Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Надольный отчасти в шутку, а отчасти всерьез заявил, что немецкая сторона пошла на слишком большие уступки, однако торговое соглашение «…является первым проблеском света» в не очень хороших советско-немецких отношениях. Он явно только вернулся после встречи с Литвиновым и был вдохновлен предложенным Прибалтийским протоколом, хотя и не ожидал положительного ответа из Берлина. Крестинский и остальные гости ответили, что если Германия откажется, то мировая общественность воспримет это как «агрессивные намерения в Прибалтике». Надольный ответил, что основным камнем преткновения являются Литва и особенно Мемель. А разумно ли, что Германия «так сильно цепляется за ничтожный клочок своей прежней территории?», спросила советская сторона. Затем стали обсуждать более общие аспекты советско-немецких отношений. Разговор пошел по привычной схеме, уже хорошо знакомой читателям. Время от времени стороны упоминали таинственный Коминтерн и белогвардейцев в Германии, которые вели ее непонятно куда. Скорее всего, вечер удался. Этому способствовало вино, водка и отсутствие горячих дискуссий. Как писал Крестинский, разговор был местами неплох, стороны вели себя даже дружелюбно, но, конечно, это ничего не могло изменить [482] .

482

Запись беседы за обедом, данным германским послом Р. Надольным. Выдержка из дневника Н. Н. Крестинского. 28 марта 1934 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 17. П. 77. Д. 1. Л. 97–92.

14 апреля Надольный встретился с Литвиновым якобы для того, чтобы обсудить Прибалтийский протокол, но на самом деле это был всего лишь предлог. Посол хотел высказать свои возражения против статьи Радека, озаглавленной «Шипение фашистских вредителей». Надольного можно понять, но Литвинов, как обычно, не проявил сочувствия. «Я порекомендовал ему обратиться к т[оварищу] Штерну, который представит ему досье антисоветских выступлений германской печати». Наконец они дошли до обсуждения протокола, который предложил Литвинов. Надольный не сообщил ничего утешительного. Берлин дал отрицательный ответ, и нарком не мог этого изменить [483] . Крестинский написал Хинчуку, что посол был удивлен отказом, но на самом деле он говорил у Ворошилова, что не ожидает принятия протокола [484] . Возможно, Крестинскому стоило перечитать свой дневник.

483

Запись беседы М. М. Литвинова с Р. Надольным. 14 апреля 1934 г. // ДВП. Т. XVII. С. 260–261.

484

Н. Н. Крестинский — Л. М. Хинчуку. 17 апреля 1934 г. // ДВП. Т. XVII. С. 263.

Литвинов посчитал ответ Германии четким признаком агрессивных намерений в прибалтийской зоне. Он велел советскому полпреду в Риге ссылаться на это в неофициальных разговорах. «Можете даже обратить внимание на то обстоятельство, что при циничном отношении к пактам, позволяющем Гитлеру готовиться к войне и в то же время предлагать всем пакты о ненападении и даже подписать пакт с Польшей, Гитлер все же отказывается дать бумажное обязательство в отношении Прибалтики. Это означает, что действия против Польши откладываются на некоторое время, в течение которого впечатление от подписанного германо-польского соглашения может испариться…». По словам Литвинова, если бы немцы приняли его предложение, то они взяли бы на себя обязательства перед Прибалтийскими странами и СССР. Это весьма странный аргумент, так как протокол наркома имел бы не больше ценности, чем пакт о ненападении, заключенный с Польшей. Однако это был способ выиграть время. После того как поляки и немцы отказались давать гарантии Прибалтике, Литвинов сдался. «Единственным действительным радетелем о независимости Прибалтики, — писал нарком, — является СССР» [485] . Читатели, конечно, справедливо засомневаются, а считали ли так же прибалтийские правительства. Дальнейшие события покажут, что Литвинов был неправ относительно роли СССР как хранителя независимости этого региона. Однако произойдет это более чем через шесть лет, и совсем при иных обстоятельствах.

485

М. М. Литвинов — С. И. Бродовскому. 17 апреля 1934 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 17. П. 77. Д. 1. Л. 104–102.

21 апреля Надольный снова встретился с Литвиновым. В первую очередь они обсудили отказ немецкого правительства подписать протокол о независимости Прибалтики. Литвинов, очевидно, был раздражен, но у читателей может возникнуть вопрос почему. Одержимость Гитлера пактами была всего лишь ширмой для того, чтобы успокоить будущих жертв, в том числе Польшу и СССР, перед тем, как напасть на них. Литвинов был более прозорлив, чем его современники. Тогда какой смысл расстраиваться и срываться на Надольном? Разве что ему хотелось только выпустить пар? Посол позволил себе личный, неофициальный комментарий и сказал, что было «огромной ошибкой» немецкого правительства не отречься от «Майн кампф». Он все еще пытался найти выход. Литвинов не стал отвечать прямо на слова о «книге Гитлера» или на предложение попытаться выяснить новые предложения Германии. Надольный не упомянул в отчете свой личный взгляд на «Майн кампф» и объяснил поведение Литвинова «чувствительностью из-за отказа» [486] .

