Рокоссовский: терновый венец славы

– Но время уходит!

– Если мы не оценим трезво ситуацию, она будет работать на немцев.

– Я не могу принять такого решения.

– Но вы же начальник Генерального штаба, и эти вопросы относятся к вашей компетенции.

– Звоните Верховному Главнокомандующему!

Рокоссовский тут же связался со Сталиным, изложил ему обстановку и высказал свои предложения.

К вечеру Ставка приняла решение о нецелесообразности наступления на Орел. 21 марта фронт перешел к обороне.

«Вот тут-то и проявились, - пишет генерал армии С.М. Ште-менко, - несгибаемая воля К.К. Рокоссовского, его большая организаторская активность и умение смотреть в лицо опасности, не теряя самообладания; маневрируя силами, используя обстановку уходящей зимы, он сумел организованно прекратить исчерпавшее себя наступление, умело избежать ударов врага и отвести войска на рубежи, образовавшие в последующем северный фас Курской дуги».

Когда были выданы и проверены команды по переходу к обороне, Рокоссовский пригласил к себе Малцнина и Телегина. В комнате было тепло. На стене висела карта, испещренная красными, точно языки пламени, стрелами и кривыми линиями. Противник был обозначен синими значками. На столе, за которым находился командующий, лежала записная книжка в кожаном переплете и стояла пепельница. Приглашенные уселись напротив.

Рокоссовский передал содержание разговора с Василевским, посетовал на то, что в такой напряженный момент на фронтах в Москве оставался только один Верховный Главнокомандующий. Он взглянул на часы.

– Сейчас подойдут Родин, Крюков и Санковский. Представители Ставки настаивают, чтобы двух последних за самовольный отход отдать под суд военного трибунала согласно приказу № 227. С результатами расследования вы знакомы, за исключением одного обстоятельства - все это дело возникло по инициативе командующего танковой армией Родина. Окончательное решение за нами, и мы его должны принять сегодня.

Вскоре зашел в дом генерал-лейтенант Родин. Это был невысокого роста, широкий в плечах, крепкий сорокалетний мужчина, с волевым и, казалось, не терпящим возражений лицом. За ним стоял командир кавалерийского корпуса, генерал-майор Крюков, высокий, с озорным взглядом и открытым доверчивым лицом. На нем был Коротенький кожушок, крест-накрест перепоясанный ремнями.

Последним вошел командир стрелковой бригады полковник Банковский. Он неторопливо повесил свою дубленку на вешалку и занял место на одном из стульев. У полковника был какой-то виноватый взгляд, обычно свойственный людям, умеющим глубоко скрывать свою обиду.

Поздоровавшись с прибывшими, командующий фронтом открыл совещание, предварительно пояснив, чему оно посвящает; ся. Рокоссовский, вооружившись указкой, подошел к карте.

– Как вы знаете, главный удар наносился силами левого фланга армии Батова и танковой армии Родина, - говорил он, глядя на присутствующих, и лишь изредка поворачивался к карте, чтобы убедительней подтвердить свою мысль.
– Левее наступала стрелковая бригада Банковского и корпус Крюкова. Активные действия 70-й армии должны были сковать противника и обеспечить наступление на главном направлении. По пограничники, всегда славившиеся высокими боевыми качествами, на этот раз подцели. С первого дня бои приняли ожесточенный характер. Противник успел усилить свою танковую армию на орловском плацдарме.
– Рокоссовский глянул на полковника, который, казалось, чувствовал себя среди больших чинов не в своей тарелке.
– Успех обозначился лишь на левом крыле фронта. Бригада Банковского прорвала на узком участке оборону противника на всю тактическую глубину. Что в такой ситуации можно было сделать?

– Развивать успех, - пробасил Малинин.

– Вот именно, что мы и сделали, - сказал Рокоссовский.
– В прорыв были введены сначала часть механизированных сил и кавалерийский корпус, а затем пошла и вся танковая армия. Па мой взгляд, ни один стратег против таких действий возражать не станет.
– Рокоссовский снова повернулся к карте.
– Но когда передовые части находились где-то на пятидесятом километре, пленные показали, что противник против вклинившихся войск ввел новые силы. Меняется обстановка, и мы принимаем новое решение. Батов поворачивает силы для оказания помощи прорвавшимся, а Крюков и Санковский получают приказ - остановить продвижение на запад, перейти к обороне, вести интенсивную разведку и ждать Батова. Но, скажем откровенно - генерал Крюков нарушил приказ и остановился только в 120 километрах от основной линии фронта, тем саМым добровольно загнав себя в мешок.

– Рокоссовский сел за стол и, повернувшись к генералу Крюкову, спросил: - Владимир Викторович, объясните, как это понимать?

Крюков встал и, сцепив пальцы рук, сказал:

– Я виноват, товарищ командующий. Увлекся. Надоело отступать, вот и понесло меня.

– Вы тоже увлеклись, и вас понесло, Иван Ильич?
– спросил Рокоссовский.

– Такая перспектива, попробуй тут удержаться, - ответил простуженным голосом Санковский.
– Атака шла как по маслу.

– Что думает по этому поводу генерал-лейтенант Родин?

– Я вот что думаю, товарищ командующий фронтом, - поднялся генерал.
– Коль они добились такого успеха, то не было никакого резону отходить. Казалось, еще небольшое усилие и мы откроем фронту выход к Днепру.
– Он посмотрел на генерал-полковника.
– После сосредоточения войск на курском выступе разве Днепр не был нашей заветной целью?

– Конечно, был, - улыбнулся Рокоссовский.

– Так вот, товарищ командующий, Крюкова и Санковского я обвиняю в самовольном отходе, и они должны отвечать за это перед судом военного трибунала. Поступи они иначе, мы бы, может быть, сегодня готовились к переправе через Днепр. Они нарушили требования приказа товарища Сталина № 227 и обязаны нести полную ответственность за это.

– Константин Федорович, Ваше мнение?

– У меня создалось впечатление, что товарищ Родин не командующий армией, которая принимала участие в этом злополучном прорыве, а судья, не нюхавший пороху, - сказал Телегин.
– Он тут явно перегибает палку.
– Он неодобрительно посмотрел на генерал-лейтенанта.
– Вам, товарищ Родин, прежде чем делать такие выводы и информировать представителей Ставки, не мешало бы проконсультироваться со своими непосредственными начальниками. Вот так я мыслю.

Родин покраснел и, сверкнув глазами с сторону члена Военного Совета, уставился в пол.

– Спасибо, - произнес Рокоссовский.
– Что думает по этому поводу начальник штаба?

Малинин подошел к карте и подробно рассказал об операции отхода войск. В заключение произнес:

– Крюков и Санковский, осознав свою ошибку, отошли организованно и помогли вывести из-под удара значительные силы. Это смягчает их вину. А что касается командарма Родина, то ему мой такой совет: смотреть на дело не только со своей колокольни.

– Я думаю, что Крюков и Санковский за непослушание заслуживают сурового наказания, - подвел итог Рокоссовский. —, Но если учесть патриотический порыв этих командиров, их добросовестное заблуждение и то, что они, занимая оборону на широком фронте, без резервов, при очень низкой плотности боевых порядков, сумели выбраться из мешка, то вполне можно обойтись и сегодняшним разговором. Самое главное, чтобы этот фронтовой инцидент пошел всем нам на пользу.
– Он подошел к окрыленным Крюкову и Санковскому и пожал им руки: -Впредь горячку пороть не следует. Намотайте это себе на ус.

– Мы уже намотали, - улыбнулся Крюков.

Родин растерянно смотрел по сторонам и был готов к тому, что командующий фронтом устроит ему заслуженную головомойку.

Задержав командарма, Рокоссовский, улыбнувшись, произнес:

– Ну что ж, Алексей Григорьевич, могучий Днепр будем переплывать вместе.

– Так точно, товарищ генерал-полковник, вместе, - только теперь повеселел Родин.
– Извините меня, я все понял.

– Вот и прекрасно, - подал ему руку командующий фронтом.