Россия и современный мир №4 / 2013

6. Коммерсантъ, 27 февраля 2013. – С. 6.

7. Левашов В.К. Социально-политическая устойчивость общества: Теория, измерения, стратегии. – М., 2010. – 370 с.

8. Разумов А.А., Ягодкина М.А. Бедность в современной России. – М., 2007. – 336 с.

9. Средний класс в современной России. – М., 2008. – 319 с.

10. Тихонова Н.Е. Социальная стратификация в современной России: Опыт эмпирического анализа. – М., 2007. – 318 с.

11. Тихонова Н.Е., Мареева С.В. Средний класс: Теория и реальность. – М., 2009. – 320 с.

12. Чуланов В.А. Бедность и неравенство в России. – Ростов-на-Дону, 2005. – 296 с.

« На круги своя » : о политическом самоопределении России

М.В. Ильин

Ильин Михаил Васильевич – доктор исторических наук, профессор, руководитель Центра перспективных методологий социально-гуманитарных исследований ИНИОН РАН.

Существует анекдот о человеке, который никуда не уезжал из своего родного Мукачева, но на протяжении двух с небольшим десятков лет успел побывать подданным Австро-Венгерской империи, Чехословацкой республики, королевства Венгрия, а потом и Советского Союза. Конечно, нам, нынешним россиянам, далеко до такой быстрой смены паспортов, однако быстро и порой резко меняющиеся представления о своем государстве и политической традиции воспринимаются многими нашими соотечественниками крайне болезненно. Затрудняют они поддержание надежного политического порядка внутри страны, а также взаимодействие России со своими зарубежными партнерами. Эти злободневные обстоятельства вкупе с более основательными и масштабными историческими вызовами делают проблему политического самоопределения России крайне важной и многоплановой, а ее разрешение весьма нелегкой и ответственной задачей.

Наша страна на протяжении нескольких десятилетий осуществляла всемирно-исторический эксперимент радикального изменения социальных и политических порядков с весьма неоднозначными результатами. Советский Союз пытался стать своего рода анти-Западом, но это привело к парадоксальной гегемонии двух сверхдержав. Демонтаж Советского Союза отнюдь не повлек исчезновения державы в северной части Евразии. Политические порядки новой России демонстрируют явную преемственность со многими традициями СССР и Российской империи. Что Россия сохранила во всех своих превращениях? Что утратила? Что создала нового? Без ответа на эти вопросы трудно и фактически невозможно строить долгосрочные планы развития. Необходимо ясное политическое самоопределение России для мира и для себя, отчетливое понимание нами самими, нашими соседями, а также лидерами мирового развития, чем Россия была, чем она является сейчас и чем способна стать.

Мощная динамика и изменчивость России во многом объясняется тем, что она была едва ли не первой неевропейской страной и цивилизацией, которая уже при ранних Романовых вступила в состязание с Европой, пытаясь скорее инстинктивно, чем сознательно, усвоить и присвоить достижения только начавшейся на Западе модернизации. Ее опыт ценен хотя бы своей длительностью: три с лишним века европеизации и полтора – модернизации. В равной мере он ценен своим многообразием: отношение к модернизации и к Европе, а затем Западу много раз менялось в череде официальных моделей развития, не говоря уже о разнообразии частных подходов.

Кроме того, Россия важна как цивилизация, которая непосредственно или через звенья Великого Лимитрофа (Восточная Европа, Закавказье, Казахстан и Монголия) граничит с другими важнейшими цивилизациями (европейской, малоазиатской, иранской, среднеазиатской, китайской, японской, североамериканской), а также с ближневосточным и балканским цивилизационными комплексами.

Со многими из этих цивилизаций и цивилизационных комплексов Россия связана с породнением, порой неоднократным и по большей части весьма двусмысленным. Наша цивилизационная и культурная идентичность оказывается весьма растяжимой. Срединное положение России на суперконтиненте Старого Света делает ее своего рода сердцевиной цветка, к которой различные цивилизации от европейских до дальневосточных примыкают наподобие лепестков. Россия легко идентифицирует себя с цветком и с отдельными его лепестками. Не это ли позволяет русским ощущать себя, по выражению Ф.М. Достоевского, всечеловеком?