486

Встреча с германским послом Р. Надольным. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 21 апреля 1934 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 14. П. 95. Д. 4. Л. 122–123; Nadolny. No. 92. 21 April 1934. DGFP, C, II, 763–764.

В каком мире жил посол? Можно подумать, у Литвинова не было своих собственных источников информации в советском посольстве в Берлине. На встрече с Надольным у него уже был на руках отчет Хинчука. «В центре внешней политики Гитлера в настоящий момент находится вопрос о вооружении Германии». Чтобы перевооружить и сформировать войска, нужны время и деньги, и именно для этого Гитлер «прибег к известным пацифистским маневрам». Он общался с англичанами и надеялся, что консерваторы поддержат его антисоветские планы, а кроме того, выступят посредниками в диалоге с Францией. Подобная информация не могла не взволновать Москву, и Хинчук подробно рассказал о Франсуа-Понсе, французском после в Германии, и его попытках договориться с Берлином. На самом деле везде в Европе Гитлер сеял семена раздора и разногласий. С Германией разговаривали все. Хинчук писал, что поляки разложили карты по всему столу для покера, играя с Германией, Францией и СССР. Немецкое соглашение с Польшей позволило Гитлеру спасти Германию от международной изоляции и вытащить из французской цепочки союзников самое важное звено — Польшу. Что касается отношений с СССР, то Хинчук описал их как находящиеся «в стадии скрытого или явного напряжения». Нацисты вели в отношении СССР все ту же политику: «Дранг нах Остен» («Натиск на Восток») и борьба с мировым большевизмом. «С тех пор, как выяснилось, что интервенция против нас — дело нелегкое, что она требует серьезной экономической, военной и дипломатической подготовки, нацисты перешли от тактики прямых наскоков к более искусным маневрам». Тут Хинчук зря старался. Он подчеркнул, что нацисты также разыгрывают советскую карту, чтобы давить во время переговоров на французов и поляков. На самом деле Франция и Польша занимались тем же самым. Это была сложная игра со множеством ходов. Дела в Германии шли очень тяжело, сообщил Хинчук, и поэтому Гитлер не мог рисковать и снова создавать напряжение в отношениях с СССР [487] .

487

Анализ германской внешней политики последнего времени Л. М. Хинчука // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 14. П. 97. Д. 29. Л. 37–40.

Тем не менее он ответил отказом на протокол Литвинова, и это привело к отставке Надольного в июне. Мендрас писал, что на этот раз Надольный, не получив поддержку «старой политики» от Литвинова, решил действовать через его голову и пошел к Ворошилову, чтобы обсудить с ним улучшение отношений с Берлином. Ворошилов, видимо, проинформировал Сталина, так как он велел Литвинову смягчить политику по отношению к Германии, пока на востоке угрожает Япония. Литвинов страшно разозлился из-за того, что Надольный попытался действовать в обход него, хотя на самом деле это был всего лишь курьез, поскольку послу так и не удалось добиться от Гитлера согласия на улучшение отношений с СССР. Надольный рассказал о своем январском разговоре с Ворошиловым, что послужило основой для отчета Мендраса. Посол оказался между Берлином, не одобрявшим его инициативы, и Москвой, которая их отвергала. Таким образом, его отъезд был неизбежен. По словам Мендраса, из случившегося можно было извлечь урок: мосты между Москвой и Берлином сожжены не до конца, и неожиданное изменение политического курса все еще возможно. Поэтому французскому правительству надо строить свои собственные мосты с Москвой, чтобы занять место, освобожденное Германией [488] . Как и многие другие хорошие парижские советы, он был приложен к делу.

488

Mendras, compte-rendu mensuel. No. 13. 25 June 1934. SHAT 7N 3121.

Литвинов встретился с Нейратом в Берлине в середине июня. Они обсуждали реакцию Германии на создание «Восточного Локарно», или Восточный пакт. Нарком пытался объяснить, что данное соглашение поможет успокоить общественность, тревожащуюся из-за европейской безопасности. Нейрат ответил, что знает про советские опасения, но для его страны повода для них нет. Это правда, что несколько глупцов в Германии «мечтают об экспансии на Восток, о колонизации и т. п., но германское правительство об этом и не думает». Новый пакт, продолжал Нейрат, был неприемлем для Германии, неинтересен и не нес никакого практического смысла.

