Роман с небес

6.

 Лето было в самом разгаре, и мама сказала, что мне скоро семь лет и осенью я пойду в школу. Это сообщение оставило меня равнодушной. Я уже догадывалась, что школа – это нечто вроде детского сада, а возможно, еще и хуже. Однако уже в этом возрасте я хорошо понимала, что такое неизбежность, и принимала неизбежные события без особого душевного протеста. К тому же во мне прижилось такое порой полезное качество, как умение жить сегодняшним днем. Насчет полезности этого качества со мной явно захотят поспорить мечтатели и прожектеры, но я даже и не собираюсь вступать в дискуссии по этому поводу – умение мечтать и строить планы не менее полезное качество, и с этим спорить глупо.

Я не жила в ожидании дня рождения, мечтая о каких-то чудесных подарках, как большинство детей моего возраста, и даже почему-то мне не хотелось, чтобы этот день наступил. Моя Душа в эти дни появлялась редко, а когда появлялась, была уставшей и раздражительной, поэтому я предпочитала не донимать ее вопросами, чтобы поменьше слышать ее скрипучий недовольный голос. Появляясь, она, как обычно, располагалась справа и начинала молча раскачиваться на своих крыльях, глядя вверх или вовсе закрыв глаза. Но однажды она со мной заговорила сама:

– Ты знаешь, что тебе скоро семь лет?

– Да.

– Ты уже совсем большая.

– Ты хочешь мне рассказать про школу?

– Нет. Это не главное.

– Да? Тогда что же?

– Ты скоро станешь жить по-другому.

– Это как?

– Ну, например, ты больше не будешь видеть ангелов.

– Почему?

– Так случается всегда, Анжела.

– Я не понимаю.

Душа подошла близко-близко и обняла меня своими крыльями.

– А тебе не нужно этого понимать. Ты просто знай об этом.

– Хорошо. Только мне очень жаль.

– Я понимаю.

– Скажи, и что, я их больше никогда не увижу, до самой смерти?

– Ну, во-первых, смерти нет, а во-вторых, может, ты их и увидишь когда-нибудь, потом…

– Когда потом?

– Я не знаю когда. Может быть никогда, а может скоро…

– А от чего это зависит?

– Я не знаю.

– Понятно.

– Это хорошо, что тебе понятно, хотя на самом деле это не может быть тебе понятно.

– Да.

Душа посмотрела вверх и покачалась на крыльях.

– Это еще не все. Я испугалась:

– Что еще?

– Да, не пугайся ты так! Ничего страшного. Просто ты больше не будешь видеть меня.

Я заплакала.

– У-у-у! Ну, давай мы тут будем разводить сырость по пустякам! – и Душа своим мягким крылом вытерла мне слезы. – Это просто никуда не годится!

– Я сама не знаю, отчего я вдруг заплакала-а-а!..

– Так! Если не знаешь, то и плакать нечего.

– Я тебя тоже когда-нибудь смогу увидеть, как ангелов?

– Нет, меня ты уже не сможешь увидеть, но зато ты всегда будешь чувствовать меня.

– Как это?

– Скоро поймешь. И вообще, видеть – это совсем не главное. Главное – чувствовать. Кто чувствует – тот видит. Чем сильнее чувствуешь – тем лучше видишь.

– А небо я буду видеть?

– Небо? Ну конечно! Поднимешь голову и увидишь небо. Хотя, я тебе точно скажу, большинству людей абсолютно все равно – есть у них над головой небо или нет.

Я перестала всхлипывать и задумалась.

– Знаешь, – сказала я, – а если я тебя буду, как ты говоришь, чувствовать, то как же мы с тобой будем разговаривать?

– А зачем нам с тобой разговаривать? В словах толку мало. Болтовня – удел глупых! Ты будешь все понимать и слышать без слов.

Я кивнула головой в знак согласия.

– А можно мне у тебя кое-что узнать? – спросила я.

– Что именно?

– Скажи, а правда я раньше была навозным жуком? Душа лукаво подняла бровь:

– И навозным жуком тоже. А вообще, скоро ты сама сможешь ответить на этот вопрос более точно.

На следующий день мне исполнилось семь лет. Это был, пожалуй, самый печальный день рождения в моей жизни, хотя внешне все было весело и празднично. Мама испекла «наполеон» и украсила его семью свечами, папа играл на аккордеоне, братишка подарил мне свой рисунок. Он нарисовал голубой акварельной краской ангела. Я перестала видеть ангелов, но я стала чувствовать Душу внутри себя.

 И в этот день я сделала открытие. Я ясно увидела, кем я была раньше. Я была маленькой, щуплой, больной, некрасивой женщиной. Ее бледное лицо с широко открытым ртом повергло меня в ужас. Ее звали Эдит. Меня звали Эдит Пиаф.

7

Игорь Олегович Черный работал главврачом небольшой психиатрической больницы. Каждое утро он принимал контрастный душ, подолгу тер щеки электробритвой и причесывал перед зеркалом свои уже давно не густые, но по-прежнему непослушные волосы – то на правую, то на левую сторону. А затем, отчаявшись, зачесывал их назад и густо смазывал гелем для волос, хотя и знал наверняка, что, когда гель высохнет, волосы распадутся, образуя пробор, точно посредине. Игорь Олегович не любил смотреть на себя в зеркало днем или вечером. Отражение в зеркале не соответствовало его, уважаемого в медицинских кругах специалиста, представлению о себе. Вместо серьезного, с проницательным и горящим взглядом энергичного человека на Игоря Олеговича смотрел совершенно неприятный тип, с маленькими поросячьими желтушными глазками, с нелепой стрижкой а-ля «чепуха, наше дело купеческое!», с двойным подбородком и толстыми мокрыми губами. Игорь Олегович днем, в рабочее время, избегал мыслей о своей внешности, так как его работа требовала хитрости, уравновешенности и уверенности в себе.

А поскольку он, по его мнению, обладал этими качествами, то ему для полного соответствия собственным требованиям не хватало только внешности киногероя. И, будучи хорошим психиатром, Игорь Олегович легко мог себя представить именно таким, каким он желал себя видеть, – неотразимым красавцем. И удивительное дело, это внутреннее ощущение собственной неотразимости каким-то магическим образом действовало на женщин, и в него постоянно кто-нибудь влюблялся роковой, непреходящей любовью.

Но, несмотря на неоспоримый успех у женщин, Игорь Олегович в свои сорок с лишним лет, оставался холостяком. Он не был бабником. Он был однолюбом. А предметом его бесконечной любви была одноклассница – раньше худенькая нежная девочка Женечка с большими смеющимися еврейскими глазами, а ныне – дородная, медлительная, с походкой жирной утки педагог музыкальной школы по классу аккордеона Евгения Соломоновна Лисицкая.

Муж Евгении Соломоновны – Матвей Федосович Лисицкий (Мотря – для родных и близких) – прекрасно знал об отношениях своей супруги с другом детства Игорем. По молодости он даже учинял Женечке безобразные скандалы на почве ревности, но с годами смирился, и стал называть Игоря Олеговича другом семьи.

А сегодня Игорь Олегович с особенной тщательностью занимался утренним туалетом, так как сегодня они с Евгенией Соломоновной, его Женечкой, договорились попить кофе в какой-нибудь кофейне и провести часик-другой вместе.