Роман с небес
Шрифт:
Николай, в глазах которого с приходом посторонних людей, наконец зажегся огонек интереса к жизни, извлек из аккордеона несколько громких пронзительных звуков.
Евгения Соломоновна испуганно подняла руку, как будто защищаясь от невидимой опасности:
– Так, нет, стой, не играй!
Абрам засуетился:
– Ой! Не буду тебя отвлекать от работы. Я к тебе по делу.
– Вот-вот, без дела не ходим!
– Что делать, Женечка! Жизнь такая… Внучка моя – Анжела.
– Вижу. Красивая девочка. Наша порода! Ленкина?
– Нет, Семена.
– А-а-а…
– Так она умирает, как хочет музыкой заниматься!
– Ну и хорошо! Не
– Какое там – запрещать! Мы б с радостью! Да не берут ее, в школу-то вашу!
– Как не берут?!
– Не берут. Говорят, слуха нет!
– У еврейского ребенка нет слуха?
– Да.
– Ой, ерунда! Чтоб у еврейского ребенка не было слуха! Кто это такое мог сказать? Если у еврейского ребенка есть уши – значит, у него есть слух. По-другому в природе не бывает! – и Евгения Соломоновна ласково посмотрела на девочку: – Иди сюда, детка!
Девочка отпустила руку деда и сделала два шага вперед.
Евгения Соломоновна, лучезарно улыбнувшись, взяла хорошо заточенный карандаш с небольшого журнального столика, который стоял возле кресла (в этом кресле она и проводила свой рабочий день), а затем, взмахнув карандашом, как волшебник волшебной палочкой, три раза стукнула им о край фортепиано. Потом дала карандаш девочке и сказала:
– Повтори.
Девочка подошла к инструменту поближе и три раза стукнула карандашом о край.
– Абраша, я же говорила, все в порядке, из девочки будет толк. Приводи ее в сентябре прямо ко мне. Я все устрою.
– Ну, спасибо, Женя! В сентябре мы придем! А ты забеги к нам как-нибудь!
– Как получится, ты ж знаешь, какая жизнь… Пока, дорогой! Мане привет!
Евгения Соломоновна встала и проводила родственников до двери. Потом, оттягивая кофточку, вернулась к креслу и с безнадежностью в глазах посмотрела на своего ученика:
– Итак, продолжим. «Полюшко-поле»! И раз, и два…
10
Я не любила учиться, хотя учеба мне давалась очень легко. И учителя меня не любили, хотя и ставили хорошие оценки. И одноклассников я не любила – за то, что они не любили меня, хотя никогда нельзя с точностью утверждать, почему и за что кто-то кого-то не любит. Нелюбовь так же необъяснима и загадочна, как и любовь.
Но самое удивительное, что я не любила себя. Или нет, это не точно! Я не любила свое тело. Я не стояла часами перед зеркалом, как это делали другие девочки, любуясь своей мордашкой и примеряя мамины кофточки, не пыталась накрасить губы или подвести брови, но я часто прислушивалась к себе или, вернее, к той, что жила внутри меня, – маленькой полусумасшедшей немолодой женщине, которая время от времени, широко открывая рот, выла, как попавшая в капкан волчица, отчего мне становилось неодолимо тоскливо.
И однажды…
Я не помню, какой это был день – обычный или выходной, был ли кто-нибудь кроме меня дома или я была одна, какое это было время суток: утро, день или вечер. Я почувствовала, что время остановилось и сердце перестало биться в груди, и между вдохом и выдохом за ним прошло не меньше часа. Мир потерял свои реальные очертания, и окно, в которое я в тот момент смотрела, стало таким огромным, что в сравнении с ним я была не больше оцепеневшей осенней мухи, которая заснула в углу фрамуги, в надежде дожить до весны. И дворовый пейзаж за окном растворился, как сахар в стакане чая, уступая место ослепительной синеве неба.
Я смотрела в это небо широко раскрытыми глазами и чувствовала, что моя Душа растет и становится большой и легкой, как воздушный шар на первомайской демонстрации, вызывая оглушительное чувство восторга и счастья.Я не знаю почему, но в этот момент я поняла, что это Время Ангела.
И он появился. Он был большой и красивый и совсем не похож на тех ангелов, которых я видела когда-то. Его огромные серо-голубые глаза, казалось, не просто смотрели на меня, а заставляли страстно желать глядеть в них бесконечно. Время остановилось и потеряло всякий смысл.
– Меня зовут Нхоаэ, – сказал Ангел.
Его голос прозвучал тихо и устало. Может быть, поэтому мой восторг неожиданно сменился полным покоем.
– Нхоаэ, – повторила я.
– Я сказал свое имя для того, чтобы ты могла меня позвать, если тебе нужна будет моя помощь.
– Нхоаэ, я запомнила, – кивнула я.
– Я твой Ангел, и я буду тебя хранить, но я не могу управлять тобой, поэтому ты должна сама выбирать свой путь, я могу только помочь, если тебе это необходимо, и если ты сама меня об этом попросишь.
У меня в голове мелькнула мысль: «Вот это да!»
Ангел улыбнулся.
– Только не надо думать, что я какой-нибудь муль-тяшный волшебник и начну исполнять твои желания. Жизнь, Анжела, совсем не похожа на сказку. Чудеса случаются крайне редко. Так что в твоей жизни ничего не изменится.
– Все равно, какой же ты красивый! И ты мой Ангел! Только мой и ничей больше?
– Да, только твой и ничей больше.
– И ты меня будешь охранять от ж-жуткой смерти?
– Смерть не бывает жуткой. Смерть – это всего лишь смерть. Жуткой – бывает только жизнь. Я тебя буду охранять от жуткой жизни.
– И ты будешь всегда со мною рядом?
– Да.
– И я тебя буду видеть?
– Иногда.
– Как сейчас.
– А я не знаю, каким ты видишь меня сейчас.
– Ну, таким большим, на весь мир!
– Нет, знаешь ли, я бы не хотел собою заслонить для тебя весь мир. Мир, девочка, гораздо красивее и удивительнее любого ангела. А человек гораздо сложнее и прекраснее мира. Так что постарайся видеть себя, и тогда ты будешь по-настоящему счастлива.
– А что значит – видеть себя? Смотреть на себя в зеркало?
– Нет, в зеркале только твое отражение, а не ты. Нужно научиться глядеть в себя, как в зеркало.
– Ты мне говоришь такие сложные вещи… Ты, наверно, забыл, что я еще ребенок?!
Нхоаэ поднял бровь и улыбнулся.
– Ты ребенок, а уже пробуешь кокетничать… Я бы не стал тебе говорить вещей, которые ты не можешь понять. Этот мир такой древний, что детей в нем не так легко отыскать. Просто многие люди не способны заглянуть в себя и живут как дети. Хотя не я это придумал, так что не будем о том говорить. Анжела! Я с тобой, помни это – я с тобой!
Нхоаэ расправил крылья и заслонил ими все небо. Он был настолько красив, что я зажмурила глаза, а когда их открыла, все вокруг приняло свои обычные очертания, только высоко в небе серебряным светом сияло не-большое легкое облачко, напоминавшее своей формой птицу с распростертыми крыльями. Время опять побежало стремительно, и я уже не могла точно сказать: действительно ли был Ангел со странным именем Нхоаэ или это я выдумала сама для себя очередную сказку. Я любила придумывать сказки, когда мне было одиноко или тоскливо.