Роман… С Ольгой

— Мальчик? — обращается ко мне лицом, запуская бег желвака на одной щеке.

— А кто? — развожу руками. — Тесно на тебе, Юрьев. Очень неудобно. Ты какой-то чересчур компактный. Ты не мог бы…

— Я сейчас тебя брошу, Куколка!

Хорошо прикладываю кулаком в грудь нахала.

— Приехали, — по-воровски оглядывается. — Никого! Отлично.

— Что? — я открываю рот, а Ромка ставит меня на землю.

— Посидим здесь. Мне нужно перевести дыхание, Лёлик.

— У-у-у, мой зверь! — коверкаю слова и двумя руками дергаю Ромкины подрагивающие щёки.

Помимо колоссальной силы, он обладает несдержанным характером. Вернее, энергичным, вероятно, импульсивным. Пока я медленно прихожу в себя и спокойно разминаю ноги, Юрьев мостится за моей спиной, прижимается к пояснице чем-то твердым, пристраивается, крепко обнимая мой живот.

— Оль, я хочу, чтобы мы стали мужем и женой, — говорит в висок, обдавая жаром кожу. — Слышишь?

— Да.

— Не тяни с ответом. Черт! Ни хрена себе, как штормит, да?

— Да.

— Можно сто лет ходить, взявшись за ручки, изображая при этом как будто крепкую, стабильную, уверенную пару, и не являться ею на самом деле, а можно чувствовать… Я чувствую! Болит в груди, когда ты не рядом. Околдовала, бестия?

— Да.

— Да — это твой ответ или…

— Я согласна с твоим утверждением. И да, Ромочка, я околдовала. Ты упал мне в глаз на том шуточном параде, когда пыжился, героя изображая.

— Шуточном? Пыжился?

— Маленькие солдатики в криво, косо скроенной форме. Но сейчас…

— Сейчас? — Юрьев настораживается.

— Тебе идёт этот цвет! Красиво сидит и ты, как мне кажется, возмужал.

— За один месяц? — не верит, не понимает, не осознает, к чему идём.

— Я была у твоей матери, — неожиданно мычу, опустив голову.

— Зачем? То есть…

— Стандартный осмотр. Справка нужна была, а специальность твоей матери такова, что…

— Ты здорова, моя Лёля?

Я здорова, и я, как это ни странно, хочу стать его женой. Но, похоже, соответствующий момент только что упущен.

— Юрьев! — горланит какой-то парень, размахивая руками.

— Это Красов? Костя? Блин, Оль, это Костя, о котором я говорил. Сейчас и познакомимся.

Глава 3

Двадцать лет спустя

С некоторых пор я перестал поправлять людей. Не реагирую на ошибочные мнения, считая их сугубо личными. Не то чтобы неправильными, но необъективными. Скорее, субъективными.

Улыбаюсь, когда подспудно ощущаю в выражениях нескрываемые издёвки, ехидцу и под.ёбы. Отфильтровываю, особо не зацикливаюсь и спокойно пропускаю мимо. С Богом! Пусть идут к чертям и не портят карму.

Вальяжно отворачиваюсь, предварительно затянувшись никотином, когда встречаю недоброжелательность или откровенное пренебрежение по отношению не только к себе, но и к чему-либо, и к кому-либо, связанным со мной или с Лёлей. Я научился абстрагироваться и не обращать внимания на неприятности. Их много, но куда важнее не их количество и периодичность наших встреч, а персональное отношение к тому, что рядом происходит. Да, вот так!

Выдрессировал стоическую выдержку, о которой знал исключительно с родительских мудрых слов. Специально надрочил дрянной характер, чтобы не тратить время на подобных пустобрёхов, каким, например, является Александрушка Фролов, начальник по «золотым бумажкам» в фирме, которой владеет на правах единоличия и нестрогой власти, почти демократии, мой старый знакомый, вероятно, друг детства, Костя Красов.

— Юрьев, ты обнаглел и слишком задираешь нос! Не пучит от такого самомнения? Рожа у тебя холёная, а запросы сплошь барские. Дворянином заделался? Ты хоть бы иногда оглядывался на шефа.

— Зачем?

— А вдруг Котян против твоих методов ведения дел, но по незнанию или слабости характера не может отказать тебе? Ещё бы! Такому беспредельщику скажешь «нет», получишь шилом в глаз, — причмокнув, вынимает изо рта сигарету «наш писюша». Почти как «наша мымра», но только в тысячу раз объективнее, а не только хуже. — Иногда необходимо затягивать поясок и поддерживать брюхо двумя руками, предварительно глотнув язык и закатав губу. Привык жить на широкую ногу?

— Нет.

— Знаешь, что означает: «А денег на сегодня нет!»?

— Нет.

— Это означает, Рома, что печатный станок требует заправки государственными чернилами, — вынув изо рта сигарету, давит, что есть мочи, прокручивая недоокурок в хрустальной пепельнице, стоящей на его столе.

— Ты платишь моим людям из своего кармана, периодически включая МФУ? — с широким нескрываемым зевком лениво отвечаю, разглядывая при этом ногти на одной руке.

— Ром, отдает подкупом, ей-богу. Не считаешь? Не находишь, что это откровенный шантаж с целью нажиться на слабостях другого? Юрьев выкручивает «Саше» руки, чтобы угодить своей братве, — по-моему, кое-кто сменяет гнев на ласку и слабенькую милость. — Я не отрицаю, что работа проведена на должном уровне; отдел пахал, как проклятый, не поднимая головы, ты впрягался с полной отдачей, но…

— Так подкуп или шантаж, Фролов?

— Какая разница! — счетовод теперь отшвыривает дорогую перьевую ручку, которая пару раз подпрыгивая и отталкиваясь от стеклянной поверхности его рабочего стола, наконец-то упирается в элегантный — под стать хозяину — бортик органайзера из навороченного и дорогостоящего канцелярского набора. — Ты сидишь в моем кабинете и давишь авторитетом. Премии, премии… Вам бы только брюхо набить! Потерпите и будет счастье, когда Костя закроет Астафьева, пройдясь по всем параграфам. Они ведь даже не ударили по рукам, а о полноценном контракте речи вообще нет, а ты завалился сюда и колотишь кулаком по столу, требуя финансового вознаграждения. Твой отдел…

— Речь не обо мне, писюша, — спокойно перевожу глаза на вторую руку и точно так же интересуюсь длиной и чистотой ногтевых пластин на пальцах, которыми, как веером, по воздуху, никуда не торопясь, перебираю. — Не обо мне! Разве я сказал, что хочу получить награду?

— Иди на хрен!

— Люди, Саша! Мои подчиненные ждут обещанного поощрения. Я расписал по пунктам, кто на что был горазд, когда дёргал за верёвки, вытягивая тайны из мешка с наклеечкой «Астафьев».

— Получат, — для убедительности пару раз кивает. — Но…

Я же, недослушав, нагло вклиниваюсь и перебиваю:

— Дорога ложка к обеду, Саша. Мы с тобой русские люди, дорогой. Значит, с такой поговоркой с былинных времён знакомы. Зачем им «после», «когда-нибудь» или «потерпите, будет позже»? У них есть семьи, которые тоже хотят достойно «кушать», тем более на дворе июль. Сезон отпусков и плавок.

— Так море рядом! — ехидничает идиот.

Дать в морду или пусть козёл живёт?

— Это море не для моих сотрудников. У них были другие планы…