Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Несмотря на свое название, потешные солдаты служат всерьез, получая жалованье и занимаясь не парадами, а военной наукой. Строят крепости, штурмуют их, несут при этом потери, считают раненых и убитых. Это продолжается семь лет, и все эти годы наравне с остальными с азов проходит непростую солдатскую науку Петр. Он самостоятельно рассчитывает параметры редутов, своими руками их возводит, сам забрасывает эти укрепления гранатами, получает, как и остальные, ранения. Известен случай, когда порохом ему серьезно опалило лицо и он чуть не ослеп.

Из Кремля за бесконечной суетой в Преображенском смотрят сначала с иронией и недоумением, а затем со все возрастающей тревогой. Уж очень быстро игрушечные солдатики становятся настоящими.

Все это время рядом с Преображенским в жизни Петра присутствует и Немецкая слобода, где он находит себе учителей, способных удовлетворить его любопытство к различным ремеслам, инструментам, а главное – к военной науке. В Немецкой слободе к этому времени живет пара генералов и множество офицеров, послуживших уже в разных европейских армиях и участвовавших в бесчисленных баталиях.

В начале 1690 года, когда две потешные роты стали полками – Преображенским и Семеновским (по названиям сел, где петровские войска располагались), почти все служившие там офицеры были иноземцами и только сержанты – русскими. Правда, во главе полков поставлен все-таки русский Головин – «человек гораздо глупый, но знавший солдатскую экзерцицию», как отзывался о нем князь Куракин.

Подобный подход к делу Петр сохранил и в дальнейшем на протяжении многих лет своих реформ: иностранные специалисты занимали самые почетные и влиятельные должности, но на первое место при возможности ставился все-таки русский, даже если он на данном этапе был подготовлен значительно слабее иностранного специалиста.

Царь заставлял русских учиться у западных специалистов, но никогда не забывал о национальных приоритетах. Позицию Петра, сформировавшуюся в этом плане очень рано, можно коротко обозначить так: взаимовыгодное сотрудничество при соблюдении главного условия – Запад для России, а не Россия для Запада. В этом смысле Петр был, если следовать логике Бердяева, типичным европейцем: легко шел на контакт, свободно воспринимал западную науку, критически отсеивая то, что казалось ненужным, а затем использовал эти знания в национальных интересах.

О том, как постепенно влезал Петр в новую для себя область знаний с помощью иностранцев, легко проследить на примере классической истории с астролябией. По воспоминаниям самого Петра, в 1687 году в ходе беседы с князем Долгоруким тот рассказал подростку, что когда-то у него был инструмент, позже кем-то украденный, с помощью которого «можно брать дистанции или расстояния, не доходя до того места». Мальчик был настолько потрясен, что немедленно приказал привезти астролябию из-за границы. Получив же инструмент, но не зная, как им пользоваться, Петр обратился за помощью к знакомому немецкому доктору. Тот и прислал к молодому царю из Немецкой слободы голландца Франца Тиммермана, ставшего вторым после Никиты Зотова учителем Петра.

Сохранились тетради этого периода, где хорошо видно, как Петр осваивал сначала арифметику и геометрию, а затем артиллерийское дело и строительство фортификаций. Ученых, изучавших эти тетради, в одинаковой степени потрясли два обстоятельства: с одной стороны, дикая орфография юного Петра и количество математических ошибок у голландского учителя, а с другой – невероятная скорость, с какой Петр овладевал знаниями. Он стремительно прошел все, что преподавал ему Тиммерман, легко освоил астролябию, изучил строение крепостей и свободно вычислял полет пушечного ядра.

С тем же Тиммерманом в селе Измайлове Петр случайно нашел старый английский бот, с чего, собственно, и началось увлечение царя морем, навигацией и кораблестроением.

Поле деятельности и здесь постепенно расширялось. Сначала узкая московская речушка Яуза и Просяной пруд в селе Измайлове, затем мелкое Плещеево озеро у Переславля-Залесского, позже северный Архангельск и южный Азов, а в конце концов, как известно, запад – Балтийское море.

В Немецкой слободе Петр нашел не только необходимые ему знания, но и отдых для души: веселых собутыльников, любовную страсть и товарищей, главным из которых на долгие годы стал швейцарец Франц Лефорт.

Мнения русских историков об этой примечательной фигуре весьма разнятся. Все признают, что Лефорт никогда не влезал в дела Петра, не использовал свою дружбу с царем в корыстных целях, был его искренним сторонником и немало способствовал интересу государя к Западу. В частности, многие приписывают именно Лефорту идею о заграничной поездке Петра, сыгравшей немалую роль в русской истории. Вместе с тем очень часто как раз на швейцарца возлагают вину за то, что в Немецкой слободе царь приобрел не только полезные знания, но и страсть к чрезмерному потреблению вина и разнузданным кутежам.

Не очень лестно отзывается о нем Ключевский:

Рядом с… «Алексашкой» Меншиковым, человеком темного происхождения, невежественным… но шустрым и сметливым… стал Франц Яковлевич Лефорт, авантюрист из Женевы, пустившийся за тридевять земель искать счастья и попавший в Москву, невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, веселый говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальной зале, неизменный товарищ за бутылкой, мастер веселить и веселиться, устроить пир на славу с музыкой, с дамами и танцами – словом, душа-человек…

Можно на это взглянуть, однако, и иначе. Франц Лефорт действительно не обладал какими-то специальными знаниями, но, с другой стороны, этот свой недостаток «душа-человек» компенсировал владением несколькими языками, умением прекрасно фехтовать (в те времена это тоже ценилось), наконец, внутренней, духовной свободой, что в первую очередь и привлекало в нем Петра.

Следует учесть, что мужчина растет, постигая не только астролябию, фортификацию, анатомию или Аристотеля, но еще и музыку, танцы, вино, женщин. Дурное влияние Лефорта на царя, похоже, несколько преувеличено; просто Петр в силу своего природного характера предавался пирушкам и своей любовной связи с Анной Монс – дочерью одного из обитателей Немецкой слободы – с таким же неуемным пылом, с каким позже строил каждый новый фрегат для русского флота.

Привязанность к Преображенскому и Немецкой слободе оказалась настолько глубокой, что в жизни Петра ничего не изменилось даже тогда, когда в 1689 году правительство Софьи пало, ее саму заперли в Новодевичьем монастыре, а к власти пришли Нарышкины во главе с царицей Натальей. Иван остался в Москве церемониальным царем, а Петр, несмотря на то что ему уже ничего не мешало взять бразды правления в свои руки, предпочел еще на несколько лет вернуться к своим «марсовым», питейным и любовным потехам.