Роман о Лондоне

На ее лице вспыхнула дерзкая, веселая улыбка. Сказала тихо:

— Вот что мне необходимо хотя бы два-три раза в неделю. Крылов даже это мне запретил. Запретил и привозить сюда детей. Сказал, это вредно для женщины. И для детей опасно. Глупости. Мне жаль, что скоро он останется совсем один. Уже спивается, как все русские. Быстро стареет. Когда мы познакомились, он был такой добрый, умный, обходительный мужчина. Теперь я жду не дождусь, когда он наконец уедет из Лондона. Намерен вернуться в Ливерпуль, в свою старую больницу. Хотела привезти вас сюда, чтобы вы узнали меня с другой стороны. Что в жизни я не только зубной врач. И вот уже устала, я и на льду теперь не то, что прежде. Там, у океана вы не очень-то на меня смотрели. А мне хотелось показать вам дом моих родителей в Труро. Я слышала, что ваша жена уезжает, и вы остаетесь один, в Лондоне. Теперь скоро и я буду одна. Мне надо лишь получить своих детей. А мой развод не затянется. Старая графиня мне это обещала. Сейчас я должна переодеться и потом отвезу вас домой.

Тут Репнин ей сказал, что на льду она очень красива и что давно прошло то время, когда они с его другом Барловым, вырядившись эскимосами, катались на коньках в Санкт-Петербурге.

Да, на льду она очаровательна.

У него не укладывается в голове, как Крылов мог ей это запретить.

И еще он не может поверить, что Крылов на суде будет так непреклонен. Крылов любит своих детей, и конечно, ее тоже любит. Он думает, все окончится миром.

Она стояла перед ним, поставив ногу на скамеечку, которая бог знает почему оказалась на льду. Стояла в такой весьма нескромной позе и не сводила с него глаз.

Нужно, чтобы князь твердо заявил, кому из них, по его мнению, следует оставить детей. Ей или Крылову? Матери или отцу?

— Матери, — сказал Репнин и сам поразился своему ответу.

— Какое благоволение, князь, какое благоволение! — воскликнула она вдруг по-русски, весело, с иронией произнося русские слова, по по лицу ее было видно, как сильно обрадовало ее то, что он сказал.

Она идет одеваться. Надо его отвезти домой. Он — один.

Репнин был сам не свой оттого, что оказался в Ричмонде, что с таким восхищением, словно зачарованный, смотрел, как она катается. Еще две минуты назад он был уверен, что не пойдет на суд, если даже его за это оштрафуют.

Беляев, Сорокин — средний класс, раздраженно бормотал он. И вместе с ними ему надо быть на суде, слушать, что Беляев был первым, Сорокин — вторым, а он, Репнин, третьим в ее программе. Самое безумное — он вообще не верил в то, что говорилось о Беляеве и Сорокине, но был убежден, что она положила глаз на него.

Репнин досадовал, что это катание на коньках было затеяно неспроста, оно демонстрировало ее силу, ее непреодолимое обаяние. Сейчас, сидя один на трибуне, он ощущал какое-то фантастическое плотское очарование этой женщины, летящей в прыжке. Что это? Звезды? Месяц? Игра со смертью? Пируэт за пируэтом, потом эта головокружительная парабола — лебедь, парящий на льду? Хотя один из двух живущих в нем демонов, Джим или Джон, уже шептал ему на ухо, что нет на свете ничего более отвратительного, смешного, глупого и жалкого, чем лебедь на льду.

Убегая переодеваться, она показала ему, словно напоследок, полуобнаженной ту часть своего красивого тела, которая особенно восхищает англичан на сцене у очаровательных артисток.

Теперь, когда окончились ее спирали, ее прыжки, Репнин, наконец, поднял голову. Кружение по льду было завершено. Она скрылась, ледяное поле опустело, и Репнин вдруг ощутил в себе какую-то странную перемену; внутри его стало тихо и пусто.

Мгновенно исчезла вся магия, все очарование и притягательность ее тела. Он словно пробудился из какого-то прекрасного сна.

Может быть, среди однообразных, комических перипетий его жизни снова явилась та прежняя балерина, которая некогда виделась в пене петергофских фонтанов? Которая сейчас перевоплотилась в лебедя на льду, увиденного им года три назад в театре, в Лондоне или много лет назад в Париже? Англичанка, бывшая мировая чемпионка фигурного катания, с которой он обменялся всего несколькими словами?

Женщина, которая сейчас разводится с мужем, предлагала ему себя в любовницы еще в Корнуолле. Предлагала — совсем недвусмысленно. Теперь, когда его жена уехала, она будет добиваться этого еще сильнее.

Словно желая избежать чего-то, он интуитивно поднялся со своего места. Сделал шаг-другой вдоль ряда. Подумал: зачем ему все это? Эта женщина, голая, в собственном доме? В доме, где есть дети? Затем ускорил шаги, оставив свое место, как будто бросает пустое кресло в ложе какого-нибудь провинциального театра.

Быстро достиг выхода и через минуту был уже на улице, на набережной Темзы. А после почти бегом, так что прохожие с недоумением на него оглядывались, перешел мост и оказался на другом берегу. Под мостом спокойно текла Темза. Рядом с ним остановился какой-то автобус. Люди входили и выходили. Наловчившийся на ходу вскакивать в-автобус с чемоданом, он легко впрыгнул в него сейчас без чемодана. Зеленый автобус тронулся с места. Он не знал, куда тот идет, и никого об этом не спросил.

Только около полуночи, насидевшись в кинотеатрах, Репнин вернулся в свою маленькую квартирку на восьмом этаже. Портье принес и передал ему бумажку, где столбиком были записаны номера телефонов тех, кто ему сегодня звонил. Репнин поблагодарил его.

Прежде чем лечь, он выключил телефон.

Включил его только на следующее утро, после завтрака. Тот сразу же заверещал.

Вопреки ожиданию, это была не жена доктора. Звонила лично старая графиня. Она была сердита, рвала и метала, явно задетая за живое и встревоженная. Где он пропадал? Знает ли он, что произошло?

Крылов выкрал своих детей.

Ну, что он на это скажет?

Ей известно, что вчера он был с госпожой Крыловой на катке, в Ричмонде. Известно также, что он встречался с Крыловым в больнице. Может, это он подбил Крылова на такой поступок? Ему надо незамедлительно явиться к ней. Ее квартиру на восьмом этаже следует немедленно освободить. Он должен тотчас же переселиться на новую квартиру, которую для него сняли в Миклехеме. И обязательно позвонить в Доркинг. Тренеру, Джонсу.

Ужасно, что вытворяют эти русские в Лондоне!

Совсем сбитый с толку, Репнин пробует успокоить старую даму и спрашивает, о чем идет речь, — он понятия не имеет, что такое сделал Крылов. Однако графиня уже бросила трубку. Алло, алло!

Вынужден был и он положить трубку.

Только на следующий день, вечером, портье сообщает, что его снова спрашивают. Снова в телефоне глухо слышится голос старой дамы, голос ведьмы. Рассказывает ему о Крылове.

Он очень вежливо, покаянными словами вымолил у жены разрешения повидаться с детьми. Сказал, хочет сходить с ними в зоопарк. Обещал, что к ужину их привезет домой его медсестра. Чего только не посулил. Передал всякие заверения даже через посланную за детьми сестру. Только, мол, побудет с детьми.

Госпожа Крылова даже видеть его не хотела, но встретиться им разрешила. Оставила детей на посланную Крыловым медсестру. Сама же поехала на работу, в свою зубную лечебницу, а оттуда в Польский клуб. Когда поздно вечером она вернулась домой, детей не оказалось. Эта глупая сестра сообщила лишь, что Крылов попросил оставить его с детьми одного и сам повез их в зоопарк. Медсестра, которая раньше ежедневно от пяти до семи помогала Крылову во время его домашнего приема больных, несколько раз звонила доктору в больницу, полагая, что дети там.