Роковой аккорд

— Боюсь даже спрашивать какое.

— Один красавец полицейский на ночь и отключить телефон до утра.

— Мы с ним встречаемся за ужином.

— Отлично, значит, дело зашло не так далеко, как я опасалась. И ешь не торопясь.

Итак, пристроившись в шесть вечера на кожаном диване в апартаментах Эллиота, я все еще пыталась вычислить, мог ли убийца предусмотреть, к кому попадут пленки после оглашения завещания. Рассчитывал ли он, что пленки унаследует Оливия, а он уговорит ее расстаться с ними или, по крайней мере, пустить их в оборот? Или по завещанию пленки перейдут в другие руки? А может быть, убийца готовит новый удар?

Непростые вопросы терзали меня, а еще пуще терзало соседство Джордана. Мягкий диван глубоко проваливался, против собственной воли я подвигалась все ближе к Джордану — и он ко мне. Одарив меня профессионально пронзительным взглядом, Джордан прошептал:

— Чувствуешь, как на твоих глазах творится история?

— Пробирает, — кивнула я в ответ.

— Вот именно. — Он поднялся навстречу Оливии, которая внесла в комнату красивую деревянную шкатулку совершенно средневекового вида, с медными заклепками и сложной резьбой по бокам. Мне показалось, Джордан встал из уважения к тому, что таилось в этой шкатулке, а не ради Оливии. Я тоже попыталась привстать, но пучины дивана поглотили меня, и я решила оставаться на месте.

Джордан потянулся к коробке, но Оливия спрятала ее за спину — не из принципа, скорее это было инстинктивное движение.

— Погоди, — взмолилась она, ставя шкатулку на тот самый увенчанный медным диском столик. Джордан нависал над ней, с трудом сдерживая нетерпение.

И не сдержался. Едва Оливия выпустила из рук шкатулку, он уже набросился на нее (на шкатулку) и попытался открыть замок. Оливия тихо простонала — так тихо, что яростный вопль Джордана почти заглушил ее стон:

— Что за черт, Оливия?

Достаточно было взглянуть на их лица, чтобы понять: ларец пуст.

7

На каком-то из естественно-научных предметов я усвоила, что музыка хранится в особом участке мозга, с которого информация считывается легче, нежели с любого другого (например, я не помню, что это был за естественно-научный предмет), вот почему алфавит с детками разучивают как песню. По этой же причине услышанный куплет надолго застревает в памяти, и нипочем его оттуда не выковырнешь. А бывает и так, что, гоняя в машине радио, услышишь первые аккорды в заставке рекламы или на улице разминешься с прохожим, напевающим знакомый мотив, и — назад в прошлое, на космических скоростях преодолевая пространство и время. «Претендерс», «2000 миль» — я снова целуюсь с Майком Томлисоном на крылечке дома его бабушки, канун Нового года, легкий снежок. Элла Фицджеральд, «Одна из таких штучек» — папа учит меня танцевать фокстрот. «Токинг Хедс», «Жизнь в пору войны» — мы с Трисией и Кэссиди едем на Кейп-Код, идеальный летний вечер, верх в машине откинут.

И когда мы втроем склонились над опустевшим ларцом, в голове моей зазвучала песенка «Пинк Флойд»: «Мани-мани-мани», гитарный перебор и уханье контрабаса, изображающие стук кассового аппарата и звон сыплющихся монет. Монет, которые просыпались сквозь растопыренные пальцы Джордана и Оливии, ушли в песок.

— Вы бы в полицию позвонили, — тихо подсказала я. Неловко проявлять практическую сметку перед лицом катастрофы. Оливия того и гляди упадет в обморок, а Джордан сблюет.

— Нельзя, — выдохнула Оливия, так и не упав в обморок.

— Почему же?

— Потому что тогда все узнают о пленках.

— Все и так знают. Даже меня сегодня спрашивали. К тому же, — ткнула я пальцем в раскрытую шкатулку, — тот, кто взял пленки, знал о них.

— Нет, — затрясла головой Оливия. — Нет, все надеялись, что пленки сохранились, но точно никто не знал. Если о них станет известно, люди город вверх ногами перевернут в поисках этих записей.

Я оглянулась на Джордана: авось он поддержит меня или хотя бы уймет Оливию, встряхнет ее хорошенько, но парень так и застыл на месте с разинутым ртом.

— Да ведь нам того и надо, чтобы все бросились на поиски? — надавила я. — Если эти пленки так важны, как о них говорят, ради них и правда могли убить вашего отца, Оливия!

Она обернулась ко мне так, словно это я встряхнула ее:

— Что-о?

— Подруга сказала мне, что ориентировочная цена записей — цифра с шестью нулями. Более чем достаточно для убийства.

Джордан резко вскинул голову:

— С кем вы говорили о пленках?

— Ни с кем, — извернулась я. — Они сами собой всплыли в разговоре.

— Олли! Кому ты рассказала о пленках? — не отставал Джордан.

— Ты же знаешь: никому! — Оливия боролась со слезами, но открыто поглядела в глаза мне и Джордану, стараясь убедить нас обоих в своей искренности.

— Оливия, а вы вообще видели эти пленки после смерти отца? — отважилась я. Надеюсь, сочувствие в моем голосе заглушило азарт ищейки.

— Да, я прослушала их после похорон, а потом снова заперла шкатулку и… — Она с силой захлопнула крышку, словно пытаясь запереть в шкатулке свои эмоции, но слезы все же прорвались и покатились по ее щекам.

Джордан побарабанил пальцами по столу, развернулся и бросился к дверям. Оливия не стронулась с места, но я поспешила за ним:

— Куда вы?

— По пальцам одной руки, — яростно произнес он, для наглядности размахивая передо мной этой самой рукой, — по пальцам одной руки я мог бы перечесть людей, которые знали о пленках. Знали, что пленки действительно существуют. А потому не трудно догадаться, кто их захапал. — Сжав руку в кулак, он устремился к выходу.

Оливия испуганно выкрикнула его имя и словно опомнилась. Вместе мы выбежали в коридор и увидели, как Джордан проносится мимо лифта — прямиком к апартаментам Клэр.

В три секунды в моем мозгу выстроилась цепочка: Мика оставил пленки Расселу, а не Клэр, Клэр хотела заполучить их, Рассел отказал, они поссорились, Клэр обозлилась и убила Рассела, чтобы завладеть пленками. Логично. До ужаса логично. Если бы все это произошло шесть-семь лет тому назад, вскоре после смерти Мики. Но сейчас-то почему?

Джордана такие сомнения не смущали, он знай себе колотил кулаком в дверь Клэр, выкрикивая ее имя. Оливия подбежала к нему, выкрикивая его имя. Хорошо, что на этом этаже больше никто не живет, а то бы соседи уже звонили в полицию.

— Джордан, остынь. Подумай хорошенько! — переходя на «ты», взмолилась я, подбегая к этой безумной парочке.

Больше я ничего сказать не успела: дверь распахнулась и на пороге предстала Клэр. Джордан разинул пасть, намереваясь выпалить какую-нибудь гадость и глупость, но прежде, чем он хоть звук произнес, Клэр с размаху врезала ему по физиономии. Кто бы подумал, что у этой дамочки столь сильные руки. Пощечина отдалась таким эхом, что мы с Оливией невольно вздрогнули. Можно сказать, она стукнула всех троих, стукнув лишь одного.