Родная

А Женя ненавидел Ишмака. Он понимал, что должен убить его, должен отомстить за отца, но он не мог. А этот странный бар смотрел на него и улыбался чисто и доверчиво. И Женя вдруг понял, что он всё знает про него и почувствовал, как ненависть его, вопреки всем доводам разума, испаряется, и ему хочется улыбнуться в ответ. Боясь показать свою слабость, Женя со всей строгостью, на какую был способен, опуская меч, приказал:

— Вон из нашего дома! И больше не попадайся мне на глаза!

Ишмак улыбнулся в ответ и пошёл прочь — собирать свои вещи.

III

Он уходил прочь, оставляя Женю, который сейчас, должно быть, ненавидел себя за то, что не убил его, расстроенного поведением сына Ирину Григорьевну и Наташу спросившую, вернётся ли он. Ишмак оставлял ставший уже почти родным дом. А на сердце было почему-то и больно, и радостно. Он вспоминал дни, проведённые в доме Арсения, самые счастливые дни за многие годы, и в памяти почему-то вставал образ Наташи. Ишмак невольно улыбался, вспоминая её детские, непосредственные манеры, её искренность и доброту, её смешные порывистые движения. И внезапно поймал себя на мысли о том, что ему хотелось бы ещё вернуться в этот дом и увидеть Наташу.

Но почему он так много думает о ней? Неужели? Сердце в груди забилось сильно-сильно, не в такт, выстукивая новое радостное чувство. Это было как озарение. Ишмак почувствовал тепло и боль одновременно и не мог сказать, чего было больше. Наташа — ребёнок. Да, но ведь она вырастет! Но что даже тогда он сможет предложить ей? Он посмотрел на себя со стороны — тридцатитрёхлетний бар, у которого за душой нет ничего, предатель и изгой. И она — весёлая и счастливая. Ишмаку стало грустно. Нет, пусть она никогда не почувствует к нему ничего, он всё равно благодарен Наташе. И если он больше никогда не вернётся в дом Арсения и не увидит его дочь, то, что он испытывал было прекрасно, даже безответное и молчаливое. Это чувство тихо выросло в нём, как цветок на пепелище, когда он уже и не думал уйти от своего одиночества. И, спокойно улыбнувшись, Ишмак зашагал дальше, как и направлялся, к Мареку.

IV

Он стоял на левом берегу Сикхры — реки, которая протекала по границе Барии и Сердии. Ишмак много раз проходил её, направляясь в Рогод, к Мареку. Но это было очень давно. Сейчас мост на реке был сломан, и он задумался, где лучше переплывать реку. Брода здесь он не знал. Найдя удобное, как ему показалось место, Ишмак разделся и связал вещи в узел, который приладил на голове, а потом вошёл в реку. Вода была ледяная. Доплыв до середины Сикхры, он почувствовал, как холод пронизывает его насквозь, проникая почти в самое сердце. После пережитой болезни, переохлаждение было смертельно опасно, поэтому Ишмак поплыл быстрей, надеясь, что никакая судорога не сведёт ему ноги, как раньше часто бывало. Только тогда рядом всегда оказывался Марек. Течение сносило пловца вниз, к небольшим порогам, силы иссякали. «Слишком стар я стал» — с грустью подумал Ишмак. Последний раз он без усилий переплывал Сикхру. Правда это было ещё перед войной. Тогда Марека отпустили домой, к многочисленным родственникам. В отличии от Ишмака, родители которого не захотели его отпускать в школу, отец и мать Марека отправили его в туда по доброй воле, и за это им разрешалось видеть сына раз в пять лет. Один раз разрешили и Мареку их навестить. Ишмака тогда отпустили с ним. Давно это было…

Он, с усилием хватая воздух, выбрался на берег, попрыгал немного, чтобы согреться, потом оделся и сел, задумчиво глядя на водную гладь. Куда ему теперь идти? Где искать Марека? Вдруг где-то, на пределе слуха, хрустнула ветка. Ишмак бросил взгляд на воду. В ней отразился неясный силуэт у него за спиной. Он мгновенно вскочил и повернулся лицом к человеку, готовый защищаться. Это его многолетняя выучка в барской школе действовала на уровне инстинктов и выручала в нужную минуту. Человек растерялся и застыл на месте. Ишмак поднял голову.

— Марек!

— Ишмак!