На это Литвинов ответил, что о расширении на Восток писали не «несколько глупцов», а сам «нынешний “вождь” страны. Он никогда от этой программы не отрекался, а, наоборот, разрешает распространение в Германии до сих пор книги, в которой эта программа изложена. На этой программе, следовательно, воспитывается германский народ, который приучается к мысли о необходимости и неизбежности экспансии на Восток». Кроме всего прочего, отметил Литвинов, нацистское правительство предпринимает ряд мер, чтобы реализовать цели, изложенные в «книге». Затем важны еще высказывания таких людей, как Гугенберг, Альфред Розенберг и остальных, кто продвигает подобные идеи. «Если бы мы даже на 99 % верили заявлениям об отсутствии агрессивности у некоторых представителей правящих германских кругов и сомневались лишь на 1 %, то и в таком случае мы как государство должны были бы предпринять все необходимые меры предосторожности».

Нейрат выслушал длинный монолог Литвинова, в конце, несколько замялся и сказал, что Германия может ответить только так, как раньше. Германия не собирается никуда расширяться. У нее есть интерес только в Польском коридоре, но она дала по этому вопросу десятилетние гарантии. «Несмотря ни на что, — сказал Нейрат в конце переговоров, — я надеюсь, что наши личные отношения останутся такими же, как раньше». В отчете Нейрата отсутствует упоминание «нескольких глупцов», а также подробный ответ Литвинова. В обоих описаниях есть и другие детали, но основной смысл заключается в том, что Германии неинтересен «Восточный Локарно» [489] .

489

Запись беседы с министром иностранных дел Германии К. фон Нейратом. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 13 июня 1934 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 14. П. 95. Д. 4. Л. 159–163; Neurath’s memorandum. 13 June 1934. DGFP, C, II, 902–904.

Нейрат отметил, что Литвинов был «менее уверен в себе, чем обычно», но, по заявлению советского посольства в Берлине, немецкая пресса пребывала в «паническом настроении» из-за встречи Литвинова с Барту в Женеве. Из-за этой паники и, чтобы разрушить планы Литвинова, немецкая пресса устроила новую кампанию травли СССР [490] . В ней разоблачались заверения Нейрата. Вскоре все узнали о его встрече с наркомом. В тот же день Франсуа-Понсе сообщил о том, что Нейрат выступил против Восточного пакта. У Литвинова сложилось впечатление, что Бек или польский посол Липский обсудили свою позицию с МИД Германии. При этом ответственность за отказ от французских предложений лежала на Франции [491] . На следующий день, 14 июня Бек проинформировал французского посла Лароша, что он отрицательно относится к «Восточному Локарно». Франции пора привыкать к тому, что у Польши наконец сложились «нормальные» отношения с Германией. Бек заявил, что он уверен в намерениях Гитлера «поддерживать хорошие отношения с Польшей». Возможно, это объясняется тем, сухо ответил Ларош, что Германия слишком занята проблемами на западе, которые так же для нас важны, как и восток для Польши [492] .

490

Д. Б. Виноградов о советско-германских отношениях. 18 июня 1934 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 14. П. 97. Д. 29. Л. 41–43.

491

Francois-Poncet. Nos. 1068–1069, confidential. 13 June 1934. MAE, URSS/965, 108.

492

Laroche. Nos. 526–538. 14 June 1934. MAE, URSS/965, 120–132.

А что же Великобритания?

Когда дела шли плохо, Франция обычно обращалась к Лондону. Барту настаивал на «Восточном Локарно». Если не удастся удержать СССР на своей стороне, то он может переключиться на «исключительно азиатскую» политику [493] . Министр отправился в Лондон 9 июля, чтобы заручиться поддержкой Великобритании. Он ее получил, но при условии, что Германия должна также быть включена в систему гарантий. Литвинов узнал о французской политике из газет, которые сообщили, что Франция согласилась выступить гарантом Восточного пакта. Вначале нарком не понял, что это означает, что Франция гарантирует безопасность Германии в случае агрессии со стороны СССР. Только представьте — гарантирует безопасность гитлеровской Германии! Литвинова всегда беспокоила Прибалтика, и поэтому он хотел понять, будет ли она включена в договор. Политбюро решило не возражать против немецких гарантий, но Литвинов попробовал снова настоять на включении Прибалтийского региона в новую систему соглашений [494] . Безопасность Прибалтики была основой безопасности СССР.

493

Barthou (revisions by Leger) to Charles Corbin, ambassador in London. Nos. 1080–1081. 20 June 1934. MAE, URSS/965, 147.

494

М. М. Литвинов — М. И. Розенбергу. 11 июля 1934 г. // ДВП. Т. XVII. С. 466; М. М. Литвинов — М. И. Розенбергу. 16 июля 1934 г. // Там же. С. 479.