Римская сатира

Без поруганья, и труп Катилины целым остался.

Видя Венеры алтарь, озабоченно матери молят

290 О красоте своих чад: о сынах они шепчут, о дочках

Громче гласят, доходя до смешного в обетах: «К чему же

Нас упрекать, если рада Латона красивой Диане?»

Ну, а Лукреция ставит запрет на желанье — не хуже,

Чем у нее, наружность иметь; и Виргиния хочет

Взять хоть бы Рутилы горб, поменявшися с ней красотою.

Сына красивого жалки родители: вечно трепещут,

Зная, как редко живут красота со стыдливостью вместе.

Пусть же семейство ему передаст благолепные нравы

Строгого рода, заветы хранящего древних сабинов;

300 Пусть благосклонной рукой природа дарит его щедро,

Пусть целомудренно лик его рдеет скромным румянцем, —

Разве что большее дать способна ребенку природа,

Всякого стража сильней и заботливей всякой заботы?

Мужем остаться нельзя: совратитель, в разврате бесстыжий,

Смеет в соблазны вводить и самих родителей даже;

Тверд их расчет на подарки. Жестокий тиранн в своем замке

Не оскоплял никогда безобразного юноши, даже

Сам император Нерон не крал кривоногого парня,

Или зобатого, или с горбом и с брюхом раздутым.

310 Вот упивайся теперь красотою сыновней, — опасность

Больше еще ожидает его: он станет известным

Прелюбодеем, он будет бояться расправы женатых,

В ревности злых, и судьба его будет несчастнее Марса,

В сети попавшего. Эта расправа иной раз бывает

Более жесткой, чем то допускают любые законы:

Тот убивает мечом, а этот плетьми засекает

В кровь; любодеям иным и ерша порой загоняют.

Эндимион твой, конечно, сначала любовником будет

Мужней жены, а потом, лишь Сервилия даст ему денег,

320 Живо сойдется с такой, кого вовсе не любит, и снимет

Он все уборы ее: отказать разве женщина может,

Тая от похоти? Будь то Оппия, будь то Катулла,

Будь и похуже, — всегда управляет женщиной похоть.

«Чистому чем же вредит красота?» — Ну, а пользу принес ли

Строгий зарок на любовь Гипполиту и Беллерофонту?

Вспыхнула Федра, когда с презрением ей отказали,

И Сфенебея не меньше ее запылала, — и обе

В дикую ярость пришли. Ибо больше всего свирепеет

Женщина, если стыд возбудит в ней ненависть. Что же

330 Ты посоветовать мог тому, кого хочет супруга

Цезаря взять в мужья? Он всех лучше, всех он красивей,

Родом патриций, — и вот влечется несчастный на гибель

Ради очей Мессалины [364] : она уж сидит в покрывале,

Будто невеста; в саду у всех на глазах постилают

Ложе тирийским бельем, по обряду в приданое будет

Выдан мильон, и придут и жрец и свидетели брака...

Думаешь, это секрет и доверено это немногим?

Хочет она по закону венчаться. Ну, что же тут делать?

В повиновенье откажешь — придется погибнуть до ночи;

340 На преступленье пойдешь — ты получишь отсрочку, покуда

364

Мессалина — жена императора Клавдия; в 47 г. н. э. юридически оформила свою связь с Гаем Силием еще при жизни Клавдия.

Дело, известное всем, до ушей не достигнет владыки;

Он о позоре своем домашнем узнает последним.

Ну, а тем временем ты подчиняйся, раз столького стоят

Несколько дней. Что бы ты ни считал легчайшим и лучшим —

Нужно подставить под меч свою белую нежную шею.

«Значит, нельзя и желаний иметь?» — Если хочешь совета,

Лучше самим божествам предоставь на решение выбор,

Что подходяще для нас и полезно для нашего дела,

Ибо взамен удовольствий дадут нам полезное боги.

350 Мы ведь дороже богам, чем сами себе; увлекаясь

Неким порывом души или страстью слепой и могучей,

К браку стремимся, к потомству от жен; богам же известно,

Что это будут за жены и что это будут за дети.

Ежели просишь чего и святилищам жертвы приносишь

Ты — потроха, колбасу, что из белой свиньи приготовил, —

Надо молить, чтобы ум был здравым в теле здоровом.

Бодрого духа проси, что не знает страха пред смертью,

Что почитает за дар природы предел своей жизни,

Что в состоянье терпеть затрудненья какие угодно,—

360 Духа, не склонного к гневу, к различным страстям, с предпочтеньем

Тяжких работ Геркулеса, жестоких трудов — упоенью

Чувством любви, и едой, и подушками Сарданапала.

Я указую, что сам себе можешь ты дать; но, конечно,

Лишь добродетель дает нам дорогу к спокойствию жизни.

Нету богов у тебя, коль есть разум; мы сами, Фортуна,

Чтим тебя божеством, помещая в обители неба.

САТИРА ОДИННАДЦАТАЯ

Если роскошный у Аттика стол, то слывет он великим;

Ну а Рутил — дураком. А какой у толпы возбуждает

Хохот бедняга Апиций! За всяким обедом и в бане,

На перекрестках, в театрах — повсюду молва о Рутиле.

Он, говорят, пока тело его и юно и крепко,

Чтобы оружье носить, пока кровь горяча и кипуча,

Без принужденья извне, но, конечно, с согласья трибуна,

Хочет писать договор и предаться тиранству ланисты.

Да и немало таких, кого часто у самого входа

10 К рынку мясному ждет кредитор, обманутый ими:

В жизни одна у них цель — поесть и попить повкуснее.

Лучше, отменнее всех их ест наиболее жалкий,

Тот, кому пасть суждено, кто того и гляди разорится.

Ну, а пока они ищут закусок во всяких стихиях:

Прихотям их никогда не послужат препятствием цены;

Правду сказать, им приятнее то, что стоит дороже.