Римский период, или Охота на вампира
Шрифт:
– Хорошо, – согласился я. – Приходите через два часа.
– Давай через три, – сказала она.
– Вы запишите наш адрес. У вас есть чем записать? – вставил мой козлик и полез в карман пиджака за своей гордостью – новенькой авторучкой с плавающей русалкой в корпусе.
Инна улыбнулась куда-то в себя и остановила его:
– Виа Санта-Елена, 28, квартира 2. Я запомнила. – Она чуть вскинула головой, и волосы улетели с ее плеча за спину, и этим жестом она словно сбросила в память мой адрес, и я уже знал, что она придет.
А итальянец – молодой и суетливый,
– Prego, segnora!
Ему так не терпелось увезти эту синьору!
– Моменто! – сказала Инна и снова позвала: – Илья! Юлька! Поехали!
Громадный Илья, увенчанный сидевшей у него на плечах Юлькой с новой куклой в руках, вышел из магазина, помахал мне рукой, и они сели в машину обувщика, почему-то разом потемневшего лицом. Однако бизнес есть бизнес, и, вздохнув, он увез их в свои «casa» и «апартаменто», которых тут у каждого итальянца по десятку для сдачи во время летнего сезона. А мой козлик Миша, глядя им вслед, сказал:
– Красивая женщина! Интересно, у нее под джинсами такие же красивые ноги?
– Да, Миша, такие.
– Откуда вы знаете?
– Знаю. Пошли к Лоренцо. Нужно найти ей квартиру.
– Рядом с нами. Представляю, что это будет! Такие ноги!
– Сейчас ты получишь по шее!
Мы нашли им квартиру, и я прождал ее три или четыре часа, но она не пришла – «Leone Calzatura» сдал им, конечно, одну из своих лучших квартир. К вящему и злорадному удовольствию моего придворного козлика.
Однако я не переживал, я давно понял, что жизнь и судьба рано или поздно любой роман приведут к развязке. К тому же поспешное развитие событий свело бы эту историю к проходному дорожному адюльтеру, а куда нам теперь спешить, ведь у нас впереди вся эмиграция…
«А я к тебе заходила несколько раз, но тебя все нет и нет. Разве твой сосед тебе не сказал?»
Значит, она пришла сразу, как только они переехали из Рима в Ладисполи (или они переехали из Рима в Ладисполи сразу, как только она встретила тут меня?), но меня не было дома, а этот козел Нихельспун ничего мне не сказал и, наверное, еще пытался кадрить ее, сопляк!..
И вот я сижу у нее в гостях, пью чай с ее мужем, играю с ее дочкой и поглядываю на нее – как она нервничает, как двигается.
Это мог быть мой ребенок, и ей было бы сейчас шесть лет.
Это могла быть моя жена, и я должен тебе сказать, мудила, у тебя была бы совсем неплохая жена!
Я смотрю на ее мужа – это тоже мог быть я, между прочим.
А потом они втроем провожают меня до калитки их красивого, в узорчатой ограде дома, и Юлька настойчиво твердит: «А когда ты придешь? А ты придешь завтра?», и Инна удивляется:
– Надо же, ты и ее закадрил! У нас с ней проблемы ужасные, она каждый день плачет: «Папочка, мамочка, увезите меня домой, меня тут солнышко не греет, мне тут цветочки не пахнут!» Представляешь?!
Я вру Юльке, что обязательно приду, и ухожу от них по тихой, с лимонными
деревьями улице фашистского района, зная, что не должен больше переступать их порог. Во всяком случае, завтра не должен, потому что завтра Илья едет в Рим на рынок, а я уже давно собирался в Ватикан посмотреть папскую службу.Да, я знал, что завтра – то бишь уже сегодня, когда я это пишу, – я не должен идти к ней, но я знал, что пойду.
И дождь помог мне остаться в Ладисполи. Всю ночь над морем полыхала гроза, ливень бил за окном по мостовой, по пляжу и перевернутым лодкам, то и дело хряпал гром и трещали молнии, вода рокотала в дождевых желобах, и я не спал, конечно, а вставал, то открывая окно, то закрывая его, и убеждал себя не быть мерзавцем и не ходить к ней – ведь говорил же мне мой первый мосфильмовский ментор: «Вадим, никогда не возвращайтесь к брошенным любовницам!»
Утром, проснувшись и поглядев в окно, я лукаво решил: ну какой Ватикан, когда такой дождь! Вон даже Петя Рабинович, уж на что спортсмен, каждое утро по часу делает на пляже зарядку в любую погоду, словно не в адвокаты собирается пробиваться в Америке, а в олимпийскую сборную, – и тот сегодня на зарядку не вышел. Нет, лучше я останусь дома и поработаю над сценарием своего заветного фильма.
Но и работа не шла, и маета со стиркой рубах не занимала голову, и в три часа дня я не выдержал и пошел к ней сквозь дождь.
Я подошел к их дому, к решетчатой калитке, нажал кнопку на табло и услышал голос из динамика:
– Вадим, это ты? Открываю.
Она ждала меня – меня, и никого больше.
Но если вы уже изготовились к порнухе или эротике, расслабьтесь – ведь там была Юлька, которая не отходила от меня ни на шаг, считая, что я пришел только к ней, персонально. И если бы я писал сейчас сценарий своего фильма, я должен был бы потратить на эту сцену дня три, не меньше, – потому что в ее недосказанностях, полусказанностях и (при ребенке) иносказаниях был огромный кусок моей жизни и почти вся ее, Иннина, жизнь.
Но сегодня я эту сцену писать не стану – за окном по-прежнему так гремит средиземноморская гроза, что свет уже выключался четыре раза и вот-вот вырубится совсем. Да и устал я от этого изматывающего душу дня больше, чем от любой эротики…
Мощные «Т-64» боевым строем рокотали сквозь морозную метель по брусчатке Красной площади, гулкий голос мегатонных динамиков летел над их колонной:
– Да здравствуют наши могучие и непобедимые бронетанковые войска!..
И танкисты, сидя на башнях танков, кричали в полный голос:
– Ура-а-а!..
И гигантские зеленые туловища ракет «СС-20» на огромных тягачах «Урал» выплывали на площадь из-за здания Исторического музея, и морозная чаша площади вновь заполнялась мегатонным призывом:
– Да здравствуют наши ракетные войска, надежно охраняющие мир во всем мире!
И ракетчики зычно кричали:
– Ура-а-а!..
И популярный русский телеведущий, стоя на трибуне Мавзолея, набирал воздух в легкие и наклонялся к микрофону: