Родной ребенок. Такие разные братья

Неделя заканчивалась, и молодые супруги готовились продолжать путешествие дальше, на север, в Кашмир — родину Джавахарлала — дяди Ананда.

— Итак, Деваки, великий бог Вишну успел поселиться в умном, добром и смелом человеке — Кришне. То же самое Вишну проделал и с героем «Рамаяны» Рамой. И стали Кришна с Рамой его воплощением, сохранив при этом и удаль, и остроту восприятия жизни, и трезвый ум, и маленькие слабости, — закончил Ананд и сам удивился своим речам, произнесенным за последние дни.

«А все она, Деваки! Это она раскрыла во мне дремлющие знания и жажду знаний, отворила духовные кладовые моей души, и мне хочется отдать их ей, себе, Богу…»

Впереди их ждала «крыша» Индии — Кашмир.

Экспресс Дели — Калка мчался сквозь травянистое море саванны. Мелькали зонтичные акации, развалины храмов, озера, реки, блестевшие под солнцем, как сабли. И вот уже позади Матхура, где родился Кришна.

— Хорошо, что мы побывали в Матхуре! — глядя в окно, сказал Ананд.

— Да, можно прожить всю жизнь и не побывать там. Я очень довольна. Я просто счастлива, что судьба свела меня с тобой, — ответила Деваки, сжимая теплую руку мужа.

Ананду передалось ее полное нервной энергии пожатие, и он ответил ей тем же, нежно улыбаясь; затем наклонился и поцеловал выше запястья ее руку, на которой в такт колесному стуку позванивал серебряный браслет.

Их медовый месяц еще только начался. Деваки была счастлива, как никогда в жизни. Оставшись после смерти отца совсем одинокой, она внезапно обрела прекрасного заботливого спутника жизни — мужа, полюбила его и привязывалась к нему все сильнее и глубже.

То, что они видели, чем жили, они делили на двоих. Мир был общим, единым для них обоих. Эта неделя пронеслась незаметно, но ощущение себя в мире и мира в себе намного обогатило их души.

В минуты близости с Анандом страх и стыд покидали Деваки, не сковывая ее. От нежных ласк мужа она распускалась, словно бутон под солнцем, и, охваченная страстью, была готова к любовной игре. Все ее существо трепетало в высшем блаженстве, соски напрягались и жадно искали прикосновения.

Для Ананда она была подобна то виноградному соку, то — сахару, а чаще всего упоительно-утоляющей, словно сок манго. Она услаждала его, как гетера. Ананд в интимной обстановке с супругой отбрасывал прочь «суховатый стыд» и погружался в море наслаждений, пока не достигал желанного берега…

Небольшая станция Калка расположена у подножия гор.

— Деваки! Вот мы и приехали к подножию Гималаев! — радостно сообщил Ананд. — Отсюда нужно ехать по узкоколейке, которая пересекает горные реки и пропасти и преодолевает сто три туннеля. Представляешь?!

— Ах! Это страшно! Но, несомненно, красиво и интересно!

— Да. Но нам лучше взять напрокат автомобиль или же такси. Доедем до Симлы, побудем там денька два, а затем махнем в Сринагар — город красоты, прекрасную столицу Кашмира.

Шофер такси, сикх из Пенджаба, оказался очень общительным. Он вел машину легко и уверенно. Говорил на пенджаби. На его правой руке поблескивал стальной браслет.

— Здесь, говорят, есть тигры-людоеды? — с нотками тревоги в голосе спросила у него Деваки.

— Попадаются, но очень редко, — серьезно ответил тот. — Мой друг из нашей деревни в Пенджабе недавно случайно встретил тигра в тростниках и убил его кирпаном, ударив в живот. Когда тигр прыгает, живот его не защищен.

— А что такое кирпан?

— Это наше оружие. Мы, пенджабцы, всегда ходим с кирпаном, — и он вытащил из-за пояса небольшой меч, похожий на кинжал. — Сикхи всегда вооружены, таков у нас закон.

— Отличная вещь! — оживленно заметил Ананд.

— Да, неплохая, а главное — очень надежная. У нас было десять гуру. Одним из первых был Кабир.

— Да, я знаю, — сказала Деваки. — Он посадил баньян, самый древний в Индии. Но Кабир — все же в какой-то мере предтеча, а основоположником был Нанак — гуру и поэт. Он родился в Пенджабе в 1469 году.

— Вы хорошо осведомлены. Спасибо, — ответил водитель.

— Баньян размножается, как земляника, — заметил Ананд, — все его стволы принадлежат одному, главному.

— Этот баньян называется Кабирбар. Он растет на берегу Нарбады около деревни Сукал. Я там был, — с улыбкой знатока, сверкнув глазами, поведал сикх.

Машина шла на подъем. Крутые зигзаги серпантина вынуждали пассажиров крепко держаться за ручки, вделанные в спинки сидений. Им открылось потрясающее зрелище: огромные гималайские ели возвышались рядом с пальмами — смешение севера и тропиков.

— Удивительно! — изумлялась Деваки. — Кактусы растут рядом с соснами! Какое чудо, — не унималась она, раскрасневшись от восторга.

— Так вот, — продолжал водитель, очередной раз круто повернув руль. — Последний наш учитель, десятый гуру — Говинд Сингх предписал сикхам не стричь волосы, не брить бороды, чтобы отличаться от других, и носить на себе пять предметов, название которых начинается на «к» на пенджаби, то есть так называемые, «пять к» — тюрбан-чаита, закрывающая связанные в пучок волосы; круглый металлический гребень под чалмой; штаны особого покроя, заменяющие дхоти, которые были очень удобны в походах, но сейчас почему-то превратились, извините, в какие-то подштанники; меч — кирпан и стальной браслет на правой руке.

— А почему на правой? — поинтересовалась Деваки.

— Чтобы сикх, протянув руку к чужому, увидев его браслет, мог вовремя спохватиться, — закончил водитель свою небольшую справку о религии сикхов.

— А кому вы поклоняетесь? — робко спросила Деваки.

— Анонимному, так сказать, Богу, единому творцу, Создателю…

— Да, сикхизм — религия простая, четкая и общедоступная, — вставил Ананд.

— Благодарю вас, господин, — ответил шофер, — она, действительно, очень земная, реальная. Человек угоден Богу тогда, когда он, находясь среди людей, живет для людей, для их процветания и счастья.

Внезапно их беседу прервала редкая и не менее странная картина: по шоссе неспеша шел совершенно нагой мужчина. На его плечи падали седые, не совсем чистые космы. Он шел, что-то бормоча, возможно, молитвы…

— Это садху — отшельник, идущий на богомолье, — спокойно, как бы между прочим, объяснил сикх своим пассажирам.

— Да… это можно увидеть только в Индии, — вздохнул Ананд. — Человек неустанно ищет смысл жизни. Вот этот садху — одет в пространство. Это — его принцип, его миропонимание. Естество — и все тут.