Римский сад

— Спасибо, что пришла, — обронил он. Официальным тоном.

Но она хотела пробиться сквозь защитную броню и понять. И потому осыпала его вопросами — они следовали один за другим, как если бы она прокручивала их у себя в голове.

— Ты видел, как они смотрели на тебя, как молчали в ответ на приветствия и отворачивались, когда ты проходил мимо?

Он, стоя к ней спиной, передвинул стул, поставил на него картину — ему явно нужно было чем-то себя занять, что-то делать.

— Шум ночью. Камень в окно твоей квартиры. Это они тебе угрожали, — Франческа вздохнула и продолжила: — А что случилось потом, следующей ночью? Дело и правда было в твоем отце? Что на самом деле произошло? Расскажи мне.

Он высыпал окурки из пепельницы. Поставил ее обратно.

— Подожди, я еще не закончила. На днях в твоем доме сработала сигнализация. Знаешь, да? Да, ты знаешь. А еще знаешь, что однажды вечером за ужином — на ужин пригласили всех, кроме тебя, — они специально заставили меня уйти, чтобы о чем-то пошептаться, но как только я пришла, перестали разговаривать? А теперь это. Колетт — дьявол. Она отвлекла тебя, а ее сообщники подожгли твою машину. Все знали, что там твоя виолончель. Каждую среду в одно и то же время ты ходил на репетицию. Все знали, — она замолчала. — Этого хватит?

Она посмотрела на него, и по его глазам было ясно: он все это знал. Все.

— Фабрицио, ей-богу. Стремясь найти виновного, эти сумасшедшие решили, что это ты похитил и неизвестно что сделал с Терезой. Понимаешь, да? Не знаю почему, но они решили, что это ты. У них нет доказательств, поэтому они хотят тебя запугать. Заставить тебя уехать. Ты все это понимаешь, отлично знаешь и ничего не делаешь? Они думают, что ты убийца Терезы!

Вот. Она это сказала. Ему. Себе.

Фабрицио не отреагировал, он снял с полки несколько книг, перебрал их и положил обратно.

— Ну? Ты сообщишь об этом карабинерам? Расскажешь обо всем, что местные засранцы сделали?

— Хочешь чего-нибудь выпить? — он наклонился поднять что-то с пола.

— Ты сказал, что я могу выступить свидетелем?

Он отправил подобранное в мусорное ведро.

— Ты этого не сделал, так? — она стояла посреди комнаты. В пустоте, оставшейся после виолончели. — А почему, черт возьми?

Фабрицио налил себе в стакан водки. Похоже, не в первый раз. Ну да, он пытался спастись с помощью алкоголя. Франческа только сейчас это сообразила.

— Ну? Почему? — повторила она.

Он выпил и налил себе еще. Понес стакан на кухню. Принялся там возиться. Она присоединилась к нему.

— Значит, ты сдаешься.

Он не ответил. Переставлял с места на место тарелки, столовые приборы, безделушки. Выпил.

— Ты должен сообщить о них, Фабрицио! — она повысила голос, пронзительно крикнула. — Они хотят тебя запугать. И они уже причинили тебе слишком много вреда. Твоя виолончель, Фабрицио, твоя…

Он повернулся и посмотрел на нее. Холодно, свирепо.

— Хватит.

Он отвернулся. Вдруг швырнул на кухонный стол пепельницу. Та упала и разлетелась на тысячу частей.

Несколько секунд они стояли неподвижно. Дышали. Она подошла к нему. Легонько прижалась к его напряженному телу. Почему ты со мной не разговариваешь, Фабрицио?

Постепенно он задышал спокойнее. Мышцы его тела, прижимающегося к Франческе, медленно расслаблялись. Он обернулся. Они оказались очень близко друг к другу.

— Почему они уверены, что это ты? — спросила она шепотом. — Я не понимаю, Фабрицио. А ты? Ты знаешь почему? — она положила руку ему на грудь. — Скажи мне, потому что тогда мы сможем встретиться с ними лицом к лицу, мы вдвоем. Поговори со мной, пожалуйста.

Он секунду смотрел на нее. Что таилось в этих глазах? Выло невозможно сказать. Это могло быть что угодно. Даже самое ужасное из всего, что существует на свете.

А потом он поцеловал ее.

Она почувствовала, что тонет. Он снова поцеловал ее, крепко, словно хотел проглотить. Обхватил ладонями ее бедра и прижал ее к стене.

По всему ее телу разлилось тепло, кровь закипела в венах, тело стало мягким, расплавилось, голова — тяжелой. Легкой, пылающей, какое прекрасное пламя. Кожа пульсировала, что-то билось там, где все начинается, и говорило: не останавливайся, умоляю, продолжай, не останавливайся. Язык, губы, руки, тело Фабрицио прижались к ней, она почувствовала, что его волнение растет, и сказала ему: не останавливайся, прошу, продолжай.

Они прилипли друг к другу. Будто их тела являлись единым инструментом удовольствия.

Мысли стали чем-то бесполезным, кто из них вообще о чем-то думал в своей жизни? Он поцеловал ее и прижался к ней промежностью. Она почувствовала, как его член твердеет, растет. Он оттолкнул ее.

И еще раз, пока они не перестали прикасаться друг к другу. Она не поняла, но не нужно думать, чтобы понять: он хотел, чтобы она оказалась в постели. В постели, которая когда-то была голубой и свела их с ума.

Теперь безумие развивалось, разворачивалось. Он сильно толкнул ее на кровать. Она позволила. Потянулась к нему, ее губы на его шее, на шее Фабрицио.

Он крепко держал ее, ладони на бедрах. Она чувствовала его руки. Он встал. Посмотрел на нее. Он был прекрасен, когда стоял.

Она притянула его к себе.

Он стянул с нее штаны.

Она собиралась снять трусики, когда он остановил ее. Она бы сделала что угодно. Что угодно. Не. Останавливайся.

Он поднял ее рубашку. Она почувствовала себя некрасивой, но он так смотрел, что стало ясно: она великолепна. Фабрицио прикоснулся губами к ее груди. Кее соску. Сколько, сколько, сколько я этого ждала!

Он провел языком по ее соску. Вибрация внутри, которая никак не прекращалась. Она положила руки ему на голову. Он спускался все ниже, ниже и ниже, и она сжала его голову руками, и он наконец стянул ее трусики, и его губы оказались там, где она хотела, как долго она хотела, всегда хотела. Язык, губы на ее теле. Где все начинается. Боже. И он оказался на ней, эти губы, его язык змеей скользил по ее гениталиям, жидкий, вездесущий. Ее сердце готово было вот-вот вылететь из груди, взмыть к потолку и разорваться на тысячу восхитительных осколков. Она чувствовала, что все может закончиться слишком рано. Она не хотела, чтобы все заканчивалось.

Руки Фабрицио. Губы. Боже, эти губы. Она села. Он посмотрел на нее. Он посмотрел на нее всю. А потом она сильно прижала его к себе, к своему животу, и он поцеловал ее, сильно, боже, наконец, наконец, и она еще сильнее прижалась к нему, ее гениталии к его гениталиям.

Она превратилась в воду. Ноги были в огне.

Мгновение они смотрели друг на друга звериными глазами. Она стянула с него рубашку, штаны, трусы, он раздел ее. Он коснулся ее, каждое прикосновение было взрывом. Она наклонилась и обхватила его член губами, медленно, быстро. Ее голова взорвалась, ее руки взорвались, ее тело взорвалось.