Рокот

Голова с копной волнистых светлых волос казалась слишком большой по отношению к тщедушному тонкокостному телу. Узкоплечий, субтильный и нахальный, он был похож на злобного гнома, изгнанного из подземелий за дрянное поведение. Да ещё и эта никудышная причёска, напоминающая стружки, сметённые в кучу пьяным дворником.

Сейчас, глядя на бывшего одноклассника, Марьяна видела в нём другого человека. Внешне другого.

Он вытянулся, стал шире в плечах, потерял угловатость, сменил ту жуткую причёску на короткую стрижку бокс. Его волосы выгорели, приобрели выраженный светло-русый, почти льняной цвет. Одежда, правда, была чуть мятой, будто он уснул в том, что на нём было – джинсах, рубашке и пиджаке спортивного покроя, – а потом подскочил и пошёл на улицу.

Несмотря на раскрасневшееся от жары лицо, он не выглядел напряжённо-злым, как прежде, или жалким, как хотелось бы. Он выглядел спокойным и уверенным, будто знал своё будущее наперёд.

Но это было неважно: и тогда, и сейчас, Стас Платов оставался бездушной скотиной. Как серый кардинал, он пользовался человеческими ресурсами лишь в целях, понятных ему одному.

Когда-то он использовал и её.

Это случилось в один из первых дней летних каникул, они только закончили девятый класс. У кинотеатра «Кино-Остров» Стас неожиданно притянул Марьяну к себе и прижался губами к её губам.

Платов не говорил речей, не признавался в любви, не вздыхал и не краснел – ничего не предвещало внезапности его поведения. Наверное, поэтому Марьяна не успела среагировать и выбрать одну из двух крайностей: либо отпихнуть его от себя и уйти, либо обнять за шею, сладко ответив на поцелуй. Ей было пятнадцать, и она замерла, как испуганный зверёк, натолкнувшийся на хищника, ну а он… он посмотрел на неё с жалостью.

Марьяна мечтала, что их первый поцелуй будет особенным, в тишине ночи при лунном свете, вокруг зацветут деревья, и зашелестит фонтан центрального парка. Но Платов всё испортил. Кто его просил вот так к ней присасываться – неожиданно и грубо? Он будто отхлебнул из бутылки с дешёвым пивом, а не пригубил дорогого вина.

Да, вернувшись домой, Марьяна гладила губы пальцами и прикрывала глаза, вспоминая поцелуй этой сволочи. Ей понадобилось несколько дней, чтобы, наконец, принять правду: там, у кинотеатра «Кино-Остров», Платов просто использовал её, чтобы выиграть спор у двоюродного брата Егора (Егор потом ей сам в этом признался).

Это был первый звоночек.

Уже тогда Марьяне стоило отправить Платова и его игры подальше. Но она надеялась, что поцелуй на спор был не просто так, что, как в кино, он перерастёт во что-то большее, во второй, более нежный и прекрасный, поцелуй.

Так и вышло, но не совсем… так.

Через две недели Платов пригласил её в гости. И Марьяна, и Стас прекрасно понимали, что «в гости» – новый уровень отношений, иное название сближения и флирта. Вот только Марьяне хватало флирта, а Стасу хотелось сближения.

Стоило им остаться наедине, Платов тут же сжал её в объятиях.

– Ты такая красивая, Мари, – произнёс он, впечатывая её в запертую дверь. – И твои волосы… – Его дыхание стало не просто горячим, он выдохнул на Марьяну весь свой внутренний огонь.

– Стас, Стас, погоди, – только и успела сказать она, после чего он закрыл ей рот грубым, далёким от деликатности, поцелуем.

Она безуспешно пыталась его оттолкнуть. С виду тщедушный и хрупкий, Платов навалился на неё, будто разом вырос и окреп. Таким она его никогда не видела: настойчивым и несдержанным.

Тяжесть его тела, навязчивая теснота, напряжение мышц – всё это вызвало лишь испуг. Точно такой же испуг, до онемения, до ступора, как тогда… давно, в далёком детстве, на свой шестой день рождения. Это случилось на детском празднике, который родители устроили для Марьяны и её друзей на даче.

Тогда она впервые увидела Оборотня. Человека со свиной головой и в коричневом плюшевом комбинезоне. Она заметила его случайно, поднявшись на второй этаж, чтобы унести в свою комнату Абигейл, куклу, что ей подарили. Проходя мимо гостевой комнаты, она услышала, как кто-то пыхтит: «Маленькая дрянь, малолетняя грязная дрянь, паршивая шлюшка, дрянь, дрянь… я покажу тебе, кто тут главный… я никому не позволю над собой смеяться… никому, никому…».

Оборотень со свиной головой. Он прижимал кого-то к полу и всё время повторял:

– Малолетняя дрянь, грязная, похотливая малолетняя дрянь.

Он издавал что-то вроде захлёбывающегося рыка-визга, похрюкивал, его глаза блестели. Он нависал над своей жертвой, душил её пальцами, а она хрипела, всхлипывая, глотая слёзы: «Пожалуйста, не надо. Я не хочу… не надо… пожалуйста, не надо больше… пожалуйста, отпустите. Мне больно. Я никому не скажу, только отпустите…».

Тогда, будучи ребёнком, Марьяна не поняла, что делал Оборотень со своей жертвой. Понимала только, что это что-то страшное, недопустимое, нечеловеческое. Марьяна не разглядела её лица и не узнала голоса, ведь жертва не говорила, а хрипела. А Оборотень всё больше подминал её под себя.

Марьяна до сих пор помнила его страшный взгляд, когда он заметил её, в ужасе замершую в дверном проёме. Свиная голова повернулась в её сторону, Оборотень зарычал и кинулся на неё. Прижал к дверному косяку и зашептал в лицо, сдавив шею горячими влажными пальцами:

– Ну что, дрянь? Хочешь, чтобы я сделал это и с тобой? Я знаю… о-о, уж я-то знаю, что ты пришла не просто так… дай мне тебя потрогать, деточка… скорее…

Марьяна уже ничего не осознавала.

От ужаса её тело словно окаменело, перед глазами возникли желтоватые свиные глаза, и она начала задыхаться, заходясь икотой. Но запах Оборотня, этот мерзкий кисло-сладкий запах, она запомнила на всю жизнь. От него пахло кошачьей мочой и попкорном.

И не известно, чем бы всё закончилось, если бы из гостиной на первом этаже Марьяну не позвал отец. Оборотень мгновенно оставил её, онемевшую от шока и страха, выбил окно ногой и исчез в темноте.

На полу осталось лежать бездыханное тело его жертвы в разодранном розовом платье принцессы. Через несколько долгих секунд Марьяна узнала в ней приглашённую на день рождения девочку из детского сада, Лиду Ларионову.

Она не успела помочь Лиде.

Прибежавший на шум отец сгрёб Марьяну в охапку, прижал лицом к груди и быстро унёс вниз.

Он всё повторял:

– Не смотри, не смотри туда. Ты не должна туда смотреть.

Оставшийся вечер и последующие недели она, и правда, помнила плохо. Её водили куда-то, расспрашивали о том, что она видела. И всё это время отец то шептался с матерью, то кричал на неё, думая, что Марьяна не слышит: «Зачем ты его позвала? Какого хрена ты позвала этого аниматора?!».

Больше на той даче они не бывали. Лиду Ларионову Марьяна тоже никогда не видела. Да и отец строго запретил разговаривать о ней и том дне.