Роксана. Девочка у моря

Помолчал немного, вино мелкими глотками отпивая, и продолжил:

— Не стал я, как те генералы, напролом со своими выводами лезть. Исподволь, где на примерах исторических, где иносказанием пользуясь, подвёл Государя к мыслям определённым. Понять-то он понял, что я сказать хотел, да только не понравилось ему это, и начал он ус дёргать. Всем известно, что коли император усы трогает — жди беды. «Так ты считаешь, что Его Императорское Высочество из-за страсти голову потерял настолько, что забыл о чести и долге?» — спросил он меня прямо. Я так же прямо ответил: «Так и есть, Ваше Императорское Величество! Все факты об этом говорят». И подал папку с моими выкладками, над которыми работал всю ночь.

Государь внимательно всё прочитал, пальцами по столу забарабанил, потянулся было к усам, но схватился за колокольчик. Вбежавшему адъютанту приказал немедленно найти царевича и представить в кабинет отца. Ждали недолго и молча. Когда же Андрей Васильевич пришёл, то я попал в эпицентр урагана. Спаси вас Триединый стать свидетелями ссоры двух сильнейших магов, дорогие мои!

Воздух звенел от напряжения, вокруг металлических украшений кабинета мерцали огни в форме светящихся кистей, остатки волос на моей голове потрескивали. Простите, дамы, мою откровенность, но я едва не обмочился, так страшно было. При этом ни слова сказано не было, ни звука не слышал. Не знаю, сколько длилось это противостояние, свидетелем, коего я стал, но вдруг спало всё, умиротворение наступило. И я расслабился до бессилия. Император вновь позвонил в колокольчик и велел вошедшему адъютанту проводить меня до кареты. Как до дому добрался, не помню. В себя пришёл, когда вы хлопотать вокруг меня стали, голубки мои.

— Что же теперь будет? — испуганно приложила пальчики к губам Глафира.

— Не знаю, cher ami, — вздохнул Николай Иванович. — Но я свой долг выполнил.

Мы долго ещё сидели в гостиной, глядя на мерцающие угли в камине. Говорить не хотелось, да и не о чем было.

— Почивать пора, — поднялся граф и приглашающе протянул руку Глафире. — Утро вечера мудренее.

На другой день, едва сели завтракать, в столовую вбежал дворецкий с известием о нарочном из дворца.

— Пакет принесли, Ваше Сиятельство.

Аппетита от волнения и так не было, а тут ещё неведомое известие. Мы с Глафирой, ожидая возвращения деда, замерли. Что нас ждёт?

Но сияющий вид Николая Ивановича, успевшего прочитать письмо, заставил выдохнуть напряжение.

— В ссылку! Голубки мои, приказом Его Императорского Величества нам надлежит немедленно отправиться в ссылку! — радостно возвестил он. И, видя непонимание на наших лицах, пояснил. — В поместье на Гиримском полуострове, сроком на три года. А там видно будет…

Поражения в правах или в благосостоянии не последовало. Запрета на производство и торговлю тоже. Переписка разрешена, гости тоже. Условие наказания одно — не покидать полуостров.

— Милость Триединого! — взвизгнула я. — Можно я напишу благодарственное письмо императору за столь восхитительное наказание?

Глафира осуждающе покачала головой, Николай Иванович погрозил пальцем, но видно было, как расправились их плечи и улеглось волнение.

— Немедленно — это значит без промедления, — резюмировала бабушка и велела слугам, взволновано заглядывающим в двери: — Быстро собираем вещи. Мы возвращаемся к морю.

Глава 6

Выйдя из портала, я первым делом, помчалась в вольер с тёплой будкой, построенный в отдалении от лавандового производства специально для Дружка. Пес сильно сдал ещё до нашего переезда в столицу, а тоскуя по мне долгих два с половиной месяца, совсем ослаб. Об этом во всех письмах из усадьбы писал Абяз.

Будь моя воля, давно бы уже украдкой смоталась навестить пса, но дед был непреклонен.

— Роксана, нарушать приказ члена императорской семьи бесчестно! Пусть даже Его Высочество не справедлив, но мы не имеем права…

М-да, немного разные у нас понятия о чести и отношение к правящей семье тоже разное. Не являясь поклонницей революционного террора, я осуждала расстрел семьи отрёкшегося от престола царя и его близких слуг. Но и канонизацию понять не могла. Если причислять к лику святых, руководствуясь критерием мученической смертью, то у нас в стране сотни тысяч таких святых. Если не больше.

«В моей бывшей стране, в моём бывшем мире», — уточнила я для себя, открывая дверь в вольер.

Пес дремал, чего никогда за ним ранее не водилось. Он всегда слышал, когда к нему кто-то подходил ближе, чем на пятьдесят метров. Присела рядом и положила руку на побелевшую морду.

— Дружок, — тихонько позвала я и увидела, как слабо шевельнулся хвост, но глаза по-прежнему оставались закрыты. — Старина, прости, что меня долго не было. Я очень по тебе скучала, но меня не пускали.

Осторожно подвинулась так, чтобы голова собаки легла ко мне на колени, запустила пальцы в поредевшую шерсть и слегка раскачиваясь, стала рассказывать псу, как я его люблю, как благодарна за то, что он был моим другом, что в самые трудные годы находился рядом, охранял и подкармливал лесной дичью нас с бабушкой.

Слёзы текли по щекам, а я только сильно сжимала веки, чтобы немного осушить глаза, но ни на секунду не разжимала рук, убаюкивая своего самого первого друга в этом мире. Укачивала на самый последний и продолжительный сон. Моё ведовство безошибочно определило, что старый пёс держался за жизнь по одной причине — он ждал меня. И теперь, убедившись, что я в порядке, он облегчённо выдохнул, тело его вздрогнуло, вытянулось и замерло.

— Пусть там, за радугой, у тебя будет много тёплого солнца, мягкой травы и охотничьих угодий, мой друг, — прошептала я.

Слезами, что катились по щекам, я оплакивала умершую собаку, прошедшее детство, погибшую бабушку и нечто неосознанное, живущее в душе. Взрослеть трудно, даже если делаешь это уже не в первый раз.

Похоронили Дружка в самой дальней части лощины. Башар погрузил тело пса, завёрнутое в простыню, на тележку, положил туда же лопату, и мы с Глафирой и Николаем Ивановичем пошли следом за ним по узкой дорожке — мимо сада, кустов тёрна, причудливо изогнутых стволов и ветвей граба.

В Москаграде уже наступила сырая осень, а здесь, на полуострове только-только лето начало сдавать свои права. Кое-где листья золотятся, кизил соком налился, но ещё не созрел до конца, в тени уже не так тепло, птицы перелетают с ветки на ветку молча, без весёлого щебета. Всё это отмечала я на ходу, следуя за поскрипывающей тележкой Башара.

— Друзей терять нелегко, — положил мне ладонь на плечо дед на обратном пути. — Но закон природы таков, что живые должны жить дальше. И ты, Роксана, должна быть готова к тому, что потери ещё будут. Научись отпускать умерших, не держи их слезами и скорбью, чувством вины или мыслями, что надо было бы ещё что-то сделать для ушедшего.

Кивала, показывая, что услышала совет, благодарно погладила сухую ладонь мудрого друга и ушла вперёд. Мне хотелось побыть одной.

Как я мечтала, сидя на дальней скамейке в саду графа, о счастливом и радостном возвращении в поместье. Как начну с вручения подарков, которые тщательно выбирала в столичных магазинах. Как буду слушать новости, гулять по парку, заглядывать в мастерские и лаборатории, как побегу в деревню…