Рокот

И тут вдруг Стас…

Стас собирался сделать то же самое, сделать это с ней.

Его глаза блестели точно так же, как у Оборотня, его руки словно удлинились и превратились в стальные тросы, его дыхание превратилось в тяжёлое пыхтение, в рычание, в дикое жаркое пламя. От него даже запахло точно так же, кошачьей мочой и сладкой запечённой кукурузой.

Марьяна мысленно уговаривала себя, что это не Оборотень из её кошмаров, что это Стас Платов. Всего лишь мальчик, который может остановить своё страшное перерождение, стоит только попросить его об этом.

Но… он не останавливался.

Стас покрывал лицо и шею Марьяны беспорядочными поцелуями, его ладони скользили под её кофтой не с трепетом, а с жадностью, слишком опытные и уверенные для пятнадцатилетнего подростка. И вот тогда-то до неё, наконец, дошло, что Платов далеко не безобиден – он опасен, он подтвердил свою дурную репутацию. Он точно такой же, как её детский кошмар, её личный монстр из гостевой комнаты, как Оборотень.

– Я не хочу, не хочу… Стас… не надо, пожалуйста… – прохныкала Марьяна. Но Платов не отставал, и тогда страх вырвался наружу отчаянным криком: – Не надо! Отпусти! Отвали от меня! Мне больно!

Она впилась ногтями в его локоть, расцарапав кожу до крови, и расплакалась.

Платов замер, отпрянул и побледнел, словно сам себя испугался.

Он не обратил внимания на царапины. В его глазах появились ужас и раскаяние, а потом, когда его дыхание восстановилось, он долго извинялся. Тёр лоб и бормотал: «Какой же я придурок. Прости, Мари, это не повторится».

Этого, и правда, не повторилось, потому что Марьяна оборвала их отношения.

Она испытала столь сильный страх, что даже через два часа после того, как, не оглядываясь, выбежала из квартиры Платова, не могла произнести ни слова. А Оборотень, пыхтящий, с сильными мускулистыми руками и блестящими жёлтыми глазами, стал сниться ей чаще, почти каждую ночь.

Он приходил к ней до сих пор, стоял у кровати, как только Марьяна закрывала глаза.

«Не смотри, не смотри туда, – мысленно умоляла себя Марьяна. – Ты не должна туда смотреть».

Но даже во сне она чувствовала на себе его тяжёлый звериный взгляд, ловила запах попкорна. Справиться с паническими атаками и уснуть ей помогали четыре бокала вина – её ежевечерняя доза снотворного.

И как бы она себя ни уговаривала, что глупо бояться маньяка из прошлого, как бы ни пыталась забыть тот неприятный случай с Платовым, страх перед чужой силой и тем, что эта сила в любую секунду может сделать её беззащитной, причинить физическую боль, унизить и даже убить, укоренился в душе Марьяны. И не лучшим образом повлиял на более поздние её отношения, уже с другими молодыми людьми. Теперь она видела в них угрозу, особенно, в тех, кто хоть мимолётно напоминал ей Стаса.

Ну а через несколько дней после того инцидента случилась трагедия с Андреем Бежовым, единственным благородным человеком в её окружении.

Платов уверял, что гибель Андрея – случайность. Порой Марьяна и сама сомневалась в его вине, но не в его репутации: предыдущий опыт общения с ним показал, что доверять ему не стоит. И ненависть к нему раз за разом возвращалась, как волна цунами после земной встряски.

Сейчас Марьяна слушала хриплый голос Платова, смотрела в его растревоженные глаза, и воспоминания о пережитом страхе, об их гнилом школьном романе и о том, что эта сволочь сделала с Бежовым, пронеслись в одну секунду и вспыхнули новым пламенем неприязни.

А теперь Платов пришёл, чтобы посмеяться над ней. Напомнить: он в любую минуту может её растоптать, потому что сильнее, бессовестнее, наглее и злее. Потому что он всё та же похотливая и жестокая сволочь, даже хуже, чем раньше, что он переродился и окончательно потерял те крохи хорошего, которые в нём были.

Ни к одному человеку Марьяна не испытывала столь испепеляющей душу ненависти.

***

Она нашла силы ему ответить:

– Полина Михайлова – моя тётя. Она пропала тридцать лет назад, и официально признана мёртвой. Ни тебя, ни меня тогда даже на свете не было, и никаких записок она тебе написать не могла. Но если ты пришёл поиздеваться и шокировать, то у тебя получилось. Доволен, скотина?

От неожиданности у неё отказала защитная реакция – немедленно убрать руку Платова. Он продолжал держать её запястье горячими сухими пальцами.

– Тридцать лет?.. – Лицо Платова вытянулось. Он начал бормотать что-то нелепое и бессвязное: – Я сначала подумал, что это всё же… были галлюцинации или сон… или эти… фантомы… но её записка, она ведь настоящая. И магнитофон… чёрт… он лежит сейчас в моей машине. Я всё ждал, что он исчезнет, что мне это показалось, но он до сих пор у меня. Давай, покажу.

– Что? – Марьяна не могла поверить в то, что видит: Стас Платов, бледный и испуганный, лопотал чушь, как душевнобольной.

Она бы и не удивилась, узнав, что он отсидел в колонии за очередную пакость, и там ему повредили мозги.

Платов смолк, будто собирался с силами, посмотрел на Марьяну так серьёзно, что её тело мгновенно покрыло морозом. В его взгляде мелькнуло что-то жуткое, тёмное, что-то потустороннее.

– Ты видела её фотографии?

– Чьи фотографии?

– Полины, тёти своей.

Марьяна нахмурилась. Он опять за своё.

– Нет, а что?

– Я её опишу, а ты потом посмотришь на её фото и убедишься, что я не вру. Лет тринадцать-четырнадцать, светлые волосы, худая, низкого роста. Нос такой… длинноватый, глаза зелёные, родинка под правым нижним веком. Одета в синий дождевик и резиновые сапоги болотного цвета. Она разговаривала жестами. Я её видел, как тебя сейчас. И прикасался к ней так же… она брала меня за руку. За руку… вот так, как я тебя. – Платов потянул Марьяну к себе и, понизив голос, спросил: – Откуда бы я знал столько про твою пропавшую тридцать лет назад тётю? Откуда? Я её видел, ты должна мне поверить.

Ощутив, как сильно Платов сдавил ей запястье, Марьяна осознала, что подпустила врага слишком близко.

– Ты свихнулся. Я давно знала, что ты психопат. – Марьяна выдернула руку из пальцев Стаса, отступила и ответила предельно сухо и выдержанно: – Если ты сейчас не уйдёшь, я позову тех, кто уведёт тебя отсюда. Хочешь убедиться?

– Я не уверен… не уверен, что это мне не приснилось, но с другой стороны, её вещи остались у меня. Я могу показать их, если не веришь. Записка и диктофон. – Сейчас Платов напоминал Марьяне ребёнка, который требовал, чтобы все слушали его россказни. – Послушай, в записке есть твой адрес. И ещё Полина написала, что придёт к нам сегодня в одиннадцать вечера… что будет приходить каждый день с Гулом смерти… я не знаю, что это такое, но у нас времени не так уж много…

– У нас? – Сердце Марьяны окатила злоба: она пропустила бред Стаса мимо ушей, но слово «нас» расцарапало ей нервы. – Никаких «нас» нет, Платов. Ты несёшь чушь, ты снова с Егором что-то затеял, да? Вы на спор пытаетесь меня одурачить? Опять? Вы до сих пор не повзрослели? – Она оглянулась и крикнула на весь двор: – Егор! Пошёл ты, козлина!

Платов выставил ладони.

– Никакого Егора тут нет. Он давно уехал из города и здесь теперь не живёт, он в Москве.

Но Марьяне опять захотелось завопить: «Не верю! Сгинь, сволочь!». Этакое заклинание, создающее оболочку, защиту от манипуляций. Нет, пусть Платов катится со своими байками и хитрыми комбинациями ко всем чертям.