Рокировка Сталина. С.С.С.Р .- 41 в XXI веке

Андрея беспокоили мало, но дальнейший разговор пришлось вести с хлыщем. В отличие

от разозлившегося Первушина, тот держался вежливо, но стоял на своем, как стена.

Запрещено, и всё. И не волнует.

– А если кто-то прилетит из СССР?
– напирал Андрей, - И полетит обратно?

– Нам не сказано ни о каких исключениях. В представительстве авиакомпании вам

вернут стоимость билета. Все деньги, включая комиссионные сборы и компенсацию за

такси в гостиницу и обратно. Это всё, что я могу сделать.

– Щедрые вы наши! А в Германию я могу вылететь?

– Пока только во Францию и США. В остальные страны вы сможете отправиться, как

только они примут аналогичное постановление.

Дальнейший разговор был бесполезен. Будь это не аэропорт, а реальная граница...

Первушин хотел бы глянуть, как его останавливали бы эти два дуболома с резиновыми

членами! Но прорыв в самолет ничего не даст и ничего не решит. Еще и террористом

объявят...

– Вы можете обратиться в Совет Министров. Или оспорить его действия в

Королевском суде, - напыщенно произнес хлыщ, с таким видом, будто и эти слова -

величайшее благо.

Андрей, задавив яростное желание разбить хлыщу его напомаженное хлебало, молча

направился к выходу.

"Вот так, значит? Забегали, суки! Испугались! Надо понимать, началась Холодная

Война номер два. Ладно, посмотрим, у кого яйца стальные, а кого так, серебрянкой

присыпаны..."

У выхода из аэропорта представительного вида старик обкладывал пространство

большим боцманским загибом.

"Товарищ по несчастью", - подумал Первушин и, проходя мимо матерщинника,

бросил:

– Не ссы, отец! Прорвемся!

Белорусская ССР.

Управление НКВД по городу Брест

Зевающий после бессонной ночи оперуполномоченный ГУГБ НКВД Петр Лерман

сегодня был совершенно не похож на себя. Куда девался стройный, всегда подтянутый и

гладковыбритый сержант со щегольским пенсне. Сейчас перед Светловым сидел усталый

мужичок в мешковато сидящей мятой форме, с тяжелыми черепаховыми очками на носу,

больше всего напоминающий классического бухгалтера в период сдачи годового отчета.

Нервного, замотанного до последней степени и зло глядящего на окружающий мир сквозь

толстые линзы.

– Ну как?
– спросил Светлов.

– Да, уже у самого в глазах рябит от этих... иновременных, - ответил Лерман и, не

удержавшись, зевнул.
– Черт их побери. Словно плотину прорвало. Едут и едут, толпами.

Все поезда забиты, как бочки с огурцами. Ладно бы, если бы жить, так ведь большинство

просто посмотреть едет. А у тебя как?

– Еще хуже, - махнул рукой младший лейтенант, - ты-то в основном с бумагами...

– Товарищ сержант, - заглянула в дверь кабинета озабоченная женщина средних лет.
–

Где у вас можно кипяточком разжиться?

– По коридору до конца и направо, - спокойно ответил Лерман.

– Это кто у тебя?
– обалдел Светлов.

– Они же. Едут впятером на крохотной машинке. Меньше "эмки". Муж, жена и трое

детей. В КПЗ разместили.

– В КПЗ?

– Ага! Негде больше, все в городе забито. Да и всё равно, там нет никого.

– Если вдруг задержанных приведут?

Лерман махнул рукой:

– Прикую к батарее. Мы же теперь "кровавая гебня". Палачи и садисты. Слышал эту

байку?

Светлов кивнул:

– Не то слово. Всю плешь проели! Каждый второй вспоминает!

– Вот, - продолжил Исаак, - раз садисты, то и прикую. Зато дети будут спать на

удобных нарах!

При слове "спать" оба зевнули.

– Непонятные они какие-то, - продолжил Светлов.
– Словно с другой планеты.

Семьдесят лет! Другой мир, другие люди. Как марсиане...

– Ну, а эти, на заставе, "чоповцы"?
– уточнил Лерман, глядя в лицо младшему

лейтенанту.

– Нет, те простые. Как мы. Одно слово - бойцы. А тут мутно все.

Сержант опять зевнул. Лейтенант безуспешно попытался сдержаться. Получилось

только хуже.

– Подозрительные есть?

– Полно! По мне - так все подряд. Ну... Вот этот, например. По профессии - журналист.

Едет предупредить деда, чтобы тот в аварию не попал. Но не чувствую я в нем любви к

предку. Предлог это.

– Как считаешь, на самом деле что?

– Хрен его знает. Наверное, посмотреть хочет, что у нас и как. Может, думает насовсем

перебраться, а может, наоборот, собирается потом гадости говорить. Не поймешь, пока не

проявится. Сам понимаешь, проявится уже, когда назад вернется. Не умеем мы, товарищ

сержант, им в душу заглядывать. И что с ним сделаешь? Не пустить - так не за что вроде.

А пустить - хрен его знает...

– И что решил?

– Пустил, конечно. Куда деваться, приказ от двадцать третьего. Решил, пусть будет

ваша проблема.

– Наша... ваша... Общая у нас проблема, общая... Давай бумаги, - Лерман взял

протянутые документы, посмотрел и что-то на них пометил.
– Пошлю в Смоленск, пусть

приглядят... От меня теперь куда?

– А в отряд вызывали. Сам понимаешь, иначе к тебе и не зашел бы.

– Понятно. Ладно, бывай. Мне сейчас, кроме твоих, еще кучу дел подкинули.

– Понятное дело, - пожал руку вставшего сержанта Светлов.
– С этим Событием ни

поспать, ни пожрать.

– Это точно, никакой жизни, ни половой, ни общественной, - коротко усмехнулся

Лерман и, уже не глядя на уходящего пограничника, углубился в бумаги.

Восточная Пруссия, г. Кёнигсберг.

Ганс Нойнер, оберштурмфюрер СС, дивизия "Мертвая голова"