Роксана. Детство

Просыпалась с трудом. Опять не выспалась.

Но на сей раз мешал не шум штормового ветра, а беспокойство за гостя. Принц спал тревожно. Вскрикивал, приподнимался на локтях, таращась невидящими глазами в пространство.

Я, подпрыгнув в кресле, подбегала к ложу болящего, гладила его по руке и тихо, надеюсь, что успокаивающе, шипела:

— Тш-ш-ш-ш-ш…

Таир напряжённо вслушивался в этот звук, выдыхал облегчённо и падал в мягкие шёлковые объятия подушек. А я возвращалась в своё кресло. К утру мне надоело скакать туда-сюда, и я прикорнула на краю широкого ложа.

И вот просыпаюсь. Мало что некомфортно, но ещё чувствую, что происходящее в крайней степени неправильно. Принц сполз с подушек и водрузил голову мне на живот. Щекой придавил и руку перекинул через моё тело. Офигел, да? Вообще-то тельце у меня немягкое. Утренние тренировки, бесконечная беготня в течение дня по всяким делам, практические занятия магией с Прасковьей, сжигавшие массу калорий — всё это никоим образом не способствовало нарастанию жирка.

В комнате мы были вдвоём. Под утро кто-то из домашних прибегал за Надией, и экономка, спросив разрешения, ушла. Что у них там случилось? Об этом я думала, но каким-то самым дальним краем сознания. Сейчас куда важнее для меня было выбраться из постели принца.

Какое счастье, что я ещё ребёнок! Но и всё равно, край неприличия, если кто увидит этакое непотребство. Упираюсь руками в макушкупарня, одновременно пытаясь соскользнуть на пол. Милость Триединого, из чугуна у него голова что ли? Тяжёлый, зараза…

— Ты кто? — удивлённые глаза, опушённые длиннющими чёрными ресницами, слишком близко. — Что ты в моей постели делаешь?

О-о-о-о-о! Может, у него амнезия развилась на фоне перегрузки магической?

— Хотела температуру померить, а ты вот… — и я плавным жестом обвожу рукой живописную картину наших тел.

Принц немедленно отодвигается в глубь постели, а я, наконец-то, скатываюсь на пол. И вовремя. Кто-то стучит в дверь. Кое-как поправляю одежду, сбившуюся во время сна, приглаживаю волосы. Умыться бы да зубы почистить, но где там… Распахиваю дверь. На пороге мнётся один из сыновей Абяза и Надии.

— Госпожа, матушка велела передать, что Галия-битай почила. Будут ли от вас какие распоряжения?

Я опешила. Старушка умерла. С одной стороны, жалко неимоверно, а с другой… Она прожила хоть и нелёгкую, но долгую и достойную жизнь. А если водились за ней какие-то грехи, то помощью в борьбе с ведьмой она искупила всё.

— Да какие распоряжения… Делайте всё, что требуют вера и обычаи. Если моя помощь в чём нужна, то скажите.

Парень низко поклонился и хотел было идти, но я, вспомнив о принце, его остановила.

— Послушай, нашему гостю надо помочь с утренними процедурами. Он сам ещё очень слаб, а мне не пристало… — с преувеличенной скромностью объяснила я.

Толковые дети у моих слуг. Парень аккуратно обошёл меня и, непрерывно кланяясь, подошел к ложу Таира.

— Готов служить досточтимому эфенди, — приложив руку к груди, ещё раз поклонился он.

Вот и славно, парни и без меня разберутся, решила я и рванула к себе в комнату. Тоже ведь с утра организм своего требует.

Всё же я слишком привыкла к постоянной помощи Глафиры. С трудом расчесав волосы, кое-как заплела косу, поменяла бельё и платье, сложив ношенное в корзину. Осмотрела себя в зеркало и, решив, что выгляжу неблестяще, но прилично, пошла узнать, как дела у принца.

Хоть и была в доме своём хозяйкой, но в двери комнаты, выделенной гостью, постучала. Открыл мне сын Абяза — надо бы имя парня узнать, мелькнула мысль, но тут же исчезла. Болящий мой сидел в кресле, полностью одетый. Похоже, что одежду ему мои слуги одолжили, но она ему не особо нравится.

— Ты зачем встал, твоё высочество? — возмутилась я, видя, что Таир ещё слишком слаб, чтобы восседать в кресле.

Ишь ты! Голову вздёрнул, как скакун норовистый, очами на меня, невежду, сверкнул, но ответил:

— В твоём поместье женщина умерла. Внук её, — кивок в сторону парня, — сказал, что рида поблизости нет. Значит, я, как старший, не по возрасту, но по положению единоверец, должен прочитать над ней суру покаяния. Иначе душа её не успокоится и будет блуждать между жизнью и смертью. Хорошо бы на кладбище это сделать, но я слишком слаб, не дойду. Там пусть кто-то из старших родственников прочтёт. Так и соблюдём традиции погребения.

Принц протянул руку, и парень со всем почтением, на какое был способен, поддержал досточтимого эфенди.

— А мне можно пойти с Галия-битай проститься? — робко спросила я.

Обычаев местных не знаю. Вдруг невзначай нарушу какую-нибудь традицию и не упокоится душа старушки, как того требует её вера.

Парни остановились, переглянулись, будто совещаясь. Внук кивнул, а принц озвучил:

— Можешь. Но не вздумай причитать о покойной, лучше бы и вовсе без слёз обойтись. Наша вера требует переносить горе смиренно и терпеливо, сдерживая страдания.

Я пожала плечами — требует, значит, сдержусь.

К дому, где жила семья управляющего, плелись медленно. Таир едва-едва ноги переставлял, но взяв на на себя обязательства, упрямо шёл исполнять их.

Печально постоять у гроба старушки не получилось. Не было никакого гроба, были носилки на плечах крепких мужчин и тельце старушки, замотанное в ткань, словно мумия. Внук окликнул выходивших из дома, они остановились. Таир из последних сил подошёл поближе, прикрыл глаза, провёл по лицу ладонями и начал нараспев по памяти читать молитву.

Читал долго. Я устала стоять на одном месте, носильщики незаметно топтались и поводили плечами. Наконец принц ещё раз провел раскрытыми ладонями по лицу, гортанно-распевно произнёс:

— Алла! — и отступил в сторону, освободив путь похоронной процессии.

Хорошо, что около дорожки, на которой мы стояли, росло дерево. Дуб, кажется. К нему и привалился Таир. Бледный, от слабости на лбу и верхней губе, покрытой чёрным пушком, испарина. Вот чего я вокруг него всю ночь пляски с бубнами устраивала, если он сам себя не бережёт?

Но плачевное состояние принца видела не я одна. К нему тут же подбежал сын Абяза, — как же его зовут-то? — и Надия замахала нам рукой, приглашая войти в дом. Едва Таир, висящий на плече внука покойной, и я следом за ними подошли, женщина повалилась в ноги гостю.

— Благодарю вас, досточтимый эфенди, за оказанную честь. Милостью вашей молитвы душа Галии не заблудится в тумане барзаха* на пути в загробный мир, — хоть и благодарила экономка коленопреклонённо, но не выла, не рыдала, не рвала на себе одежду или волосы, выражая скорбь по ушедшей. Всё эмоции сдержанны, поведение достойно. Выказав почтение, женщина поднялась, поправила одежду и охнула, всплеснув руками. — Вы же ещё не завтракали!