Рискованное приключение

Я слышала позвякивание, когда кольцо приземлилось на пол, но просто-напросто снова взяла телефон.

Макс взял меня за руку, обвив запястье сильными пальцами и остановив, так что я наконец подняла на него глаза. На его лице читалась противоречивая смесь беспокойства и веселья.

— Герцогиня, думаю, он все понял.

— Ошибаешься, — сообщила я ему. — Найлс не обращает внимания на мои слова, а когда обращает, слышит только то, что хочет услышать. И вообще, я звоню не ему, я звоню маме.

Макс посмотрел на меня, сжал мое запястье и отпустил, пробормотав:

— Я сделаю кофе.

— Добавь в мой текилы, — огрызнулась я. Он сжал губы и отошел.

Я нашла на экране телефона мамин номер и нажала вызов. Она ответила после второго гудка:

— Ты сегодня ранняя пташка.

— Отец только что был здесь.

Абсолютная тишина.

Потом мама взвизгнула:

— Что?

— Да. Он. Только что. Был. Здесь. Рассыпал благожелательность и любовь у порога Макса. Странно, что после его дивного визита тут еще не летают ангелочки, рассыпая розовые лепестки, а в окна не врывается радуга.

Я услышала, как закрылся кран, а Макс хохотнул.

Я повернулась и сердито глянула на него, а он улыбнулся мне и открыл кофеварку, чтобы залить воду.

— Что он там делал? — спросила мама.

— Найлс ему позвонил.

— Ради всего святого, зачем он это сделал?

Голос мамы звучал ошарашенно, и не без оснований.

— Не знаю. Потому что это Найлс?

Мой голос звучал взбешенно, и тоже не без оснований.

— Это... это... я даже не знаю, что это такое, — запинаясь, пробормотала мама.

— Дальше — лучше.

— О нет.

Теперь она казалась встревоженной.

— Отец сказал, что остановился в городе. Он сказал: «Это не конец».

— О нет.

Теперь она была в панике.

— О да.

— Что ты будешь делать?

Мама была на грани истерики.

— Ну, здание гостиницы довольно красивое, так что я предпочла бы его не взрывать.

Макс снова хохотнул, и я снова зыркнула на него, пока он включал кофеварку.

— Если такой вариант не подходит, то что ты станешь делать? — спросила мама.

— Игнорировать его.

— Его трудно игнорировать.

— Да, но по жестокой шутке судьбы, я его дочь. В упрямство можно играть вдвоем.

Мама помолчала и тихо сказала:

— Солнышко, я волнуюсь.

— Почему?

— Потому что я получила фото.

— Какое?

— Которое ты отправила по электронной почте, — сказала она. — Ты выглядишь счастливой, а он, Макс... он... красивый. — Без сомнений, тут она права. — И, солнышко, он тоже выглядит счастливым.

Мой гнев отступил, а по телу разлилось тепло.

— Мам...

— Я не видела тебя такой... — Она запнулась. — Черт, не думаю, что когда-нибудь видела тебя такой.

— Мам...

— Я не хочу, чтобы твой отец все испортил.

— Но...

— А он испортит. Если сможет, он это сделает.

— Все будет хорошо.

— Ты уверена? Потому что я нет.

— Мам, думаю, сегодня утром я выразилась достаточно ясно.

— Как? Потому что, если этот человек вбил что-то себе в голову...

Я наблюдала за Максом, который достал кружки и только что обнаружил новую сахарницу. Он усмехнулся и подвинул ее к себе. Я смотрела на это и не видела. Потому что внутри у меня застыло что-то уродливое и неприятное.

— Я его ударила, — прошептала я. Услышав мой тон, Макс поднял голову и посмотрел на меня.

— Что, прости? — спросила мама мне в ухо, но я продолжала смотреть Максу в глаза.

— Я его ударила, — сказала я больше Максу, чем маме.

— Ты дарила Лоуренса? — спросила мама, но я уставилась на Макса, который в два шага оказался рядом, когда я опустила руку с телефоном.

— Я ударила его, Макс, — прошептала я.

Он положил ладони мне на бедра, обнял меня, притянул к себе и прошептал:

— Милая.

— Я не такая, — сказала я. — Я не... Я никогда...

— У тебя были чрезвычайные обстоятельства, — мягко перебил меня Макс.

— Это не извиняет...

Одной рукой он по-прежнему обнимал меня, а вторую ладонь положил мне на шею.

— Герцогиня, мне не нравится это говорить, но твой отец — мудак.

— Но...

— Мне было трудно удержаться и не ударить его.

— Но...

— Он был у меня в доме, вел себя так, хотя никогда меня не встречал, и не выказал тебе ни капли уважения.

— Но это не значит...

— А потом приплел твоего брата.

— Знаю, и все же...

Макс крепче обнял меня, наклонился и сказал:

— Ты не причинила ему вреда, малышка, и честно говоря, он получил по заслугам.

— Ты не считаешь меня... — начала я, и он снова сжал меня.

— Нет, я считаю, что ты — это ты, и большая часть мне нравится.

Я почувствовала, что напряжение внутри отпустило, сменившись теплом, но все же прищурила глаза и спросила:

— Большая часть?

— Герцогиня, напомни мне никогда не выводить тебя до такой степени. Ты — нечто, когда сердишься, но сущий дьявол, когда злишься всерьез.

Я начинала понемногу «злиться», когда услышала далекий смех, раздающийся из телефона. Мои глаза расширились, и я прижала телефон к уху.

— Мама, Боже, прости меня, я забыла...

Все еще смеясь, она перебила меня и спросила:

— Он зовет тебя Герцогиней?

Макс наблюдал за моим разговором, и неожиданно я смутилась.

— Он называет меня так, потому что считает, что у меня акцент.

— Солнышко, потому что он у тебя есть.

— Нет у меня акцента! — рявкнула я на маму, а Макс откинул голову и громко расхохотался.

Я сердито уставилась на него. Он просто поцеловал меня в лоб, а потом, продолжая смеяться, отпустил меня и направился к холодильнику.

— О Боже, — выдохнула мама мне в ухо, — у него потрясающий смех.

Тут она тоже права.

— Мам...

— Он мне нравится.

Я почувствовала, как мои глаза снова расширились, и громко напомнила ей: