Роман без конца. С чего начинается творчество

– Давайте помянем Женьку между своими, – предлагает Ольга Селезнева. Говорит как-то совсем по-взрослому, как я бы не сумел. Они со Щукиным встречались не только в классе, но и на улице, я знаю. Казалось, что эти наши девушки – Печенкина, Селезнева, еще некоторые, будут всегда выглядеть старше, хотя по возрасту – ровесницы. Однако в этот день, пусть еще робко, но пытаюсь встать с ними вровень.

Допоздна пьем и рвем душу воспоминаниями. Из сквера перемещаемся домой к Печенкиной. Курим с Селезневой на балконе. Оба без слов понимаем наше с ней особое право поминать сейчас Щукина, поскольку в свое время были ему ближе всех. Рядом стоит звезда класса Валька Ратникова, никогда на самом деле специально не стяжавшая себе подобной славы.

Когда фигуристая Ратникова с вьющимися на висках локонами, вызвавшими неодобрение пожилой учительницы русского языка («А они сами вьются!» – защищалась Валентина), появилась в нашем классе – в восьмом, если не ошибаюсь, то сразу влюбила в себя Боба Конникова и Гошу Терновского. Они соперничали за нее. Даже на самбо оба записались, в школьную секцию, чтобы отсекать от девушки иных претендентов. Там их обоих бросал через бедро на маты Тарас Мишин, записавшийся еще раньше, но Валентина здесь была не причем. Меж собой Боб и Гоша договорились соперничать честно – пусть Ратникова сама выберет достойного. Однако Ратникова мыслями была на стороне. Спортсменка, и друзья все из спорта. Некоторым в классе, правда, показалось, что Боб близок к победе, но не сложилось. А мужественный, сильный, при этом до мозга костей интеллигентный Гоша Терновский после восьмого класса перевелся в школу для вундеркиндов, и неизвестно по какой больше причине, – готовиться к поступлению в университет, или чтобы Ратникову не видеть. Правда, на школьные вечера все равно к нам приходил. Стали традицией посиделки возле Гошиного подъезда. Естественно – при живейшем участии самого «хозяина», появлявшегося с неизменной беломориной в зубах.

Папиросы он стрелял у отца. Квартира Терновских насквозь пропахла табачным дымом. Курить там было принято, где заблагорассудится. Терновский-старший когда-то закончил наш, водный, институт. Предлагал мне, кстати, помочь с теорией механизмов и машин, но я с благодарностью отказался – нацелился в «академ» уже. Гошин отец был заядлым автомобилистом, и сам Гоша с детства за рулем. Сперва на мотоцикле, затем – на отцовских «Жигулях». Вызывало уважение, насколько он технически подкован. На мотоцикле катал меня к своей подружке, на которой впоследствии, много позже, с отчаянья женился, в другой конец города – вместе покурить. До того мы с ним на пару бегали на стадионе – занимались спортом, не заморачиваясь, насколько физкультура сочетается с табакокурением. Мать у Гоши – врач. Когда Гошина молодая жена после рождения первенца попыталась предъявить свекрови претензию, что Терновский-старший дома много дымит, вредно для ребенка, Гошина мама, тетя Нина, ответила:

– Ничего. Мои выросли, и твой вырастет.

Старший брат Гоши стал военным. Сам Гоша в итоге поступил на радиофак, в университет. Однако и там, на своем радиофаке, невезучий Гоша, рыцарь печального образа, жгучий брюнет с грустными глазами и выбритыми до синевы щеками, способный запросто набить морду любому жлобу, но не умеющий побеждать женщин, умудрился найти «альтернативу» Ратниковой – такую же безответную любовь. Из-за нее сильно увлекся психологией, подключил меня, но чем я мог ему помочь? Отнести букет зазнобе от его имени с остроумной легендой, почему не он сам…

Понятно, что вечером после похорон Щукина мы, его бывшие одноклассники, допоздна не хотели расставаться не затем лишь, чтобы дольше горевать. Спасибо Женьке – собрал вместе. Атмосфера создалась особенная.

Несколько дней спустя, когда я вечером маялся от скуки, в дверь вдруг позвонили. На пороге увидел… Ратникову – вот так сюрприз! Но, главное, кто был с ней! Таня Дудочкина! Нисколько не сомневался, что все происходящее – как бы в продолжение того вечера, только уже без трагической подоплеки.

– К вам можно? – улыбнулась Валентина.

– Нужно! – воскликнул я. – Проходите! – сделал приглашающий жест и принялся ухаживать за гостьями. Что-что, а быть радушным хозяином я от своей мамы научился. Мама всегда привечала всех моих друзей-приятелей. «Крикуны» признавали, у меня хорошая мама. Я же считал – лучшая! (С тех пор прошло много лет, я и сейчас так считаю).

В школе Дудочкина была отличницей, но все же не конченной. В каждом из наших «настоящих» отличников имелось нечто, вызывавшее улыбку сочувствия. Женя Башмачникова – верста коломенская, Миша Валоконов – наоборот, метр с кепкой, и очкарик. Лена Трофимова – пухленькая «булочка». Каждый по своему комплексовал, надо полагать, и в учебу ударялся от того еще, что не находил своего места в развеселой компании. Дудочкина была не такая – «нормальная». Яркая, живая, общительная. Секретарь комитета комсомола школы, между прочим, в десятом классе! (Я, кстати, был комсоргом класса. Это наша классная руководительница так «пошутила»). Золотую медаль Дудочкиной все же немножко «подарили», одноклассники это понимали. За комсомольскую работу в том числе, вероятно. Но, ей-то что до пересудов, если мыслить прагматически? Медаль нужна не перед классом красоваться, а при поступлении в вуз, чтобы сдавать всего один экзамен.

Однако, как говорили в детстве, жильда на правду вышла. В свой медицинский с первого раза Дудочкина не поступила. Мне лично было жаль это услышать. Училась она, во всяком случае, лучше нас с Тарасом и Бобом. Мы поступили, а Дудочкина – нет! Пятерку получить на первом экзамене ей не удалось, пришлось сдавать и остальные, уже на общих основаниях. Баллов не хватило. В медицинский и вправду всегда было сложно поступить. Год потеряла, спустилась с небес, где-то поработала, стала ближе к народу, все только в плюс – это я так себе рассуждал. Со второго раза поступить удалось.

«Что это, телепатия? – думал теперь про Дудочкину, видя ее у себя дома. – Или Женька Щукин с небес посылает мне прощальный подарок?» Ведь я вспоминал о ней накануне. На похоронах ее не было – уезжала из города. Очевидно, Валентина рассказала ей в красках, как все прошло, и теперь обе пришли ко мне как бы в поисках той особенной атмосферы, что возникла тогда, а, может быть, они принесли эту атмосферу с собой. Чем больше смотрел на Дудочкину, в фирменных джинсах сидящую на моем диване, улыбающуюся, тем острее чувствовал, что-то из этого выйдет!

В младших классах мы со Щукиным приглядели себе по симпатии, потому что так полагалось. Он выбрал Селезневу. Тогда это была тоненькая, как тростиночка, светловолосая девочка, а не та дородная дама, с которой вместе я курил на балконе у Печенкиной в вечер после похорон. А я – Дудочкину, кудрявую, с большими черными глазами и вздернутым «детским» носиком, похожую на девочек с немецких открыток. Открытки те я разглядывал у дедушки с бабушкой. Отец присылал их из Германии, когда работал в военном журнале. Это было еще до моего рождения.

В старших классах я смотрел на Дудочкину, когда она отвечала у доски, уже никак не примеряя к себе, – что толку? Нас, «малышей», всерьез не воспринимают.

– У Дудочкиной бедра широкие, – подметил как-то Щукин.– Ей рожать будет легко.

Стасик на моем месте, вероятно, пожелал бы, чтобы Дудочкиной, с такими ее задатками, не попался только кавалер, злоупотреблявший сигаретами «Вега». Я же пошел на поводу у Щукина и внимательно рассмотрел Дудочкину на предмет ширины ее бедер, прикрытых короткой юбкой школьной формы, однако ничего чрезмерного не углядел.

– А ножки – как у козы рожки.

Высокая, худощавая, и чувствовалось, она, в отличие от Селезневой, вширь не раздастся никогда.

– Жаль только, что плоская, – продолжил Щукин оценивать одноклассницу.

Ну, это он в сравнении с той же Селезневой. У Селезневой раньше всех из девочек класса наметились сиськи, на что тотчас обратил внимание мой сосед Рома (сын дяди Жоры). Старший брат Селезневой приходился Роме товарищем.

Я ринулся в бой! Из кожи полез вон, пытаясь приударить за взрослой девушкой, своей бывшей одноклассницей, Таней Дудочкиной, встреченной через три года после окончания школы, которая раньше была выше меня ростом – причем, во всех смыслах, пожалуй, – да и теперь вовсе не было уверенности, что до нее дорос. Тремя годами раньше подобное попытался проделать Стасик с Ларисой Печенкиной, и это окончилось для него провалом. Теперь – я. Однако увлечение Стасика и близко не стояло рядом с той дикой страстью, какой я воспылал к Дудочкиной!