Роман тайн "Доктор Живаго"
Шрифт:
Братья разнятся между собой у Достоевского по их способности к творчеству. У Алеши нет творческого дара (что оценивается Достоевским в высшей степени положительно). Митя рекреативен, он уснащает свою речь цитатами из художественных произведений, но сам ничего не создает. Он грешен и все же не виновен в отцеубийстве. Иван — создатель (прежде всего) оригинальных литературных текстов (их три из четырех придуманных им; но и статья о церковном суде, несмотря на ее принадлежность к философско-правовой речи, может быть прочитана как «фарс» (14, 16), т. е. как литературная пародия на смежные дискурсы). Именно Иван провоцирует убийство Федора Павловича [315] .
315
Иные мнения о несходстве между собой трех братьев см.: S. I. Gessen, Tragedija dobra v Brati'akh Karamazovykh Dostoevskogo (1928). — In: О Dostoevskom.Stat'i, 221; W. J. Leatherbarrow, Fyodor Dostoevsky: The Brothers Karamazov,Cambridge University Press, 1992, 46.
«Легенда» Ивана имеет у Достоевского еще одно назначение, которое раскрывается,
Рассказчик, максимально присутствующий в начале «Братьев Карамазовых», объясняющий здесь с метафикциональной позиции их общий замысел, исчезает в их концовке, где речеведение передоверяется Алеше и его ученикам («The author does not have the last word» [316] ). Открываясь в будущее, текст Достоевского более не нуждается в фигуре повествователя. Постепенная деградация рассказчика выражается и в том, что он в приближении к финалу текста сомневается в выполнимости прокламированного поначалу замысла создать второй роман:
316
Jan M. Meijer, The Author of Brat'ja Karamazovy. —In: The Brothers Karamazov by F. M. Dostoevskij.Essays by J. van der Eng, J. M. Meijer, The Hague, Paris, 1971, 40.
…это все [страсть Ивана к Катерине Ивановне. — И. С.] могло бы послужить канвой уже иного рассказа, другого романа, который и не знаю, предприму ли еще когда-нибудь.
Наконец, рассказчик без остатка включен в провинциальный мир Скотопригоньевска, изображенный в «Братьях Карамазовых» в виде испытывающего упадок, пережившего свой зенит в прошлом:
…Край наш […] обеднел, помещики разъехались, торговля затихла…
Являясь автором, сливающим в себе человека и дьявола, Иван имеет много общего с героем-рассказчиком «Ночных дозоров» Бонавентуры (Е. А. Ф. Клингеманна). Слово в этом произведении начального немецкого романтизма предоставлено получеловеку-получерту, увлеченному, как и Иван у Достоевского, антропологической критикой, обличением людского лицемерия (ср. еще раз выкрик Ивана: «Убили отца, а притворяются…»).Герои Достоевского и Бонавентуры — более, чем просто однотипны. Рискнем заявить, что «Ночные дозоры» — интертекстуальный антецедент «Братьев Карамазовых». Получеловек-получерт у Бонавентуры предстает перед судом из-за своего свободомыслия, выступает на нем с речью, на- и разрушающей общественные приличия, и посылается из зала, где идет заседание, в сумасшедший дом. С получеловеком-получертом у Достоевского происходит то же самое — с той только разницей, что безумие Ивана органично, тогда как умопомешательство Крейцганга мнимо, приписано ему юстицией [317] . Суд в «Ночных дозорах» понапрасну заключает Крейцганга в сумасшедший дом за литературную деятельность, за его смущающие народ стихи. И напротив: Иван-поэт теряет рассудок, оказавшись не в состоянии предоставить суду доказательства, потребные для того, чтобы истина окончательно восторжествовала.
317
В том, что Достоевский читал Бонавентуру, нас полностью убеждает «Бобок» (но русского перевода «Ночных дозоров» при жизни автора «Бобка» не было). Способность рассказчика в этой новелле Достоевского слышать голоса еще не совсем разложившихся покойников, ведущих эротические разговоры, стоит в прямой интертекстуальной зависимости от дара, которым обладает некий «Geisterseher» в «Ночных дозорах», блуждающий по кладбищу. Этот персонаж так говорит о себе: «Ihr haltet mich wohl gar f"ur toll [за сумасшедшего держат окружающие и рассказчика в „Бобке“. — И. С.]; aber darin irrt Ihr! Ich betrete diese Orte nicht gern, denn ich habe einen wunderbaren Sinn mit auf die Welt gebracht, und erblicke wider meinen Willen auf Gr"abern die darunterliegenden Toten mehr oder weniger deutlich, nach den Graden ihrer Verwesung [любопытно, что повествователь у Достоевского, услышавший покойников, признается перед этим событием: „Я начинаю видетьи слышать какие-то странные вещи“ (21, 43). — И. С.]. Solange der Verstorbene unten noch unversehrt ist, so lange steht f"ur mich seine Gestalt deutlich "uber der Gruft, und nur wenn der K"orper sich mehr und mehr aufl"ost, verliert sich auch das Bild in Schatten und Nebel [ср. в посттексте: „…продолжается жизнь как бы по инерции […] еще месяца два или три […] Есть здесь, например, один такой, который почти совсем разложился, но раз недель в шесть он все еще вдруг пробормочет одно словцо…“ (21,51). — И. С.] […] Dort unten ruhtsie — sie starb in der Bl"ute, und ich kann nur hier nach ihrem Brautbette wandeln. Sie l"achelt mir schon aus der Feme entgegen» [Достоевский превращает эротическую связь между живым духовидцем и мертвой в обсценную болтовню самих трупов— И. С.] (Bonaventura (E. A. F. Klingemann), Nachtwachen(1804–1805), Stuttgart, 1990, 138).
О религиозных источниках мышления Зосимы написано много [318] . Нам бы хотелось эксплицировать здесь то, что система его идей базируется в не меньшей степени, чем на религиозной традиции, на новой европейской философии. Так, например, для Зосимы важен Фихте. Интертекстуальным сигналом, показывающим, что Зосима в своем учении «о соприкосновении мирам иным» (14, 288 и след.) ссылается именно на Фихте, служит фраза старца о песчинке и мире:
318
Ср.
некоторые из работ на эту тему: Р. Плетнев, Сердцем мудрые (О «старцах» у Достоевского). — О Достоевском, II.Сборник статей под ред. A. Л. Бема…, 73–92; Sven Linn'er, op. cit., passim; Nina M. Perlina, Quotation as an Element of the Poetics of The Brothers Karamazov.Thesis, Brown University, 1977, 143–144; Sergei Hackel, The religious Dimension: Vision or Evasion? Zosima's Discourse in The Brothers Karamazov. —In.: New Essays…,139–168; Kristin Eikeland, Ethopoiia in the Life of Zosima — Scando-Slavica,1994, T. 40, 15–22.Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку.
В «Die Bestimmung des Menschen» (1800) Фихте писал о том, что человек принадлежит мировому целому, которое, в свою очередь, зависит от состояния его мельчайших частиц, песчинок:
In jedem Momente ihrer Dauer ist die Natur ein zusammen-"aangendes Ganzes; in jedem Momente muss jeder einzelne Teilderselben so sein, wie er ist, weil alle "ubrigensind, wie sie sind; und du k"onntest kein Sandk"orchen von seiner Stelle verr"ucken, ohne dadurch, vielleicht unsichtbar f"ur deine Augen, durch alle Teile der unermesslichen Ganzen hindurch etwas zu ver"andern [подчеркнуто [319] автором. — И. С.] [320] .
319
В файле — полужирный. — прим. верст.
320
Johann Gottlieb Fichte, Die Bestimmung des Menschen,Stuttgart, 1981/1993, 17–18.
Достоевский заимствовал у Фихте главное положение «Братьев Карамазовых», которые отвергают парусию и изображают человека пребывающим в «мирах иных». Для Фихте уже одно то, что человек действует и, следовательно, стремится изменить данное, несомненно доказывает, что мы не смеем ограничиться чувственным миром и жаждем сверхчувственности. Человек не определим, потому что он не «здесь», а «там», — так думает Фихте:
Meine ganze vollst"andige Bestimmung begreife ich nicht… [321]
321
Ibid., 180.
И так же представляет себе человека Зосима:
Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным [ср. понятие «eine andere Welt» у Фихте [322] . — И. С.], с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущности вещей нельзя постичь на земле.
322
Ibid., 121.
Исследование религиозных основ учения Зосимы не всегда направляет нас по верному пути. Из него хотят сделать исихаста [323] . Между тем он был антиисихастом, осифлянином. Исихастом Достоевский выводит отца Ферапонта, возмущенного старчеством как опасным нововведением.
Это грубое и необразованное существо представляет собой явную карикатуру на Нила Сорского, который поселился за монастырской оградой (его последователь у Достоевского «проживал […] за скитской пасекой […] в старой, почти развалившейся деревянной келье, поставленной тут еще в древнейшие времена» (14, 151)), который пренебрегал формальной обрядностью (отец Ферапонт «у обедни […] редко появлялся» (14, 152)) и который учил воздерживаться от многоречия, не быть «скороглаголивым» [324] (соперник Зосимы был известен как «великий постник и молчальник» (14, 151)). Рассказчик в «Братьях Карамазовых» передает слухи о том, что
323
Ср.: David K. Prestel, Father Zosima's Teachings and the Eastern Orthodox Hesichast Tradition. — In: IX. Internationales Dostoevskij Symposium.30. Juli — 6. August 1995. Kartause Gaming. Resum'ees — Abstracts, 75–76.
324
Г. М. Прохоров, Послания Нила Сорского — Груды Отдела древнерусской литературы(Вопросы истории русской средневековой литературы. Памяти В. П. Адриановой-Перетц), т. XXIX, Ленинград, 1974, 140.
…отец Ферапонт имеет сообщение с небесными духами и с ними только ведет беседу, вот почему с людьми и молчит.
Перед нами безусловное обессмысливание исихастской убежденности в том, что можно — с помощью особой техники поведения — партиципировать Божественную энергию. Сверх всего, отец Ферапонт окает, обнаруживая свое происхождение с Волги, — в Заволжье вел свою монашескую жизнь Нил Сорский.
Что касается Зосимы, то он сторонник проповеди, обращенной к простому человеку: «Гибель народу без слова Божия» (14, 267), — ср. в VI. 1.0.1 наше замечание о неапофатической направленности «Братьев Карамазовых». Credo Зосимы находится в соответствии с учительской деятельностью Иосифа Волоцкого, разъяснявшего в своем «Просветителе» (1504–1511) широкому читателю опасность ереси жидовствующих. Монашеское имя одного из близко стоящих к Зосиме людей, отца-библиотекаря, — Иосиф. Обитель, в которой пребывает Зосима, судится с Миусовым из-за прав «рубки в лесу и рыбной ловли» (14, 31) и тем самым продолжает традицию осифлянства, боровшегося против отторжения от монастырей их земельных владений. И Иосиф Волоцкий, и Зосима — дворянского происхождения. Главный пункт соприкосновения Зосимы с Иосифом Волоцким — их общий взгляд на роль монаха в преодолении отступлений от веры. Иосиф Волоцкий провозгласил право иноков участвовать в государственных судах над еретиками. Противная точка зрения для него — сама уже еретическая: