Роковой аккорд

— Отлично? — с металлом в голосе переспросила я.

Его улыбка слегка дрогнула.

— Если без спора не обойтись, лучше не здесь.

— Я не хочу спорить, — возразила я. Чистая правда. Я хотела, чтобы мы обо всем договорились. Но только пусть не диктует мне условия. — Я хочу все обсудить. Разумно. По-взрослому. Спокойно.

Улыбка вновь стала шире, ухмылка, а не улыбка.

— Ох, это что-то новенькое.

Смешно, да.

— Нахал!

— Нахалом я у тебя оказываюсь только тогда, когда подбираюсь к истине.

— А уж кем я тебя назову, когда ты к ней вплотную подберешься!

Его рука метнулась через стол и ухватила мою руку.

— Я скучал по тебе, и я хочу, чтобы на этот раз у нас получилось. Но пойми: из-за этого все произошло, это меня сводит с ума — все из-за работы!

Все вокруг накрыл туман — я не сразу поняла, что случилось. Пошире открыв глаза, чтобы помешать выкатиться слезам, я закивала:

— Хорошо, хорошо. Ты делаешь свое дело, я — свое, и никаких точек соприкосновения.

Он резко выпустил мою руку, манжет чуть не угодил в малиновый салат.

— Будут, полагаю, и точки соприкосновения, только не надо нарочно их выдумывать. И давай постараемся, выгородим в своей жизни территорию, свободную от работы. Начнем прямо сейчас.

Ах, это сказочно, однако я была к этому вовсе не готова — ни чувств соответствующих, ни слов. Кайл хорошенько поразмыслил в разлуке над нашими проблемами, и, кстати говоря, это очень трогательно и многообещающе. И он готов принять (в определенных границах) мои журналистские расследования, то самое, из-за чего мы порвали. Восхитительно — и так неожиданно.

Сидеть за прекрасным ужином и болтать с ним о чем угодно, обо всем на свете, лишь бы не о работе. Ну и как с этим справиться? Пока его не было рядом, я вся ушла в работу, чтобы поменьше страдать. Больше мне и поговорить-то не о чем.

У Кайла обнаружились такие же заморочки. Он пустился рассказывать мне о своем напарнике Бене, я отплатила ему новостями из жизни Трисии и Кэссиди. Затем мы перешли к прочитанным книгам и к фильмам, которые посмотрели поодиночке. Постепенно оба мы отмякли, восстановление отношений происходило с легкостью, удивлявшей и радовавшей меня.

Через два часа я ехала к себе домой, а внутри все пело и плясало, и я с трудом заглушала чересчур большие надежды. Сердце у меня так и билось, когда я обернулась к Кайлу предложить ему выпить. Но он не вошел следом за мной, он остался стоять у двери, и на его лице проступило какое-то непонятное для меня выражение.

— Ты не зайдешь? — испуганно спросила я.

Он поманил меня к себе и спросил:

— Помнишь, как мы впервые поцеловались?

Я кивнула.

— На этом самом месте, — сказал Кайл и поцеловал меня так крепко, что я чуть было не упала в обморок (ну, почти чуть не упала).

Чтобы удержаться на ногах, я всем телом обвилась вокруг Кайла и попыталась втащить его в квартиру, но дело опять застопорилось. Нехотя я выпустила его:

— Что не так?

Кайл осторожно обрисовал большим пальцем мою скулу и щеку, я почувствовала, как к лицу прихлынул румянец.

— Мы начинаем все с начала. С этого самого места. И не будем торопиться. — Он еще раз поцеловал меня, легким, дразнящим поцелуем, и вышел. Оставил меня сидеть в одиночестве и дивиться мужскому самоконтролю. От этой мысли я перешла к своему самоконтролю, вернее, к отсутствию такового. Далее — отчего люди теряют (само)контроль и каким образом пытаются его сохранить. В результате я незнамо как добралась до вопроса, что сейчас делает Адам Кроули и где он.

9

Отчего американцы сходят с ума по звездам? Мы создали индустрию производства звезд и еще одну — чтобы при малейшей возможности гасить звезды, критиковать их внешность и манеру одеваться, супружеские измены, отсутствие или наличие нижнего белья, сексуальную ориентацию, всех тех, с кем они встречаются, вступают в брак и разводятся (необязательно именно в такой последовательности), их детей, их образ жизни, их собачек и кошечек. Мы требуем от звезд совершенства и празднуем тот момент, когда они обнаруживают человеческие слабости и мы вправе объявить перед лицом всей страны: «Вот еще одна богатая, красивая, талантливая женщина, только посмотрите, как плохо она подбирает себе наряды и бойфрендов».

Актерами звездомания не ограничивается. Рок-певцы. Дизайнеры. Спортсмены. Политики. Золотая молодежь, пока еще ничего не сделавшая для общества. Мы сметаем всяческие границы частной жизни, под микроскопом исследуем каждый их шаг, громко торжествуем, когда публичные люди рушатся с тех самых постаментов, на которые мы сами их и водрузили. Почему?

В два часа ночи, задремывая под «Рождение звезды» (фильм с Джуди Гарленд по каналу Тернер Классик Мувиз), я пришла к выводу, что таково наше пуританское наследие: всякий возвысившийся повинен в гордыни и тщеславии и должен быть низвергнут.

В четыре утра я проснулась от пронзительного вопля: «Вторжение похитителей тел», Дана Винтер бранилась с Кевином Маккарти. Не пуританское наследие, решила я, а присущее каждому инстинктивное недоверие к людям, заметно отличающимся от нас самих.

В шесть часов в мой хрупкий сон вторгся «Шпион, вернувшийся с холода», и примстилось, будто я должна заставить Джордана поменять бренд. Хватит, решила я, пора вставать.

В полседьмого, пока я намывалась, Трисия оставила сообщение на моей голосовой почте: ха-ха-ха да хи-хи-хи, она только что вернулась домой, всю ночь таскалась с Джорданом по кабакам, позвонит мне, когда проснется. Так вот она, инстинктивная, дарвинистская реакция на славу: чем ярче оперение, тем легче совокупление.

В десять часов я выслушала версию Грэя Бенедека: такова структура драмы.

— Все любят хороший сюжет, и западная культура приучена к трехактной структуре, возвышение-падение, а затем второй шанс и хеппи-энд или отсутствие такового, если это трагедия. От Аристотеля до Шекспира и вечерних новостей. Присоединяйтесь, — пригласил он, закладывая левый локоть под затылок.

Когда я набирала номер Грэя, я отнюдь не рассчитывала встретиться с ним для обсуждения законов драмы. А уж когда он пригласил меня заглянуть к нему в студию, я чуть слюной не истекла от счастья взять интервью у звезды и заодно полюбоваться, как Грэй Бенедек готовит новый альбом. Однако «студия» в роскошном особняке в районе Парк-Уэст оказалась не звукозаписывающей студией, а просто самой большой комнатой в апартаментах Грэя — той самой, где он занимался йогой.

Конечно, в эту «студию» влезла бы вся моя квартира целиком, а уж вид из окон был такой — люди годами и десятилетиями копят, чтобы переехать в квартирку с таким видом. Секс-символ моего отрочества (один из) простерся у моих ног, потный, соблазнительный, в облегающей маечке и еще более облегающих шортах. Коленки подгибались, а он, видите ли, пригласил меня «присоединиться».

Я отказалась — как можно вежливее. Йогу я уже испробовала, и неоднократно. Упражняться и расслабляться в одно и то же время — весьма соблазнительно, однако я из тех людей, кто не может расслабиться. Пыхчу, изгибаюсь, подчиняюсь командам, а в итоге завязываюсь еще более тугим узлом. Ни тело, ни душа не способны расслабиться до такой степени, чтобы перенестись в обитель блаженства и правильных поз.