Романы. Трилогия.

Эта раздача крестиков по гроб жизни будет стоять перед глазами — так полковник Ртищев сам определил.

Они сидели на траве в огромной конской леваде, гектаров на десять. Появление священника в рясе и с крестом и объявление им, что все останутся здесь на сельхоз. и земляных работах и будут восстанавливать этот и другие храмы, встретили взрывом ликования.

— Меня зовут отец Владимир, сейчас будет раздача нательных крестиков, освященных Патриархом Тихоном. Все оставайтесь на своих местах, обойду всех, хватит всем.

Сундучок был перед глазами рядом стоящего Ртищева, он сглотнул, зыркнул на батюшку и... перекрестился (сам не ожидал).

Число сидящих вплотную друг к другу явно и намного превышало число крестиков в сундучке. И, конечно же, не остались на своих местах сидящие, когда отец Владимир пошел по рядам, да и рядов не оказалось. Видя, как поднимается один, поднимался и второй, ну и естественно, что за вторым третий, тридцать третий, и вот уже поднялись все. Зычное рявканье Ртищева и его подручных «Садись! Всем сидеть! По местам!..» не слышал никто из раньше сидящих, ныне ломящихся к батюшке.

— Мне, батюшка, мне!..

И руки тянущихся ко крестам: «Мне, мне»...

Руки голодных, тянущихся к хлебу... Никто не хотел принимать крест из рук Ртищева и его подручных (а планировалось именно так), только к батюшке: «Мне, мне»... Ртищеву и его подручным удалось-таки обратить ломящихся в стоящих в очереди, правда, все одно слегка прущих в спину впередистоящему. «А ведь должны б уже иссякнуть кресты», — думалось уже едва державшемуся на ногах Ртищеву. Но кресты не иссякали, хватило всем. Насытились все. И стоявшие в очереди вновь стали сидящими.

— Ну, а вот теперь, братья, поднялись! — раздалось над сидящими громогласие отца Владимира, — теперь, крест надевшие, пропоем гимн кресту, хранителю всей вселенной!

Сначала все заторможено пристыли — такого голосища от такого худого никто не ожидал — и затем вскочили все разом.

— Кресту твоему покланяемся, Влады-ко, — загремело над стоящими, несколько разрозненных вялых голосов поддержало, а на десятом повторе радостно орало, гремело-громыхало до горизонта и за него тысячеголосное: «И-эх! Кресту Твоему...»

Тысячи глоток не молились, они радостно орали: «И-эх! (Кулаком вверх — даешь!) Кр-ре-сту Твоему...» Разудалый ор несся к небесам, обращаясь в слышимую ими молитву.

И тут улыбающееся лицо гремящего отца Владимира стало вдруг меняться, и вот уже гремящее пение обрамляла не улыбка. Изумление и испуг с остатками улыбки — вот что выражало его лицо, а вытянутая правая рука указывала на солнце, на которое он смотрел. Смотреть было можно, полупрозрачные облака гасили слепящую яркость, белый диск не прогонял взгляд глаз, на него направленных. На расстоянии пяти его диаметров вокруг диска, также не слепящее, сияло кольцо, а на кольце, сверху, стоял крест и сияние его было ярче диска и медленно, но явно усиливалось. Все лица орущих повернулись туда, куда указывал перст отца Владимира. И вот, все глаза орущих устремлены на крест. И — взрыв тишины. Обвальной, ошарашенной, живой. И — взрыв рева (кулаки вверх) — Ур-ра!.. Это «ура» отстоит Москву и возьмет Берлин. Этому «ура» не страшны ни приговорные директивы отцов-командиров, ни убойный огонь противника. «Ура» на лучах сверкающего на небесах креста. Отец Владимир опустился на колени, все орущие тоже, и сразу перестали орать, теперь не ор, но мощное пение устремлялось к небесам и не глотками, а душевными рупорами, вдруг соткавшимися для общения с крестом.

Генерал Гепнер, только что вылезший из машины, завороженно смотрел на крест и все, что под ним.

— Что это? — растерянно спросил он сопровождавшего его начштаба.

— Да это гало, экселенц, преломление света через микрольдинки в верхних слоях атмосферы, бывает до десяти колец вокруг солнца. Я много раз наблюдал. У меня ведь сначала физфак Гетингена, академия Генштаба после.

— А крест?

— Что «Крест»? — переспросил начштаба.

— Крест под кольцом откуда? Почему?! — очень раздраженно прозвучал вопрос.

— Вообще-то это побочное явление у гало очень редкое, пока необъяснимое, как бы выверт...

— Выверт?! — уже почти прорычал Гепнер, «в ж...у бы всему вашему Гетингену затолкать этот «выверт»... «Не-объ-яс-нимое», вашу...» Нет, вслух свою мысль, что отмечена в кавычках, он не произнес, вслух он произнес:

— Кольца вы, герр гетингеновец, много раз наблюдали, а крест?!

— Нет, первый раз вижу, вообще-то свидетельства о нем только историко-литературные.

— Так вот он!

— Экселенс, — начштаба как бы даже с сожалением глянул на Гепнера, — но у меня есть более важные задачи, чем лицезрение креста на небе, — выполнять ваши приказы, сейчас на мне платформы для танков, ведь мы поворачиваем на Москву.

— С платформами все решено, — уже успокоено сказал Гепнер. — Канарис обещал, что платформы будут, а значит, уже едут, что он обещал, то делает... А вот мне Ртищев рассказывал, что такой вот крест-гало целый день стоял над войском императора Константина, он на полтыщи лет старше нашего Барбароссы, а рядом с крестом надпись галлопировала — «Им победишь». А?

— Эк-се-ленс! — начштаба, широко улыбаясь, покачал головой, — целый день, да еще с надписью... Да это легенда, гало ж живет минуты, а уж надпись... Гало тут не при чем. Все это выверт фантазии летописца.

— Вроде как крест — выверт у гетингентского гало?

— Выверт летописца хлестче.

— Однако Константин противника разбил. М-да... И гало тут точно ни при чем. О! А вот и главный наш вывертщик-летописец.

Через бревно левады перелезал Ртищев. Шатаясь, он подошел к Гепнеру и вскинул руку в римском (ныне всегерманском) приветствии.

— Ну что, — смеясь, воскликнул Гепнер, — на полк уже набрал? А на взгляд, навскидку, они дивизии стоят. Нет, а как орут!

— Они не орут, они поют, они — молятся.

— Быстро, однако, у них...

— Так ведь все отнято было, крест в первую очередь, а внутри-то сидело, ожидало и, вот — вырвалось.

«Интересно, а мои танкисты, Европы победители, станут вот так?.. Чтоб вот так вырвалось, на крест глядя?» Вопрос повис без ответа. «Без креста они лезли на пули по приказу директивы номер три, и — горы их трупов перед блиндажом. А с крестом? Атакующих пули не берут, как говорит главный вывертщик? Что ли он их на себя возьмет, как тогда в 16-м?» Поежившись, Гепнер глянул на крест, который становился все ярче.

— Даже не верится, на них глядя, что они так пошло толпами сдавались.

— Так, экселенс, в самолет, который тебя расстреливает, стрелять нельзя, потому как за это тебя родные чекисты расстреляют, а со столба по радио Левитан вещает как рядовой Рядкин топором взвод танков изрубил, ур-ря... Ну и куды крестьянину податься?!..

— Однако, Федор, не вижу энтузиазма?

— Энтузиазм есть, экселенс, сил нет. И то, что вижу сейчас, — перевариваю.

— М-да... А у меня несварение от того, что вижу сейчас. В отпуск поеду, с собой прихвачу ваш KB бронебойный (да — ваш! Не перебивай по пустякам) под его ствол Гетинген поставлю и дам срок профессорам — до утра. Чтоб к утру про выверт у гало в виде креста представили полное разъяснение сего выверта. Иначе... Что будет с Гетингеном, если в него полный боекомплект бронебойного KB всадить? А?