Рим. Новый Порядок. Том 1
Шрифт:
923(170) весна, Карнунт, Паннония
Перед въездом в Карнунт я решил пересесть на Буцелию. Мне казалось важным предстать перед воинами достойно — как будущий воин, как надежда Империи, перенимающий её дух. Мама одобрила эту мысль, предложив, чтобы мы въехали в лагерь с торжеством.
Задолго до того, как предстал сам лагерь, ощущалось его присутствие, скопление огромной массы людей. В воздухе стоял запах дыма от костров, смешанный с ароматами варёного мяса и печёного хлеба, а иногда доносился лёгкий металлический привкус — след от оружейных кузниц. Гул голосов, скрип повозок и бряцание
Наконец, когда я впервые увидел лагерь, он показался мне огромным живым существом. Белеющие вдалеке деревянные стены, сторожевые башни, острые палисады, бесчисленные палатки, которые, казалось, растекались на многие километры, — всё это захватывало дух. Флаги легионов развевались на ветру, а на одной из башен виднелось изображение орла, бликующий от солнца.
Я знал о движении реконструкторов, видел фотографии римских лагерей. Но здесь было нечто совсем иное. Ни один фестиваль реконструкторов не может воссоздать масштаб, реальность, живой дух римского лагеря. Хотя я их ни разу лично не посещал те фестивали, но сейчас я чувствовал момент соприкасание с чем-то грандиозным, не просто историей, а с Империей в её величии.
Наш поезд направился к сердцу лагеря. У ворот нас встретили почётным строем. Трубы зазвучали, пронзительно и мощно, приветствуя нас. Легионеры, выстроенные по обе стороны дороги, молча стучали оружием о щиты в едином ритме. Их доспехи блестели, отшлифованные до зеркального сияния, шлемы украшали конские хвосты, покачивавшиеся при каждом движении.
Этот стук проникал в глубину души. Может я впечатлительный такой, но думаю, это произвело бы впечатление на любого. Сотни воинов в едином ритме, без слов, внимательно смотрят на тебя и приветствуют. От стука оружия казалось, что сама земля пульсирует. Лёгкий запах масла, которым были смазаны их доспехи, смешивался с пылью, поднимаемой сапогами, и этим неуловимым, но узнаваемым ароматом человеческого пота, который всегда сопровождает армию.
Их молчание и стук, я знал, это не просто приветствие. Это был вызов. Эти люди спрашивали: ты один из нас? Есть ли в тебе дух? Готов ли ты пройти сквозь огонь и остаться верным?
Все эти мысли и чувства у меня пронеслись молниеносно. И я в приветственном жесте вскинул руку, стараясь говорить с достоинством, выкрикнул что есть силы:
– Ave Legio! Saluto defensores Romae! [Да здравствует Легион! Приветствую защитников Рима!]
И следующий миг, задумываясь, услышал гром:
– Ave Caesar! Ave Roma! [Да здравствует Цезарь! Да здравствует Рим!]
Эти слова были не просто криком — это был голос самой силы. И я вдохновленный, продолжил:
– Roma aeterna! Gloria legionibus! [Рим вечен! Слава легионам!]
Ответом стал рев тысяч глоток, от которого задрожала земля. Эйфория захлестнула меня. Я почувствовал гордость и радость. Глаза, предательски увлажнились, но я не обратил на эту ерунду внимания, продолжив проход дальше. В этот момент, один из центурионов слева от меня гаркнул:
– Pro imperia et gloria! [За империю и славу!]
Я внимательно посмотрел на этого центуриона, запоминая его. А ему вторили легионеры, пока в конце улицы, среди генералов, я увидел отца. Он сидел на коне, величественный и неподвижный, словно олицетворение Рима. Глубокий взгляд, от которого, казалось, невозможно скрыть ни единой мысли,
был устремлён прямо на меня.Я соскочил с Буцелии, позволив коню отступить в сторону, и, сделав шаг вперёд, преклонил колено.
— Ave, pater Augustus. [Приветствую, отец Август.]
Его лицо, до этого сдержанное, словно гранитная маска, смягчилось, и на мгновение в глазах мелькнуло что-то человеческое, едва уловимое. Соскочив с коня, поставив себя на один уровень со мной. Я почувствовал это как символ, жест, который значил больше, чем слова.
— Подойди, сын мой. — Голос был твёрдым, как сталь, но в нём прозвучала тепло скрытой гордости.
Я поднялся, делая шаг за шагом навстречу отцу. Едва я подошёл ближе, он протянул мне руку, что-то среднее между приветствием и жестом признания.
— Ты хорошо держишься, Коммод. Ты все сделал правильно, войдя в лагерь. Надеюсь, дорога не была слишком трудной?
— Мы справились, отец, — ответил я, стараясь говорить уверенно. — Легионы встретили нас с почётом, и я не не мог не ответить.
— Так и должно быть. — Он слегка кивнул, словно удостоверился в чём-то. — Они видят в тебе будущее. Их вера — твоя опора.
К нам подошли мать и сестра. Отец протянул руки чтобы обнять любимых.
— Фаустина, приветствую тебя! — отец обратился к матери, слегка приобняв ее — Позаботься о детях. Завтра они начнут осматривать лагерь. Сегодня же им нужен отдых.
Мама согласно кивнула:
— Мы в безопасности рядом с тобой, Марк. Спасибо что позволил присоединится к тебе.
Отец положил руку мне на плечо, как бы указывая, чтобы я следовал за ним. Мы шли через строй генералов, их взгляды были спокойными, но я чувствовал на себе их изучение.
— Послезавтра ты увидишь, что значит командовать армией, — сказал отец, когда мы вошли в большой шатёр, который служил его полевой резиденцией. — Но, прежде, я хочу услышать, что ты видел на пути сюда. Что ты понял о состоянии Империи?
Его вопрос был немного неожиданным. Я замер, но затем собрался с мыслями.— Мы видели беженцев, — начал я. — Их много, слишком много. Некоторые потеряли дома, некоторые — всё. Города страдают от чумы. В Милане я заметил недовольство среди магистратов из-за вспомогательных варварских войск. А в Вероне… там чувствовалась усталость. Отец, Империя держится, но разграбление Аквилеи взбудоражило всех. Эта война истощает нас.
Марк Аврелий слушал, не перебивая. Его взгляд оставался спокойным, но глаза смотрели глубже, чем казалось возможным.— Ты видишь ясно, Коммод, — наконец ответил он. — Ты учишься. Важно не только знать, но и понимать. Завтра ты увидишь легионы в действии. Они — защита Империи, но любой защите нужен тыл. Помни это.
Я кивнул, стараясь запомнить каждое слово. Этот разговор был не просто уроком. Это было начало нового этапа жизни.
Отец положил мне руку на плечо, давая понять, что разговор окончен.
— Отдыхай. Завтра ждёт много дел.
Я уже развернулся чтобы выйти, но обернулся к отцу.
— Отец, могу спросить?
Марк Аврелий, остановившись, посмотрел на меня с лёгкой улыбкой.
— Ты уже спрашиваешь. Продолжай.
— Кто тот центурион, который выкрикнул: "Pro imperia et gloria"?
Отец хмыкнул, на мгновение задумавшись.
— Ты заметил Тита Флавия Декстера, — сказал он, кивнув, словно подтверждая что-то самому себе. — Молодой, но способный офицер. Сын уважаемого патриция, но служит не из благородства рода, а из собственного чувства долга.