Рим или смерть

– Да, французы ворвались в бреши!
– подтвердил Манара.

Батальон полка Унионе, отразив очередную вылазку французов, устроился на ночь в двух полуразрушенных домах. Спали солдаты спокойно, ведь командир полка выставил часовых у всех трех брешей, да и с крепостной стены при свете факелов наблюдали за врагом дозорные.

Но нашелся предатель - увы, у осажденных в самые трудные дни часто отыскивается свой предатель, - который провел французов потайной тропой к самым брешам.

Внезапная атака, без стрельбы и криков "Ура!", часовые заколоты кинжалами, а две бреши после короткой схватки взяты. Лишь на вилле Барберини второй батальон отбил нападение - успел-таки часовой, падая, дать выстрел. Когда Гарибальди и Манара прибежали к вилле Барберини, два бастиона из трех, второй и центральный, уже были в руках французов. Судьбу сражения решали сейчас не часы, а минуты. Прежде всего надо было провести разведку боем. Ее Гарибальди поручил берсальерам.

Манара уже сумел взять себя в руки, к нему вернулась его обычная невозмутимость. Он подошел к стоявшим в строю берсальерам и громко сказал:

– Нужны сорок добровольцев в разведку. Треть из них навсегда останется на поле боя, еще треть будет ранена. Кто готов идти?

Вызвался весь батальон.

Отобрав первых сорок, Манара хотел повести их в разведку. Гарибальди не разрешил - его штаб и так поредел наполовину, да и сил для разведки боем маловато. Он объединил берсальеров с ротой римского легиона Сакки и ему-то и поручил совершить вылазку.

Сакки был горд доверием Гарибальди. Он немного ревновал Гарибальди к Манаре. Конечно, Манара храбрец каких поискать, умница и в обращении с подчиненными ровен и прост. Только эта простота графская. Нет-нет да и проглянет снисходительная усмешка, пренебрежение к ним, офицерам-гарибальдийцам. Однажды Манара даже пошутил, что Гарибальди, если уж производит своих легионеров, то из сержантов прямо в майоры, а из лейтенантов в полковники. Вот он, Сакки, от лейтенанта до полковника и дослужился. Всего за три года. Так ведь каких три! Из одних боев да схваток! Манара, правда, тоже дома не отсиживался - весь сорок восьмой с австрийцами сражался. Но в Южной-то Америке он не был, в пампасах и комариных болотах не голодал! Нет, свои звания они, ветераны-гарибальдийцы, заслужили по праву!

Впрочем, эти мысли приходили Сакки лишь изредка, в недолгие часы передышек. Сейчас же он думал об одном - как вернуть бастионы.

Безлунной ночью сорок берсальеров и рота римских легионеров под командой Сакки пошли на штурм. Увы, Манара не ошибся - из разведки боем многие не вернулись, остальные отступили к воротам Сан Панкрацио. Сакки ранило в руку, но он готов был снова возглавить атаку. Гарибальди, однако, стало ясно, что линия крепостных стен потеряна, и безвозвратно.

А в забывшемся тревожным сном городе набатно гудели колокола триумвират сзывал римлян на защиту своих домов и улиц. Генерал Розелли с офицерами штаба уже неслись в бешеной скачке к Джаниколо.

Соскочив со взмыленного коня, еще не дойдя до ворот Сан Панкрацио, где стояли Гарибальди и Манара с группкой офицеров, Розелли обрушился на Гарибальди с упреками:

– Ваши волонтеры - не солдаты, а сущие анархисты! Хотят - воюют, хотят - устраивают себе отдых.

– Мои анархисты, господин генерал, вот уже двадцать дней подряд сражаются под стенами Рима!
– парировал Гарибальди.

– А отдыхают они только в могиле, да и то, если их удается похоронить, - добавил Манара.

Розелли метнул на него мрачный взгляд. "Этому графу-гарибальдийцу впору надевать красную рубаху", - с досадой подумал он. Однако отвечать ему не стал, главное сейчас - подчинить своей воле Гарибальди. Пагубного двоевластия он не допустит!

– Не сомневаюсь в храбрости ваших солдат, генерал, - резко сказал он.

– Но бастионы второй и центральный потеряли ваши волонтеры, они должны их вернуть.
– Он вынул часы.
– Через час начнете атаку.

– Не начну, господин генерал. Ведь оттуда, - Гарибальди показал рукой на два захваченных бастиона, - французы перестреляют нас, как на плацу.

Снова, как и под Веллетри, сошлись лицом к лицу эти два человека, и на этот раз Розелли отступил перед твердостью Гарибальди. Подавив гнев, сказал:

– Я доложу о вашем отказе Мадзини. И попрошу принять все необходимые меры.

– Непременно доложите, - подхватил Гарибальди.

Круто повернувшись, Розелли зашагал прочь, сел на коня и помчался в город.

Мадзини с нетерпением ждал его возвращения.

Выслушав доклад Розелли, он решил тут же обсудить все с Гарибальди. В квартале Трастевере он попал под огонь французских осадных гаубиц, а у Джаниколо - под пули французских снайперов-зуавов. Он перебегал от одного разрушенного дома к другому и, переждав, пока обстрел стихал, устремлялся дальше. Наконец он добрался до виллы Спада, куда Гарибальди перенес свой штаб. К вилле Саворелли французским артиллеристам удалось пристреляться, и она рухнула, едва не похоронив под обломками Гарибальди и всех штабных офицеров.

Гарибальди и Манара встретили Мадзини у ворот и повели через парк на виллу. Совсем рядом, на центральной аллее разорвалось ядро, сбив голову мраморной статуи.

– Так они превратят в развалины весь город, - сказал Мадзини, отряхивая запорошенную пылью шинель.
– Поймите, Гарибальди, мы не можем только обороняться! Почему вы не выполнили приказ Розелли?

– Не хочу без толку потерять половину своих волонтеров. Их и без того полегло немало. А других солдат у меня нет и, похоже, не будет.

Обстрел усилился. Французы ввели в действие тяжелые осадные орудия.

– Подождите меня здесь, - сказал он Мадзини.
– Я только поднимусь к Лавирону. Прикажу огонь всех наших батарей перенести на захваченные бреши.

Мадзини, глядя, как Гарибальди быстро и ловко поднимается в гору по крутой тропе, с горечью сказал Манаре:

– Не знаю, удастся ли отбить бастионы, но убедить Гарибальди мне не удалось. Может, вы попытаетесь, Лучано?

Манара отрицательно покачал головой:

– Если Гарибальди принял решение, его не переубедит сам господь бог. Да и как начинать атаку, не получив подкреплений!..

– Тогда все потеряно!
– воскликнул Мадзини. Глаза его лихорадочно блестели.
– Нам остается лишь сражаться и погибнуть на баррикадах!

За время осады Рима Лучано Манара, прежде убежденный монархист, успел оценить и полюбить республиканца Джузеппе Мадзини. Полюбить за светлый ум, доброту и стойкость.

– Положение очень тяжелое, но, по-моему, не безнадежное, - ответил наконец Манара.
– За одну ночь мы сумели создать вторую линию обороны. И новых атак французы не начинали. Тем временем...

– И не начнут, - прервал его Мадзини, - предпочтут сначала разрушить Рим до основания. Помешать этому может только контратака. Сегодня, немедленно. Для нас без нападения нет защиты.

– Я вовсе не отказываюсь атаковать врага.
– Они обернулись. К ним подходил Гарибальди, вернувшийся с горы Сан Пьетро.
– Придайте мне два пехотных полка, - продолжал он, - и хотя бы двести кавалеристов, и я завтра ночью ударю французам в тыл. Обещаю хорошенько их потрепать.

Мадзини вскочил с камня, на котором сидел.