Они обнялись. Ишмак смотрел на друга радостно, хотя и не без тревоги — столько лет всё-таки прошло. Но радость поутихла, когда он увидел, как пытливо и настороженно рассматривал его Марек. Они не виделись почти с самой войны и расстались в не совсем дружеских отношениях. Ишмаку было не по себе под этим испытующим взглядом бывшего друга. Марек очень изменился, повзрослел, и ничем теперь не напоминал того девятнадцатилетнего юношу, который воевал вместе с ним. Тогда, после той отвратительной комедии Дарка, Марек, наверное, возненавидел его. Или, по крайней мере, стал сомневаться.

— А ты изменился, Ишмак. — Сказал Марек. И Ишмак не понял, что прозвучало в его голосе — то ли боль, то ли удивление.

— Ты тоже. — И Ишмак улыбнулся ему. Но Марек смотрел на него без улыбки, исподлобья, смотрел долго, и, наконец, заговорил:

— Ты знаешь, что Дарк следил за тобой, и когда, около двух месяцев назад, ты пропал, он начал выяснять, куда ты делся? И узнал, что ты ушёл в Сердию. Тогда он объявил награду за твою голову. Всех мужчин уже мобилизовали на войну, а перед этим дали приказ — найти тебя. Тот, кто доставит тебя, живым или мёртвым, получит большую награду. Тот, кто спрячет тебя — умрёт. — Марек говорил тихо, ровным голосом, не поднимая глаз, и Ишмак подумал, что его друг действительно изменился. Что-ж, видимо от смерти он всё-таки не уйдёт. Он даже не сомневался в том, что Марек сейчас поведёт его к Дарку, поэтому с какой-то обречённостью сказал:

— Пойдём, Марек. Я понял, зачем ты это рассказал. Веди меня к Дарку.

— А ведь ты стал другим, совсем другим. Ты разучился доверять, — услышал Ишмак вместо ответа. — Ты что думал, что я предатель? Вот так просто я возьму и отведу тебя к Дарку? Плохого же ты обо мне мнения! — Ишмак от удивления словно потерял дар речи, а Марек продолжал, — Не знаю, что ты нашёл у своих сердов, но я не предаю друзей, даже переметнувшихся на другую сторону.

Ишмак заметил, что Марек сделал небольшую паузу, но всё же не назвал сердов врагами. В этом был весь Марек, его прежний друг.

— Я не переметнулся к сердам. Ты ничего не знаешь. — Ответил он.

— Ну так расскажи! — И Марек улыбнулся. Ишмак очень редко видел улыбку на его лице.

Вечером они сидели в землянке Марека и мирно беседовали. Первое удивление Ишмака, когда он понял, что совсем не знал своего друга, прошло, и он никак не мог наговориться. Они рассказывали друг другу всё, что накопилось за те годы, что они не виделись. И Ишмак вдруг словно заново увидел Марека и понял, что чем-то неуловимым он до боли напоминает Арсения. Они проговорили до полуночи и Ишмак, заснул, обрадованный, что снова обрёл друга.

Часть 2 Марек (09.06)

V

Шли дни. Он прятался у Марека в землянке. Днём тот уходил с отрядом баров на разведку — война всё-таки началась. Марек никогда ничего не рассказывал ему о войне, но иногда он видел, как друг точит меч, и ему становилось жутко. Он не мог себе представить, чтобы тот смог поднять меч на сердов. Ведь Ишмак только недавно гостил у них, сроднился с ними и чувствовал, что более принадлежит им, чем своему народу. И лишь один раз, когда Марек вернулся с разведки раньше, чем обычно, усталый, измотанный и грустный, они заговорили об этом. Начал разговор сам Марек.

— Ишмак, ты общался с Арсением, ты общался с другими сердами, скажи мне, помоги, что мне делать? Я… я больше так не могу!

— Что случилось? — Спросил Ишмак. Он догадывался и раньше, что смущает Марека, но не хотел думать об этом. Он видел, как друг разрывается между верностью народу, которому он принадлежит по праву рождения и который через боль, но любит и благородством, честью, понятием о справедливости. Ведь они оба после встречи с Арсением поняли, что эта война — самое несправедливое и неправильное из того, что может случиться. Ишмаку было искренне жаль друга, но он не знал, чем ему помочь. Марек мог решить это только сам, внутри себя.