Римлянин. Финал

— А теперь к планам, — произнёс он. — Свадьбу назначим на следующий месяц, а уже после неё начнётся полномасштабная война сразу против «Италии» и Османской империи. Давно пора освободить Рим и Византий от варваров.

— Какова моя роль? — спросил Фридрих II. — И что я получу?

— Твоя роль — военное участие в «Италии», — ответил император. — Османов я полностью беру на себя. Что ты получишь? Борнео, а также острова Ява, Суматра и Сулавеси. Ты мечтал о колониальной империи — ты её получишь. Но Папу нужно низвергнуть.

— А в Европе?.. — спросил король.

— Нет, — покачал головой Таргус. — Это моя сфера влияния — мы уже обсуждали это.

— Да, я помню, — поморщился Фридрих II. — Я просто уточнил.

— Ничего не изменилось, — улыбнулся император. — Чего тебе жаловаться? Независимость у тебя есть? Есть. Колонии есть? Есть. С Филиппинами тебе поможет Карл Франц — его до сих пор не отпустили эти мечты колонизировать Австралию. У него есть несколько свободных кораблей и парочка когорт бесшабашных морских легионеров — думаю, этого будет достаточно для избавления тебя от всех этих неприятностей.

— Тогда я рад, что мы сумели договориться, — улыбнулся король Пруссии.

— Да, я тоже рад, — кивнул император. — Мы почти приехали.

// Провинция Шлезвиг, г. Александриненсбург, 1 октября 1772 года//

— … здоровья молодым! — поднял Таргус бокал с вином и отпил из него.

— Да-а-а! Здоровья молодым!!! — поддержали его тост уже нажравшиеся гости.

Церемония прошла с должным уровнем торжественности, но, на взгляд Таргуса, слишком чопорно и скучно. Строгие протоколы монарших свадеб обязывали, чтобы все ходили с постными минами, долженствующими подчеркнуть всю величину ответственности и важности.

А вот дальше было празднование, на котором все и «оторвались»…

— Ваше Императорское Величество, — тихо подошла к нему герцогиня Зозим Александриненсбургская.

— Что у тебя? — спросил Таргус.

— Есть новости о восточном соседе, — сказала она.

Император посмотрел на сына, а тот всё понял. Готфрид наклонился к жене и что-то ей прошептал. Вильгельмина кивнула.

— В мой кабинет, — сказал Таргус.

Дождавшись в кабинете Готфрида, он сказал:

— Начинай.

— В Цинской империи, судя по всему, происходит государственный переворот, — сообщила Зозим. — Поступают противоречивые донесения — границу пытаются пересечь то ли беженцы, то ли какие-то военные, но подробностей не узнать, потому что их убивают маньчжурские солдаты. Единственное, что точно известно — в приграничных регионах идут бои с применением артиллерии.

Таргус вопросительно посмотрел на Готфрида.

— Нужно усилить границы и просто ждать, — произнёс тот. — Мы ничего не можем сделать — у нас на носу более важная война.

— Наверное, это как-то связано с индустриализацией? — спросил Таргус. — Какой контекст происходящего?

Китай — это до сих пор загадка за семью печатями, поэтому о многих происходящих в нём вещах они узнают только постфактум.

Например, подробности земельных реформ некоего Лянь Хэя, главного советника императора, стали известны лишь спустя пять лет после их реализации.

А реформа заложила основы для индустриализации, которая, судя по косвенным признакам, идёт полным ходом. Но Китай не торгует ни с кем и всё, что в нём производится, идёт на внутренний рынок — и, ввиду численности населения, это целиком и полностью обоснованная стратегия.

— Боюсь, что это просто госпереворот, — покачала головой Зозим. — Возможно, это главный советник Лянь Хэй восстал против императора, либо какая-то другая сила восстала против них обоих, что тоже возможно.

— Сделаем, как сказал Готфрид, — решил Таргус. — Всё, сын, возвращайся к жене — но через две недели мы начинаем войну и мне потребуется всё твоё время.

Глава XXIV Огневое подавление

// Венецианская республика, г. Падуя, 11 декабря 1772 года//

С неба падали хлопья мокрого снега, формирующие на земле неприятную кашицу, губительную для легионера с плохими сапогами.

К счастью, у декана Ивана Николаевича Крицына сапоги в полном порядке, они выданы за две недели до начала войны против итальянцев и декан заботился о них пуще, чем о родных детях.

Дети его, как и жена, Евлампия, остались в Киммерии, в селе Милитии, где похоронены его отец и мать.

Отец был кузнецом, уважаемым человеком, одним из первых, кто выполнил наставление императора и выучил всю семью имперской латыни — братья Ивана осели в Феодосии, где устроились в градоуправление, а сёстры повыходили замуж за соседских и, тем самым, ушли из семьи. Сам Иван решил, что таскать бумажки из кабинета в кабинет ему не хочется, поэтому пошёл в легионеры.

Эвокаты, жившие в Милитии, отговаривали его, говорили, что там только боль, смерть и никакой чести, но он не послушал. Он не за честью и почётом в легионе, а за положением — надо лишь пережить пару кампаний, а там долгий мир и спокойная служба…

Переставляя нудящие от многочасового перехода ноги, Иван вёл свою боевую группу к деревне Рубано, где засело несколько десятков вражеских солдат.

Усталость берёт своё, кампания идёт уже долго и тяжело, ведь неделю назад они брали крепость Лонгароне, а до этого очень долго шли через Альпы.

Крепость была взята, но лично Иван потерял троих легионеров своей боевой группы, которых заменили легионерами из расформированных групп.

Нагрудник врезается в плечи, ранец — в поясницу, шлем давит на шею, а простуда саднит горло, но Крицын не подаёт виду, потому что он — пример подчинённым. Он должен быть быстрее, сильнее и выносливее, потому что именно таким должен быть лидер. Не могут легионеры подчиняться тому, кто слабее их — так не бывает.

Примером для всех служит император, который, как говорят, способен одолеть пятерых гренадеров в ближнем бою, а также пробежать тридцать километров и потом даже пострелять на стрельбище в своё удовольствие.

Говорят также, что именно из-за таких полезных привычек он и выглядит так молодо. Злые языки молвят, что это колдовство или особое проклятие, но за такие разговорчики положены десятки плетей.

Воспоминание о «милой знакомой каждого легионера» вызвало фантомные болевые ощущения в области спины. В тренировочном лагере Иван четырежды получал плети, но не за то, что нарушал режим, а за то, что был слишком слаб — неуспеваемость каралась лишь чуть менее строго, чем нарушение устава легиона…