплечные мешки исчезли в этой стычке с врагами! Обвал, сотрясение, семь тележек, погребенных под лавиной кирпичей, рухнувших фасадов и балконных решеток из кованого железа!.. Ах, полнолуние! Эти картины и трагедии невозможно запечатлеть на фотопленке!.. Вы даже не представите такого на сцене!.. Вам говорят: Голливуд!.. Черта с два!.. Они не могли больше кичиться своими батальными сценами после того, что произошло… в действительности!.. Это было до такой степени страшно, что мне лично просто дьявольски нестерпимо глядеть на фотографии!.. Пересказывать, искажать! Да! Репродуцировать, фотографировать, портить! Мгновенно!.. Непредставимо то, что было!.. Тогда приукрасьте!.. Поэтизируйте прошлое, если вы в состоянии! Но кто отважится?… Никто! Ну, Гонкур!.. Там – конец мира!.. Всем и каждому!.. «Они больше не транспонировали»… Для чего организовывались крестовые походы?… Они себя транспонировали! С тех пор они предпочитают, чтобы их переносили на воздушном лайнере, с кондиционером, прямо на Голгофу… семь минут… и вы сфотографированы в «Гефсиманском саду»… Месье в качестве Иосифа… Мадам в качестве Марии… детки, бесподобные ангелочки… возвращение к аперитиву!.. С тех пор у каждого человека моторчик в заднице… идет, куда хочет, как хочет, без ног, без головы, он уже не что иное, как пустомеля, ветерок… он даже не пропадет без вести, это уже состоялось…
О, вы себе твердите: какой же нудный этот старый хрыч!.. Ну конечно, я намерен, я допускаю, я деблокирую свое желание и возвращаюсь к трем моим нотам… поспешно! Без жалоб… ради моей панорамы горящего Ганновера… вы понимаете, о так надо!.. До того, как тот кирпич настиг меня и сотряс мои мозги, у меня не было забот, я позволял себе напевать, вполне сносно, срываться на высоких нотах, играть на тромбоне неизвестно как, я не искал музыки… но тогда, волей-неволей, она мне стала необходима!.. Я бы даже сказал, одна мелодия… поверьте в это! Не имеющий специального образования, не наделенный талантом, вынужденный подбирать крохи… другая беда! Мои трости!.. Утеряны в этом идиотском взрыве… когда все обрушилось, даже фасад… полагаю, я не совсем уверен.
– Фелипе, дорогой друг!.. Фелипе!
Я ему рассказываю, что со мной приключилось… уверен, он отыщет мои трости!.. Потому что мы должны подняться в гору… другим путем… с другой стороны этого Ганновера-Северного… я слышат разговоры о том, что какой-то поезд должен отправиться… увидим! Пассажиров хватает!.. Люди вроде нас и военные… фрицы и венгры, я думаю… они разговаривают негромко, шепчутся… выглядят, как мы… издали… а вблизи… маленькие пожары… все что осталось от зданий… цвета… кормим воробьев мукой при ярком лунном свете… Фелипе приносит обе мои трости, они были совсем близко… да!.. Да!.. Да!.. Но моя бессмертная мелодия?… Я стою перед этими руинами… я сказал бы, это океан пожаров, эта огненная зыбь из конца в конец Ганновера… я слышу, в моей голове звучит музыка… я полагаю, великолепная… но как же ноты?… Точные ноты, правильные? О, это всего лишь реминисценции… допускаю… но дальше?… Облегчающие, умиротворяющие звуки после торнадо…