Россия и ислам. Том 2
Шрифт:
141 А еще ранее, в 1881 г., Николай Иванович Ильминский писал: «…надвигается страшная туча магометанская, новое нашествие, но не монгольское, а мусульманское, не дикарей из Азии, а дикарей цивилизованных, прошедших университеты, гимназии и кадетские корпуса… Были прежде отпадения крещеных татар, но то были цветики, а теперь ягодки, то было нечто предварительное, а теперь начинается трактат» (Цит. по: Харлампович В.К. П.П. Масловский и его переписка с Н.И. Ильминским (Материалы для истории русской миссии). Казань, 1907. С. 3.).
142 Очень интересно, что эти лица стали довольно активно издавать книги и статьи на русском языке. Так, значительный резонанс вызвали: книга Исмаила Гаспринского «Русское мусульманство» (составлена из его же статей, опубликованных в 1881 г. в газете «Таврида»); книга Девлет-Кильдеева «Магомет как пророк» (СПб., 1881); книги Баязитова (петербургского ахунда-мударриса) «Возражение наречь Э. Ренана «Ислам и наука» (СПб., 1883) и «Ислам и прогресс» (СПб., 1898); статья за подписью «Мусульманин» – «Мусульманство и рационализм» (критика Э. Ренана) в «Восточном обозрении», 1883, № 24;
Видную роль в полемике с критиками ислама играла бакинская газета «Каспий» (редактор-издатель Топчибашев). Много интересных данных о всесторонней активизации татаро-мусульманской интеллигенции в описываемые Миропиевым годы см.: Гайнуллин. Татарская литература и публицистика начала XX века, 2-е изд. Казань, 1983. Вот как отзывался о мусульманских модернистах (именуя их «авторы из татар, прошедшие школу гимназическо– или даже университетского образования») усердный гонитель всего того, что казалось ему панисламизмом, пантюркизмом, культом мусульманской специфичности и т. п., цензор В.Д. Смирнов: «Эти авторы, бредящие о сохранении национальности и языка своих соплеменников, задаются задачей внушить татарам мысль о необходимости просвещения, но не в видах скорейшего приобщения их к гражданской жизни всех без различия граждан Российской империи, а, напротив, для упрочения еще большей особенности татар от коренных русских» (Цит. по: Каримуллин А. Татарская книга пореформенной России. С. 128). Один характерный пример (см.: Там же. С. 128–129). Сочинение Хабибрахмана Максудова «Ал фикер ал хогуси фи ал джадал» – «Частные мысли относительно спора») было запрещено к публикации все тем же Смирновым за то, что оно «способно питать в своих читателях мысль нежелательного с государственной точки зрения характера и обособленности татарского мусульманского инородчества и в племенном и в религиозном брожении». Смирнов делает далее и заключение о неправомочности параллелей при описании «известных явлений мусульманства и христианства, как господствующего в России вероисповедания».
143 Миропиев М.А. Современное движение. С. 5.
144 Там же. С. 8, 9, 13, 35–36, 30, 31.
145 Гаспринский И. Русское мусульманство. С. 13.
146 Там же.
147 Там же. С. 35–36. (Курсив мой. – М.Б.)
148 Там же. С. 30. (Курсив мой. – М.Б.) Но зато Миропиев кипит от гнева: «Статочное ли дело, спрошу я г. Гаспринского, воспитывать нам русское мусульманство для таких целей?» (Миропиев М.А. Современное движение. С. 7).
149 Гаспринский И. Русское мусульманство. С. 31.
150 Можно поэтому сравнить Гаспринского с его современником, легендарным американцем Р. Бурном (1886–1918), убежденным, что будущее Америки заключено в свободном развитии национальных культур всех народностей, населяющих эту страну и в результате способных создать «федерацию культур», вплетающихся в целое как нити разных цветов и размеров (J.R. Vitelli. Randolph Bourne. Boston, 1981. P. 155). Однако с точки зрения строго научной соотношение между понятиями «ассимиляция» и «аккомодация» (в терминах Piaget – принципиальная открытость данной системы для расширения, изменения и приспособления) куда сложнее: всегда имеет место примат ассимиляции над аккомодацией, что свидетельствует о перевесе роли организации над приспособлением (см. подр.: T. Kesserling. Entwicklung und Widerspruch: Ein Vergluch zwischen Piaget’s genetischer Erkenntnistheorie und Hegel’s Dialektik. Frankfurt am Main, 1981).
151 Гаспринский не имел в виду создание федерации, в которой Афанасий Щапов видел «единственно плодотворную форму народной жизни» (Цит. по: Аристов Н.Я. А.П. Щапов. С. 53), при этом всячески превознося Украину и особенно Сибирь в противовес «великорусским землям» (см.: Там же. С. 77). Что касается «инородцев» (а таковых насчитывалось в начале 60-х гг. 8 миллионов), то Щапов считал необходимым даровать им равные с прочими земские права (см.: Там же. С. 96). В статье «Новая эра. На рубеже тысячелетий» («Современное слово», 1863, прибавл. к № 5) Щапов основательно затронул проблему входящих в состав империи восточных народов. Европа, утверждал он, давно ждет через нас союза Востока с Западом; но наше стремление на Восток имело характер невольного переселения. Инородцы Востока «коснеют в первобытном состоянии без всякой культуры, пора осознать, что мы обязаны ввести их в общеевропейскую семью, дать просвещение и свободные права, как своим восточным братьям. В тот день, когда мы сделаем человеколюбивый призыв инородцев в состав общеевропейской семьи, Восток заключит ожидаемый Европой завет с Западом и (идут уже слова самого Щапова) «Европа признает Россию за великий народ» (Цит. по: Там же. С. 103. Курсив мой. – М.Б.).
152 Миропиев М.А. Современное движение… С. 9.
153 Гаспринский И. Цит. соч. С. 9.
154 Там же.
155 Главный теоретик и практик миссионерства, Н.И. Ильминский, решительно выступал против сохранения арабского алфавита, «так как алфавит есть тоже принадлежность культуры, то по этому соображению арабский алфавит мне представляется даже неуместным в христианских (имеются в виду татароязычные. – М.Б.) книгах.
Христианство должно коренным образом во всех отношениях преобразовать татар», ибо оно, христианство, «несовместимо ни с какою иною культурою, в том числе и с магометанскою» (Ильминский Н. О переводе православных христианских книг на инородческие языки. – В сб-ке «О переводе православных христианских книг на татарский язык при христианско-татарской школе в Казани». Казань, 1875. С. 43).156 Гаспринский И. Цит. соч. С. 32.
157 Там же. С. 39–41.
158 Правда, Н.И. Ильминский – как и, разумеется, прочие тактически опытные апологеты христианизации – уверял, что христианство «не посягает на народные особенности, не сглаживает их формальным или внешним уровнем, не обезличивает человека или народа, но соединяет народы и племена внутренним, искренним и прочным союзом любви, делая их сынами Божиими и братьями во Христе» (Цит. по: Рождественский А. Николай Иванович Ильминский и его система инородческого образования» в Казанском крае. Казань, 1900. С. 18). Нельзя все же не признать, что именно Ильминский добился введения богослужения на «инородческих языках» (см. подр.: Там же, с. 25 и след.).
159 Эта же власть долго стремилась сохранить «киргизскую (казахскую. – М.Б.) самобытность», но так, чтобы она ни в коем случае не могла бы стать конкуренцией господствующему этносу. «Я, – писал один из высокопоставленных чиновников оренбургскому военному губернатору, – не завлекаюсь гиперболическими желаниями филантропов… просветить их (казахов. – М.Б.) на степень, занимаемую европейскими народами. Я от всей души желаю, чтобы киргизы (казахи. – М.Б.) навсегда остались пастухами кочующими, чтобы они никогда не сеяли и не знали не только науки, но и ремесла» (Цит. по: Баишев С. Великие социалистические преобразования в Казахстане. Алма-Ата, 1950. С. 7).
В сущности, царизм так и делал: до Октябрьской революции на казахском языке вышли всего 42 книги и брошюры – по большей части христианско-миссионерские труды (см.: Каримуллин А. Татарская книга пореформенной России. С. 258–260). Только 22 человека из местного населения получили высшее образование. Под этот курс подводилась и своеобразная теоретическая база. В «Журнале Министерства народного просвещения» (1887, № 2. С. 37) читаем: «Утвердите язык («инородческий». – М.Б.) письменностью, дайте ему некоторую литературную обработку, изложите его грамматические правила, введите его в школы и вы тем самым (о, страшно выговорить!) утвердите и разовьете соответствующую народность». В то же время прав Каримуллин (Цит. соч. С. 291–292), замечая, что царизм не желал полностью запрещать мусульманоязычное – в первую очередь татарское – книгопечатание, желая тем самым продемонстрировать и восточным странам и присоединяемым к России различным исповедникам ислама наличие в этой империи должного уважения прав и интересов иноправославных конфессий. Что же касается татар, то надо учесть и следующее. В начале XIX в. царское правительство «значительно зависело от татар в проведении своей восточной политики. Дипломатические, торговые, экономические связи России с восточными народами в определенной мере осуществлялись через татар. Довольно значительная часть промышленных предприятий, в том числе рудников в районе Урала, также находились в их руках… во многих… учреждениях (русских. – М.Б.) на Востоке переводчиками (а нередко разведчиками. – М.Б.) были татары» (Там же. С. 278). Лишь со второй половины XIX в. началась «детатаризация» структур, связанных с царской Ostpolitik.
160 В 1834 г. студент-кандидат восточного разряда Казанского университета М. Никольский, обосновывая проект создания газеты на татарском языке, отмечал: «У татар каждый седьмой – грамотен, в женском поле эта пропорция идет выше… мне случалось видеть татарок, которые очень порядочно знают по-персидски и по-арабски» (Цит. по: Мазитова НА. Изучение Ближнего и Среднего Востока в Казанском университете (первая половина XIX в.). С. 5). Интересно, что зато у крещеных татар грамотных оказалось «очень мало» (Чачерина С. У приволжских инородцев. СПб., 1905. С. 76). Миссионерские методы «обучения «инородцев», доказывал известный педагог К.Д. Ушинский, надолго задерживали «естественное развитие дитяти» (Цит. по: Там же. С. 32). Миссионерское братство Св. Гурия открывало – при щедрой поддержке правительства – школы для «инородцев». Главной целью их ставилось православное «религиозно-нравственное воспитание» и знание русского языка, которое «есть, конечно, самое необходимое и полезное для русского подданного из всех других знаний» (Ильминский Н.И. Программа школ для крещеных инородцев Восточной России. Казань, 1898. С. 4). Один из учеников Ильминского писал: «Ильминский понимает обрусение не просто как знание русского языка, а прежде всего как православие. Ему дорого хорошее русское слово, – но без духа православия, без православной идеи и оно ему не нравится. Тогда для него дороже, какое ни есть, простое русское слово, только было бы оно с мыслью о Боге, от чистого сердца. Поэтому он даже против лучших произведений русской художественной литературы, если в них есть что-либо против православия», и вообще «хотел видеть в русском языке Русь, но непременно и нераздельную, святую, Православную Русь» (Цит. по: Каримуллин А. Татарская книга пореформенной России. С. 265). По мнению Ильминокого же, в школах для православных «орфография и грамматика совершенно излишни», а для «инородческих школ вредны и убийственны» (Там же).