Роман без конца. С чего начинается творчество

Директор школы Пелагея – Пелагея Ивановна – высокая, статная, мудрая, фронтовичка сказала моей маме, которую очень уважала:

– Паше надо бы отойти от Паляныцько. Паша такой хороший мальчик, а Паляныцько его испортит!

Нашли, бляха муха, бесхребетное существо – Пашу Уремина! До этого Щукин меня «портил», а еще раньше – Речкин. Тянет меня к людям с червоточиной, видать. Но, сказать, что подобное тянется к подобному, значило бы себе польстить. Почему-то никто не боится, что я кого-нибудь испорчу.

Отец Стасика и моя мать, вместе побывавшие на ковре у директора школы, порешили, что нам больше не дружить. Ну вот, опять! Я сильно расстроился. Даже поплакал немного. К счастью, угроза так и осталась лишь угрозой.

У Стасика дома образуется «шахматный клуб». Основных участников трое – сам Стасик, я и Тарас Мишин. «Заседания» проводятся вместо уроков, естественно, когда родителей дома нет, и сопровождаются «оргиями». Члены «клуба» желают пить кофе с коньяком! Кофе, правда, нет – лишь какао. Вместо коньяка добавляется «Рижский бальзам» из заначки родителей Паляныцько, но это ничего. Я воздерживаюсь, а эти двое морщатся, но глотают. Потом курим на балконе. После вдыхания табачного дыма, следом за легким возбуждением, приходит апатия ко всему. Зачем курю – сам не знаю. Надо бросать!

Стасик играет в шахматы чуть лучше меня, Мишин от нас поначалу отстает, но быстро набирает форму. Каждый ход он обдумывает долго, обстоятельно.

– Ну чего ты телишься? – не выдерживаю я. – Будешь ходить, или нет?!

– Чего орешь? Дай подумать, – невозмутимо отвечает Мишин.

– Пашич, не пугай его, – просит Стасик. – А то сходит еще… под себя на моем диване, не ровен час!

– Так, Паляныцько! Бунтовать? Бунт на корабле? – поднимает брови Тарас.

Своим мужественным лицом Тарас напоминает мне Валерия Чкалова. Нормально смотрелся бы на постаменте на площади Минина. А неприличный жест, в котором застыли руки великого летчика (на самом деле – натягивающего перчатку), у Мишина, возможно, вышел бы даже лучше. У него мощно развита от природы мускулатура. Побороть Мишина невозможно. Благо то, что Тарас – здоровяк флегматичный и неагрессивный. В классе он ростом выше всех из пацанов, но все же чуть пониже Жени Башмачниковой. На школьных вечерах девочки шепчут Тарасу, чтобы пригласил Башмачникову на танец, больше никто не отважится. Тарас соглашается, он добрый, хоть по виду не скажешь. Тихая, скромная отличница Башмачникова, с простым, как у крестьянки с картины кого-то из передвижников, лицом, принимает приглашение, как бы не догадываясь, что Мишина подговорили.

Поначалу Мишин, с которым сошелся общительный Стасик, мне не нравится, уж больно ехиден, все посмеивается надо мной. Он обладает отменной памятью на факты, даты, имена. Любит поймать на неточности Стасика, когда тот выпендривается книжными знаниями. А мне лучше вообще помалкивать. Но, молчать я не собираюсь, поэтому то и дело с Тарасом у нас случаются словесные перепалки. Любимое развлечение у Тараса – разгадывать кроссворды, расти над собой. Дома у него есть разные словари, в которые то и дело заглядывает. Он вообще любит читать. Со Стасиком на пару задолбали меня цитатами из «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка». Я из принципа этих книг не читаю. От того, что сам понимаю, «принцип» – дурацкий, злюсь еще больше.

С Паляныцько они между собой тоже пикируются, но чаще от обоих достается мне. Стасик, сволочь, умеет ударить словом не в бровь, а в глаз. На мои же оскорбления никогда не отвечает – понимает, что это я от бессилия. Периодически ругаюсь с ним и некоторое время не общаюсь, но потом все равно мирюсь, потому что с ним интересно.

У Стасика родители интеллигентные, оба инженеры, любят хорошие книги, ходят в театр, слушают магнитофонные записи Высоцкого, держатся просто, принимают меня тепло, берут с собой на настоящую рыбалку – едем на электричке, с палаткой. Я стараюсь при них больше слушать, меньше говорить, боясь попасть впросак, и только улыбаюсь. Я – как та собака, что смотрит умными глазами и, кажется, все понимает, но сказать ничего не может. Впервые в жизни ощущаю узость собственного кругозора – Мишин порадовался бы, услышав такое признание, ведь это было его целью, меня уесть.

Стасика же ему переболтать сложно. То, что язык у Паляныцько подвешен хорошо, вынуждены признать даже учителя в школе, которые его не любят, – учиться не хочет и себе на уме. (Томик Мопассана вкупе с тарелкой семечек и вправду Стасика притягивают сильнее, нежели физика и математика).

В девятый класс его все же перевели, из школы не выпихнули, хотя поволноваться родителей заставили. Да и не только родителей, самого Стасика тоже – в трудовом лагере. Едва оттуда не турнули, а вылететь из лагеря автоматически означало бы поставить крест на переводе в девятый класс. Отправился бы в ПТУ – профессионально-техническое училище, в простонародье – «Помогите тупице устроиться». Хотя провинность его была не столь велика – всего-то сгонял в самоволку в город на паровозике. Я тоже гонял, но не попался, а Стасику не повезло. Другие не такое вытворяли и ничего. Женька Щукин, например, пил яблочное вино, использовал своего «мальчика для битья» Кису по назначению сверх меры, ему было все по фигу, в девятый класс он и не собирался. Скорешился с деревенскими пацанами, гульбанил с ними. Мы со Стасиком и другие скромники лишь смотрели со стороны, как развлекается в колхозе наш «авангард».

Стасик потихоньку нащупывает дорожку к своему пьедесталу, на который потом взберется. Лена Углова и несколько хороших шуток, удачно сказанных в классе, уже явились заявкой на победу. Наши девочки обратили на Стасика Паляныцько внимание – остроумный мальчик! И, что удивительно, даже одна из тех самых-самых, которые ходили в коротких юбках, прикрываясь портфелями, – Лариса Печенкина.

У меня дух захватывает, когда Стасик в новом модняцком пиджаке, слегка великоватом ему в плечах, отправляется гулять с самой Печенкиной! На него точит зуб ее прежний ухажер, местный бандюган, который ниже ее ростом, увлечение становится стремным, но за Стасика вступается Женька Щукин, и бандюган его не трогает.

Стасик знакомит Ларису с родителями, она им нравится: красивая, культурная, спокойная. История закончилась… ничем. Прогулками и интеллигентными разговорами. Я полагаю, ему не столько нравилась Печенкина, сколько будоражило кровь, на что он замахнулся. Однако когда настал момент перейти от слов к делу, просто струсил. Это случилось в походе, в палатке. Вероятно, Печенкина, девушка, скорее всего, в определенном смысле уже раскрепощенная, сочла его ребенком, либо просто обиделась. В дальнейшем Печенкина была спущена на тормозах, поскольку Стасик сам не знал, как вернуть отношения, пошедшие на спад. В моих же глазах его незнание выглядело как проявление характера. Сумел отказаться от самой Печенкиной!

К этому времени я по собственной инициативе прочитал «Героя нашего времени» (прежде, на уроках, лишь «проходил») и пришел в восторг от господина Печорина! Потом был Жюльен Соррель из «Красного и черного» Стендаля, а в кино – актер Олег Даль в роли советского разведчика в фильме «Вариант «Омега»… Меня привлек тип мужчины со сложной душой, умеющего понимать тонкие материи, ценить прекрасное, тяготящегося окружающей пошлостью, при этом отнюдь не слабака. Он живет своим умом, по своей логике и умеет побеждать, в том числе и женщин, не быть от них зависимым, того хуже – ими отвергнутым… как я. Одним из таких героев, как я для себя открыл, является и мой лучший друг – Стасик Паляныцько. Я был просто влюблен в него. Хотел быть на него похожим.

К моему несчастью, еще одним человеком, обратившим на Стасика внимание, была Ира Ершова. Она сама подкатила к нам. Гуляли всем классом по городу после последнего звонка. Мы вообще в то время много гуляли, встречались, общались. Атмосфера была волнительная – ожидание грядущих перемен. Скоро все разъедутся, кто куда, поступать в вузы.

Ершова втиснулась между нами, взяла обоих под руку и сказала:

– Мальчишки! Вы такие хорошие! Давайте дружить.

– Против кого? – уточнил Стасик. Наши девушки, те, которые самые-самые, включая Печенкину, Ершову отнюдь не жаловали – уж больно манерничала. Ира надрывно захохотала. В отличие от меня, Стасик Ершовой не боялся. У них пошел разговор о произведениях из журнала «Юность», про поэта Евтушенко, про кино… Я лишь улыбался, по своему обыкновению, и помалкивал. В отношении Ершовой главной моей целью теперь было доказать всем, что она мне безразлична, – доказать ей самой, Стасику и, главное, себе. Стыдно было вспоминать, что так подставился, позволил себя отвергнуть. Страшно было дать хотя бы малейший повод думать, будто что-то еще к ней испытываю. Слишком часто повторял, что она мне по фигу. Стасик нашел мое слабое место:

– Ты притворяешься, что она тебе по фигу, – сказал.

– Ни хрена! – опроверг я чересчур горячо.

– Ершова – дура, – сказал Стасик.

– Все бабы – дуры, – охотно согласился с ним. Я же недавно прочитал «Героя нашего времени»! А Ершова, если и не дура, так Стасик ее обязательно выставит таковой. Зная своего друга, я в этом нисколько не сомневался. А она сама виновата: начиталась французских романов, влюбилась в интриги и острое слово. В лице Стасика нашла героя романа. В том, что мы с Ершовой в данном случае похожи, себе признаваться не хотелось. Ее мама, преподаватель университета, по-своему оценила увлечение дочки: «Паляныцько – это кошмар!» Кажется, лишь добавила ему веса в дочерних глазах, хоть в иных случаях дочка к маминым словам прислушивалась. Опальный герой еще интереснее, чем просто герой.