Римская сатира

Праздничный дерн ожидает обещанных богу животных:

С белым овечку руном приведем мы Юноне-царице,

Белую также овцу мы дадим горгоносной Минерве.

Жертва, которую ждет от нас Тарпейский Юпитер,

Резко трясет своей длинной веревкой, готова бодаться,

Это — бодливый телец, уже созревший для храмов,

Для алтаря, окропленья вином; не сосет уже вымя

Матери он, он портит дубы вырастающим рогом.

10 Если бы в доме моем был достаток, любви к тебе равный,

То притащили б вола пожирней пресловутой Гиспуллы,

Грузно-ленивую тушу, вскормленную не по соседству,

Но от умбрийских кровей — с изобильных пастбищ Клитумна,

С шеей, достойной удара слуги подюжее: ведь нынче

К нам возвратился друг, лишь недавно страх претерпевший;

Трепетен он до сих пор, удивляясь, что цел он остался,

Ибо, помимо морских невзгод, избег он ударов

Молнии: тучей сплошной превратилось в густые потемки

Небо, внезапно огонь поразил корабельные реи;

20 Каждый поверить готов, что в него и ударило пламя,

В ужасе тут же поняв, что опасней кораблекрушенье,

Чем загоревшийся парус ладьи. Происходит все так же

Страшно, как в случае бурь, поют о которых поэты.

Слушай, какая еще есть опасность, — и ты пожалеешь

Снова его, хотя все остальное — лишь доля того же

Жребия, правда ужасная, впрочем известная многим,

Как это нам говорит и множество досок обетных

В храмах, — недаром известно: Изидой живут живописцы [369] .

369

...Изидой живут живописцы. — Моряки, спасшиеся после кораблекрушения, заказывали живописцам небольшие картины с изображением гибнущего корабля и вешали эти картины в храме богини Изиды.

Участь такая постигла и нашего друга Катулла.

30 Так как средину ладьи уже всю заливало волнами,

Коих удары и тот и другой борта расшатали,

Так что и кормчий седой своим опытом им не принес бы

Пользы, — Катулл, уступая ветрам, стал выбрасывать вещи

За борт, бобру подражая, который себя превращает

В евнуха, чтоб избежать погибели из-за тестикул:

Так понимает зверек, что струи лишь бобровой нам надо.

«Все, что мое, — бросай!»—говорил Катулл; он готов был

Выкинуть то, что ценнее всего — пурпурные ткани,

Годные стать одеяньем изнеженного Мецената;

40 Ткани другие — из шерсти, которой окраску природа

Трав благородных дала, помогал золотиться источник,

Чудный таинственной силой своей, как и воздух бетийский.

Не усомнился Катулл побросать серебро и сосуды —

Дело Парфения рук, целый кубок вместимостью с урну,

Кубок, достойный хоть Фола кентавра, хоть Фуска супруги;

За борт пошли и лохани и множество утвари разной,

Чаши резные, из коих пивал и Филипп Македонский.

Есть ли на свете другой кто-нибудь, кто бы нынче решился

Жизнь свою предпочесть серебру и богатству — спасенье?

50 Не для того, чтобы жить, составляют себе состоянье

Многие; нет, как слепцы, живут состояния ради.

Большую часть самых нужных вещей побросал он, и все же

Легче не стало; тогда он доходит, теснимый нуждою,

Вплоть до того, что, схвативши топор, подрубает и мачту, —

В этом спасенье его: при опасности крайней мы ищем

Средства защиты, корабль облегчая насколько возможно.

Вот и доверь свою жизнь ветрам, полагаясь на мачты

Да на борта: ты от смерти далек на четыре иль на семь

Пальцев, и то лишь тогда, если очень толсты эти доски.

60 Сразу теперь запасай вместе с хлебом в плетенке, с пузатой

Флягой надежный топор: он тебе пригодится при буре.

После ж того, когда море уляжется, благоприятной

Станет погода пловцу, и судьба его все одолеет

Ветры и волны пучин; и сучат рукодельницы парки

Лучшую пряжу рукой благосклонной и белую нитку

Тянут тебе, и подул ветерок немногим сильнее

Легкого вздоха, — корабль помаленьку, несчастный, понесся

С помощью только одежд растянутых и сохранивши

Парус один носовой. Утихли и ветры, и с солнцем

70 Всходит надежда на жизнь. Уже видно высокую местность

С острой вершиной, ценимую Юлом дороже Лавина,

Города мачехи: имя свое получило то место

От белоснежной свиньи с удивительным выменем — радость

Трои сынам, — с тридцатью небывалыми в мире сосцами.

Входит и он, наконец, в огражденную мола громадой

Гавань: Тирренский маяк; как плечи округлые, дамбы

В море далеко бегут, оставляя Италию сзади;

Так ли тебя удивит от природы нам данная гавань,

Как этот порт? С разбитой кормой устремляется кормчий

80 К заводи тихой пройти в глубине этой бухты, не страшной

Даже лодчонке из Бай. Матросы с обритой макушкой [370]

Рады там поболтать об опасностях и о спасенье.

Ну-ка, идите, рабы, тишину соблюдая, приличье,

Храмы гирляндой увейте, ножи посыпайте мукою,

Сделайте мягкий алтарь украшеньем зеленого дерна.

Сам я за вами иду — совершить по обряду большую

Жертву, вернувшись домой, где украшены тонко венками

Малые лики богов, что блестят от хрупкого воска,

Милости буду просить у Юпитера нашего, ларам

370

Матросы с обритой макушкой... — Спасшиеся после кораблекрушения моряки обривали себе голову.

90 Я фимиам воскурю, разноцветных рассыплю фиалок.

Все засверкало кругом: простирает длинные ветки

Дверь, и лампады с утра участвуют в праздничных жертвах.

Брось подозренья, Корвин. У Катулла, в честь возвращенья

Коего столько воздвиг алтарей я, ведь трое малюток,

Трое наследников. Что ж ожидать, чтобы другу такому,

Вовсе ненужному, кто пожертвовал хоть бы больную

Курицу полуслепую: затрата была бы чрезмерна;

Ради чужого отца никто не подаст перепелки.