Ривер
Шрифт:
Харвестер разрывало чувство вины, переплетаясь с тысячами других за поступки, которые она совершила за свою жизнь.
– Рафаэль?
– в конце концов прорычал Ривер.
– Он хотел, чтобы ты обрезала мои крылья и пристрастила к вину из мозгов? Почему?
– Ему было нужно, чтобы ты не стоял на пути и не смог удержать от того, что мне пришлось сделать, чтобы остановить Апокалипсис.
Гнев застил синие глаза Ривера, в них начали кружить облака и сверкать молнии. Сексуально. Харвестер всегда любила темпераментных мужчин.
– Ничего себе. Ты могла
– Ривер прищурил глаза, в которых уже разразилась настоящая буря.
– Так и в чём состояла идея?
Харвестер снова двинулась в путь, надеясь убежать от собственных поступков, но нет, Ривер всё это так не оставил, его полыхающий взгляд напоминал о том, что она сделала.
– Ну и?
– Не моя. Рафаэля.
Они встретились на нейтральной территории в пещере в Центральной Америке, где Харвестер попросила архангела пересмотреть решение, но тот стоял твёрдо на своём и утверждал, что Ривера надо вывести из строя и заставить страдать.
Когда она твёрдо отказалась, Рафаэль пригрозил забрать то, что Харвестер лелеяла в памяти. Единственное, что осталось из жизни Виррин - её воспоминания об Энриете.
И не важно, что некоторые из этих воспоминаний ужасны.
А по большей части воспоминания были о счастливых временах, когда она и Энриет учились охотиться на демонов, кататься на лошадях или просто когда лежали на лугу, наблюдая за пастухами и их овцами.
Харвестер цеплялась за эти воспоминания, когда теряла веру в причину, по которой ставила путь падшего ангела на первое место. Они давали ей цель.
И больше всего остального, включая спасение мира и предоставление Всадникам спокойствия и счастья в их жизнях, её воспоминания об Энриете помогали Харвестер сбегать от цепей в подземелье отца.
– У тебя и так больше воспоминаний, чем должно быть, - заметил Рафаэль.
– Ты не помнишь, как он выглядит, но помнишь, что он делал. Никто, за исключением, наверное, Лилит об этом не помнит. Для всех остальных он существует только в историях Четырёх Всадников Апокалипсиса.
Харвестер по-прежнему не знала, почему у неё остались воспоминания, которых у других нет, но Рафаэль - такой вот придурок - никогда не отвечал ей на этот вопрос.
– Чёртов ублюдок, - выплюнула Харвестер.
– Тебе настолько важно, чтобы Ривер страдал, что шантажом толкаешь меня на это преступление?
– Да.
– Рафаэль стряхнул с плеча паутину.
– Так что, хочешь, чтобы я забрал у тебя воспоминания об Энриете?
– Нет.
– Ярость взревела в теле Харвестер, присоединилась к боли, против воли взывая к демонической сущности. Она терпеть не могла эту штуку в стиле Халка - от ярости до ангельского спокойствия, - но такова сущность падшего ангела. Порочная и уродливая.
– Я всё сделаю.
Рафаэль поморщился от отвращения к Харвестер.
– Хорошо.
– Он исчез, но голос завис ещё на несколько секунд в воздухе.
– Заставь его страдать. И не заставляй меня снова встречаться с тобой. Ты просто ужасна.
Да, Рафаэль был тем ещё засранцем.
– Тебе нравилось причинять
мне боль?– спросил Ривер злым как и взгляд голосом.
Да уж. Харвестер считала это разумным вопросом, учитывая, что сделала всё возможное, чтобы заставить Ривера поверить, что ей нравилась каждая минута его страданий, но по какой-то причине ей больше не хотелось, чтобы он плохо о ней думал.
Может, в ней действительно по-прежнему была хорошая часть. Харвестер многое сделала за команду добра, но, честно говоря, никогда не ощущала себя хорошей.
Особенно из-за того, что все её дела во имя добра были предосудительными.
Например, мучение Ривера.
Харвестер смотрела вперёд, избегая его взгляда.
– А ты получил удовольствие от того, что Гетель мучила меня пиками.
– Нет.
– Ладно, пошли.
Они шли в тишине, а дымчатые падальщики как вонючие призраки следовали за ними.
– Харвестер, - произнёс Ривер уже более спокойно, - зачем ты пала?
– Мне нужно было присматривать за Всадниками.
Золотистая грива Ривера высохла и теперь идеальными, блестящими волнами обрамляла щёки и спадала к подбородку, когда он медленно кивнул.
– Я знаю. Но почему Всадники настолько для тебя важны?
Харвестер обдумывала свой ответ, но всё казалось неубедительным. Потому что я любила их отца. Потому что дала обещание. Потому что была идиоткой. В конце концов она остановилась на:
– Ты не поймёшь.
Ривер разразился чередой ругательств.
– Терпеть не могу, когда люди так говорят. Ты понятия не имеешь, что я пойму, а что нет. Не принимай за меня решения. Так может попытаешься объяснить?
От его тона Харвестер оказалась на грани, и не важно сколько раз она повторяла, что нужно подавить влияние своей злой сущности, сделать над собой усилие и поговорить, а не начинать сразу спорить, но всё же раздражённо выплюнула:
– И с чего бы я должна это делать?
Ривер стиснул челюсть.
– Может, потому что я рисковал своими крыльями, чтобы тебя спасти.
– Я тебе об этом не просила, - напомнила Харвестер ему уже раз в миллионный.
– И если ты собираешься меня попрекать этим до конца жизни, то почему бы нам сейчас не разделиться и пойти каждый своим путём. Я сама о себе позабочусь.
Ривер закрыл глаза и вздохнул глубоко и громко - так, чтобы Харвестер услышала.
– Раз, хотя бы раз ты можешь со мной не бороться?
Харвестер задолжала ему и это понимала, но быть кому-то обязанной, особенно Риверу, считалось для неё неприемлемым.
После многих и многих уроков Харвестер усвоила, что быть кому-то должным значит дать кому-то серьёзное оружие.
И хотя Ривер её ничем не шантажировал, он знал о её слабостях больше, чем кто-либо живой.
И всё же Харвестер была благодарна, и Ривер заслуживал гораздо больше объяснения её решения стать падшим ангелом.
– Я поклялась Энриету, что позабочусь о его детях.
Ривер запнулся.
– Он знал, что ты ради его детей планируешь стать падшей, и всё же позволил это сделать?