Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Роман… С Ольгой
Шрифт:

— Я принял душ, мам.

— Родно-о-о-ой, — как недоразвитому объясняет. — Иди ко мне, — обхватив мои плечи, тянет на себя. — Ты такой…

Какой? Бешеный? Злой? Жестокий?

— Попробуйте то, что задумали. Мы с отцом поддержим. Слышишь? Ты понял?

— Ма-ам, — хочу сейчас признаться и понимаю, что, вероятно, не смогу.

— Я договорилась — вас примут.

— Ма…

— Всё наладится. Не могу смотреть на тебя: или разводитесь, или делайте то, на что решились. Нельзя десять лет жить одной болью, Рома. Кто старое помянет, тому…

— Глаз вон! — заканчиваю за неё и выбираюсь из слабых, но всё-таки довольно

цепких материнских объятий. — Нашему ребёнку было бы…

— Рома! — мать вскрикивает и, впечатав ладонь в створку бардачка, спиной лезет на пассажирскую дверь. — Хватит!

Моему сыну было бы десять лет…

Глава 2

Двадцать лет назад

Тишина угнетает. Безмолвно убивает. Пронизывает насквозь. Искрит и зажигает. Душит безжалостно и невообразимо, забирая необходимый мне для жизни воздух.

У него её глаза… Это очень страшно! Осознание жутко напрягает и лишает начисто контроля — я полностью теряю с трудом подобранное c пола хлипенькое самообладание. По всей видимости, сейчас я демонстрирую строгой даме очевидный тремор рук, а нижними конечностями отбиваю бешеную чечётку, глупость вытанцовывая. Похлопываю носками дешёвых балеток, надетых на босые стопы, и без конца одёргиваю подол узкой, не короткой юбки из стрейчевого материала, натягивая её кустарно подшитый край на лысые коленки, которыми сильно упираюсь в заднюю стенку письменного стола женщины-беспощадного инквизитора, уничтожающей меня. По-моему, она немного похожа на французскую королеву. Бургундская, Наваррская, Австрийская? Марго де Валуа, Маго де Артуа, возможно, Жанна Пуатье? А если его мать — потомок итальянских дожей? Она, что, Екатерина Медичи? Если да, то вынужденный визит сюда для кого-то закончится недоказуемым впоследствии, наверняка смертельным отравлением.

Холодные серые. Благородные зелёные. Чересчур опасные. Исповедующие и проклинающие одновременно. Испепеляющие и не оставляющие жертве жалких шансов на спасение. Женщина проводит осмотр внутреннего содержимого, сканируя и размечая контрольные точки; а нанося персональный штрихкод на лоб избранника, клеймит, а после в пух и прах разносит, не касаясь объекта, приговоренного к аутодафе или карательному расстрелу без права переноса.

Тонкая тёмная окантовка коротких и жёстких ресниц делает взгляд ещё более ужасным. Она не так проста, как хотела бы казаться доверчивым окружающим. Эта тётенька жестока и коварна. Маргарита, как мне кажется, сильна физически, психологически непредсказуема и весьма злопамятна…

— Фамилия? — не спуская с меня глаз, произносит сухо сидящая напротив женщина в белоснежной медицинской форме.

— Куколка, — еле слышно, как будто хрипло, отвечаю, при этом опускаю голову и, по-моему, впадаю в очевидный ступор.

— Повторите, — замечаю мельком, как она сжимает между пальцев дешёвую шариковую ручку, подушечкой указательного проводит по вытянутому носику, задевая кончик стержня тёмно-серого цвета.

— Куколка, — прячусь, скукоживаясь, плечами обреченно пожимаю. — Оля Куколка, — и шёпотом куда-то в сторону зачем-то добавляю. — Там же всё написано. Зачем спрашивать?

— Что? — змея вытягивает тело и, совершив стремительный бросок через весь рабочий стол, застывает с раскрытым капюшоном в точности передо

мной.

— Ольга Алексеевна Куколка, — вскидываюсь и устремляю на неё открытый взгляд, — студентка инженерно-строительного института, второй курс, обязательный медицинский осмотр для оформления разрешения на проживание в общежитии.

— Вот так, — возвращается на своё место и, перебирая ступнями по полу, вплотную подбирается к столу, а уткнувшись в поверхность крупной грудью, зачем-то то, что ей уже и так известно, наждачным тоном уточняет. — Сколько полных лет?

— Восемнадцать, — тяжело вздыхаю.

Так мало или слишком много? Какой ответ эту мерзкую женщину устроит?

— Половую жизнь ведёте?

— Нет. То есть…

— Когда?

— Что когда? — еле двигаю губами.

— Когда начали жить половой жизнью, Ольга Алексеевна?

— Я ещё не начинала, — скривившись, недовольно хмыкаю.

— Не смешите меня, пожалуйста, — отвернувшись, цедит через зубы.

— Я Вас не обманываю, — будто бы стыдясь чего-то, ниже опускаю голову.

— Когда начались регулярные менструации?

— С четырнадцати лет.

— Очень раннее развитие. Это многое объясняет, — качает головой. — Цикл постоянный, без сбоев? Жалобы? Спазмы, боль, головокружение, перемены настроения?

Как у всех! Что она хочет услышать? Что я смеюсь, когда в ледяной воде застирываю случайные кровяные пятнышки на мягких ластовицах? Или что… В конце концов, какого чёрта?

— Да, как часы. Жалоб нет, — для пущей убедительности головой мотаю.

— Беременности, выкидыши, аборты? Сколько и когда? Нужно вспомнить все, — склонившись над амбарной книгой, не слушая меня, мамашка что-то слишком рьяно пишет.

— Нет. Ничего не было.

— Значит, отрицательно, — выставив кончик языка, игриво наклоняет голову. — Хорошо. Какие контрацептивы используете? Барьерные способы, возможно, или предпочитаете таблетированный режим? Я Вас слушаю…

Она ведь мне не верит. Усмехнувшись, опускает подбородок, проводит острой частью по своей грудине; сощурившись, рассматривает то, что написала, как будто даже сплевывает и, глубоко вздохнув, продолжает непростой для меня, как в чем-то обвиняемой, допрос.

— Советую отвечать спокойно и правдиво. Я ведь всё увижу.

Что такого есть во мне, что она до сих пор, за годы своей адской практики, не видела? Я знаю, чувствую и предполагаю, что моё присутствие в этом кабинете так же нежелательно для матери Ромы, как и для меня чрезвычайно унизительно. Что, в конце концов, ей очевидно? Вероятно, то, что для других, простых смертных, просто-напросто непостижимо? И в чем я должна здесь признаваться, на коленях каяться? Что она может узнать, заглянув ко мне в трусы? А главное, что после этого она намерена рассказать своему единственному сыну?

— Мне нечего скрывать. Но я, пожалуй, пойду, — пытаюсь встать, хромаю, мешаюсь и камнем опадаю. — Извините, что отняла Ваше драгоценное время.

Увы, загробный женский голос тут же тормозит мое намерение.

— Первая и очень грубая ошибка, Ольга! — отложив в сторону ручку, вцепившись пальцами в подлокотники своего кресла, внешне похожего на трон, откидывается госпожой на кожаную спинку. — Я могу обращаться к Вам по имени?

— Что Вы имеете в виду? — обреченно плюхаюсь назад, а грубую просьбу об обращении ко мне по имени специально игнорирую.

Поделиться с друзьями: