Рокировка Сталина. С.С.С.Р .- 41 в XXI веке

следовать за ним.
– Иди метрах в ста от суши. Берега скалистые, и пристать можно далеко

не везде. Если поднимется волнение - отойди подальше в море, но не теряй берег из виду.

А если перевернетесь, держитесь за лодку. Она не утонет.

– Я знаю эту байдарку, - чего уж тут, раскусил меня дед, можно не ерундить.
– ходила

на такой по Волге. И по Ладоге.

Селим поставил тюк на песок и направился обратно.

– Это хорошо. Но Карадениз, Черное море - не ваша река. За день ты можешь дойти до

Ризо. Это примерно треть пути. Там есть островок, на котором можно переночевать. Про

то место не знают контрабандисты. Их надо бояться. И пограничников тоже. Тебе всех

надо бояться. Помогай.

Старик взялся за ручку на носу байдарки. Я подняла корму. Дашунька с веслами шла

следом. До берега старик молчал, сосредоточенно пыхтя. Только положив ношу у самой

воды, продолжил инструктаж:

– Во второй день иди, пока сможешь и немного потом. Ночью пройди границу. Прямо

под берегом, где нависают камни, есть подземный туннель. Там не ходят, слишком мелко.

Лодка не пройдет. А там где не ходят, там и не ловят. Но твоя байдарка проскочит под

скалой, не заметив дна.

Селим говорил, пока мы укладывали в байдарку вещи, надевали спасжилеты,

сталкивали судно в воду, продолжал, пока я усаживала ребенка и пристегивала ей юбку...

Селим рассказывал много, слишком много, чтобы можно было всё запомнить. Но я писала

его речь на телефон. Пригодится. Все пригодится. Я не жадная, я - предусмотрительная.

Жаль, что не всегда.

Когда всё было готово, старик замолчал. Я отвела байдарку от берега, забралась на

место капитана и, натягивая "юбку" на рант "очка", услышала последнюю фразу:

– Ты задумала очень смелое дело, девочка. И очень опасное. Однако это твой

единственный шанс. Кое-кто уже положил на тебя глаз, но его ждет большой сюрприз.

Старый Селим верит в тебя. У вас, русских, всегда получается то, о чем другие боятся

даже думать.

– До свидания, - просто ответила я.
– Спасибо Вам.

– Прощай! Пусть Аллах будет к тебе милосердным.

Синие лопасти весел взметнулись в воздух, и байдарка стремглав понеслась вперед,

под углом удаляясь от пляжа...

Смоленская область, лагерь ОН-1

Поручик Збигнев Жепа

Третий день в лагере творилось нечто непонятное. На работу младших офицеров

выводить перестали, свежие газеты не выдавали, даже радио было отключено. Попытки

узнать, в чем дело, у охраны, натыкались на стену молчания. Пошли слухи, что началась

война с Германией, а кое-кто уверял, что не только с Германией, но и с перешедшей на ее

сторону Польшей, а также Англией и Францией. Збигнев впитывал их как губка. Ему,

искренне верящему во все, что им рассказывали о "пшеклентных болшевиках", после

содержания в лагере и принудительных работ на строительстве дорог, казалось, что все

ранее прочитанное и услышанное было преуменьшением.

– Это москальское быдло на самом деле гораздо хуже того, что мы о нем думаем, - не

раз говорил он своему другу и собеседнику, такому же поручику запаса, Мареку

Кшипшицюльскому.
– Я еще перед войной говорил нашему директору, что только мы,

поляки - единственные цивилизованные люди на Востоке Европы. Теперь все могут

видеть, как я был прав! Заставить потомственных шляхтичей, офицеров, работать на

строительстве дорог - на это способны только варвары. Кого мы и видим, стоит только

посмотреть на лагерную охрану. Настоящие монголоиды! Да и начальник лагеря точно

такой же варвар, неспособный выйти за пределы инструкций и приказов. Видите - война

только началась, а у москалей уже все посыпалось

– Вы уверены, пан поручик, что война началась?
– Марек был настроен скептически, к

тому же непонятно с чего, был уверен, что едва начнется война, русские всех расстреляют.

– При той неорганизованности русских, которую вы описываете, мы уже несколько дней

должны были бы наблюдать немецкие бомбардировщики. Вспомните, как германские

"авионы" висели над нами с самого начала войны. Сейчас же ни одного налета, вы

замечаете?

– Думаю, что все гораздо проще, пан Марек. Бомбардировщики Германии сейчас

смешивают с землей передовые части большевиков, помогая наступлению армии. Как бы

я хотел сейчас оказаться в рядах наступающих. Я бы отомстил пшеклентному быдлу за

все...

– Не знаю, пан Збигнев, не знаю. Не уверен я, что война началась. Да и не станут

немцы вступать с нами в союз. Они нас разбили, разделили нашу землю с русскими и

воюют с англичанами. Зачем им восстанавливать нашу страну?

– Эх, пан Марек, какой же вы пессимист. Я уверен...
– договорить Збигнев не успел, от

помещения канцелярии раздались удары в било, сзывающие всех на построение.

– Что это придумали, проклятые?
– удивился Марек.
– Не к добру это, пан Збигнев,

спаси нас Матка Бозка Ченстоховска.

– Не бойтесь вы так, - перекрестившись, ответил Жепа.
– Ничего нам большевики не

сделают, англичан и американцев побоятся.

– Ну да, в тридцать девятом не побоялись, а сейчас испугаются, - ворча на ходу, Марек

поспешил вслед за торопящимся к плацу у здания канцелярии Збигневым. Они оказались

на месте одними из первых и сейчас с удивлением рассматривали стоящих у крыльца

незнакомых высокопоставленных энкэведешников. Один из них развернулся и что-то

сказал стоящему на крыльце сержанту. Тот, козырнув, скрылся за дверью. Пока сержант

отсутствовал, на плацу собрались все польские обитатели лагеря. Последними, не