Особенно важно то, что Россия осуществила крупнейший всемирно-исторический эксперимент, «приватизировав» марксизм и сделав его краеугольным камнем мирового соперничества коммунизма и капитализма, Востока и Запада, центрами силы этих двух сверхцивилизаций в виде двух сверхдержав – СССР и США. Тем самым одна из радикальных версий революционной модернизации, выработанной европейской цивилизацией в числе других внутренних альтернатив, была превращена во внешнюю идею антикапитализма, или анти-Запада.

Подобного рода экстериоризация позволила Западу в определенной мере транслировать вовне, экспортировать некоторые стороны антиномий Модерна, с которыми трудно и опасно было совладать на собственной почве. Так, вполне органичный для модернизирующегося Запада тоталитарный тренд от диктатуры Савонаролы и Нового Иерусалима мюнстерских анабаптистов до итальянского фашизма и германского нацизма был представлен как отдельные национальные девиации на фоне полномасштабного и всемирно-исторического проекта советского коммунизма. Это обернулось благом для Запада, которому оказалось легче преодолевать внутренние искушения тоталитаризмом.

Однако и внешний мир в лице «реального социализма» получил не только издержки в виде тоталитарных диктатур, но и ценнейший опыт эффективного решения отдельных изолированных задач модернизации в их предельной или близкой к предельной форме. Более того – Россия обрела выстраданное и – увы – пока еще не слишком рационализованное знание, скорее интуитивное ощущение того, что развитие должно быть многогранным, сбалансированным и глобальным. Недаром выход из утопии анти-Запада был начат под лозунгами «нового мышления» с их пафосом коэволюции, конвергенции и приоритетов глобализации.

Наконец, Россия оказалась средоточием так называемого «посткомму-нистического транзита» – процесса неопределенных по исходу перемен. Это небывалые по своим масштабам процессы, непосредственно охватившие не только страны «реального социализма», но и зону бывших периферий соперничества Востока и Запада, а косвенно – все остальное человечество. При этом обстоятельства не оставляют ни времени на подготовку перемен и на «раскачку», ни страховочных ресурсов, ни исторического резерва на осуществление проб и ошибок. Главное же заключается в том, что наиболее простой способ перемен – через революционный кризис, обвал и возрождение с нуля – оказывается уже более недопустимым, поскольку он не только сопряжен с бедствиями для миллионов людей, живущих на огромных пространствах нашей планеты, но почти наверняка может спровоцировать резкое обострение глобального кризиса, вызвать поистине планетарную катастрофу.

Основная задача не только России и других стран зоны транзита, но и всего мира заключается таким образом в том, чтобы обеспечить не катастрофическое осуществление перемен, а в идеале их постепенный перевод в режим устойчивого, т.е. управляемого развития. По существу именно в условиях глобализации как наиболее продвинутой стадии модернизации обеспечение управляемости развития, его синхронизации в масштабах планеты начинает проявляться как центральная проблема и одновременно смысл эволюционных сдвигов, начатых пять с лишним веков назад в западноевропейском «поясе городов» и приобретших глобальный масштаб и отчетливость на рубеже тысячелетий.

Стабилизатор мирового развития?

В духе подобной рационализации возможно, например, перетолкование геополитической самоидентификации новой России. Дело в том, что выход из утопии анти-Запада был начат под лозунгами «нового мышления» с их пафосом коэволюции, конвергенции и приоритетов глобализации. Исторический вызов состоит в том, чтобы найти «антиреволюционные», а точнее нереволюционные (некатастрофические) способы осуществления «революций». Подобный подход к «посткоммунистическому транзиту» позволяет рассматривать его как критически важный пример, а при получении позитивных результатов и как образец для постепенного разрешения противоречий модернизации и глобализации в череде конструктивных (некатастрофических) перемен, открытых для трансформации в режим устойчивого развития.