Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)
Шрифт:
В одном ящике Царского архива с материалами дела И. Берсеня и Максима Грека хранились «списки Петра Карпова-Мухина, и Некраса Харламова, и Якова Дмитриева». Опала этих лиц также связана с делом Берсеня. Дьяк Иван Некрас Владимиров сын Харламов был одним из видных деятелей дьяческого аппарата в 1510–1522 гг. Последний раз в источниках он упомянут осенью 1523 г. во время приема литовских послов [1100] . Яков Дмитриев сын Давыдов в 1512–1515 гг. упоминается в разрядах как военачальник князя Дмитрия Углицкого. Его сын Григорий в середине XVI в. служил как дворовый сын боярский по Угличу [1101] .
1100
Описи, ящик 27, стр. 20; Сб. РИО, т. 35, стр. 673.
1101
РК, стр. 25, 39, 45, 47, 56; Тысячная книга, стр. 205.
Вторым
1102
РИБ, т. XXXI, стб. 163–165; РК, стр. 69, 71.
Двоюродный браг князя Семена Андрей Дмитриевич женат был на дочери Андрея Васильевича Углицкого [1103] . Браг Андрея Дмитриевича Михаил Карамыш (дед Андрея Курбского), по словам Грозного, «умышлял» с Андреем Углицким на Ивана III. Племянник князя Семена Андрей Михайлович Курбский давал резкую характеристику и самому Василию III, и Софии Палеолог. Себя он считал учеником Максима Грека. Мать князя Андрея была сестрой В. М. Тучкова, также одного из учеников Максима Грека. По словам Грозного, отец Андрея «многи пагуба и смерти умышлял» вместе с Дмитрием-внуком на Василия III [1104] .
1103
АФЗХ, ч. II, № 200, стр. 201.
1104
Послания Ивана Грозного, стр. 29.
В 1523 г. в последний раз в разрядах упомянут Михаил Андреевич Плещеев. Из более поздних известий мы знаем, что он попал в немилость. Причины опалы М. А. Плещеева в общем ясны — это связи его с оппозиционными кругами. Дед его Петр Михайлович служил боярином князю Юрию Ивановичу. При дворе дмитровского князя находился и его дальний родственник Василий Рычко Помяс Плещеев (сын Воропая Петрова) [1105] . В середине XVI в. по Кашину служили Василий Семенович Плещеев с детьми Андреем и Замятней, тогда же по Дмитрову числились Нечай и Чобот Никитичи Плещеевы [1106] . Двоюродному брату Никиты Павлиновича Ивану Васильевичу Плещееву в мае 1526 г. князь Юрий Дмитровскии выдал жалованную грамоту.
1105
Родословная книга, ч. I, стр. 288, 299; ПСРЛ, т. XXVIII, стр. 159; Э, л. 81 об.
1106
Тысячная книга, стр. 130, 134. По родословцу, у Никиты (служившего князю Юрию) дети были Петр и Иван (Родословная книга, ч. I, стр. 301). Речь, очевидно, идет об одних и тех же лицах.
Плещеевы были близки и к Кирилло-Белозерскому монастырю, поддерживавшему нестяжателей. Если дядя Михаила Плещеева Вельямин постригся в Троице, то родной брат Афанасий «был в чернцах в Кирилове монастыре». Возможно, это пострижение было недобровольно. Во всяком случае один двоюродный брат Михаила, Иван Юрьевич, «побежал в Литву», а другого, Василия, «постриг… князь великий в Кирилове монастыре в опале». Несколько Плещеевых служили митрополитам, причем один из них, Богдан Федорович, — Варлааму [1107] .
1107
Родословная книга, ч. I, стр. 277, 299, 300.
Таким образом, опалу М. А. Плещеева с большей долей вероятности можно связать с событиями 1525 г.
Итак, в деле И. Н. Берсеня Беклемишева и Максима Грека явственно обнаруживаются две группы лиц. С одной стороны, это люди, связанные с окружением Юрия Дмитровского и Дмитрия Углицкого (И. Берсень, П. Муха Карпов, Я. Давыдов, возможно, М. Плещеев), с другой — нестяжательская часть духовенства (Максим Грек). Выступая из канонических соображений против предполагавшегося развода Василия III, Максим Грек и его окружение тем самым отстаивали права Юрия Дмитровского на наследование московского престола [1108] .
1108
Основные положения этой главы были доложены автором 18 октября 1968 г. на заседании группы феодализма ЛОИИ. С ними был знаком В. Д. Назаров, который позднее писал: «За участниками процесса (Максима Грека и Берсеня Беклемишева 1525 г. — А. 3.) вырисовывалась и фигура родного брата Василия III, дмитровско-кашинского удельного князя Юрия, следующего по старшинству сына Ивана III. Именно при его дворе служило большинство ближайших родственников Берсеня Беклемишева. Бездетный брак Василия III сулил князю Юрию радужные перспективы
на занятие престола после смерти. Вполне понятно, что намечавшийся развод московского государя не соответствовал его интересам» (В. Д. Назаров. Тайна челобитной Ивана Воротынского. — «Вопросы истории», 1969, № 1, стр. 214. Ср. там же ссылку на Летописец собр. Оболенского, № 42, с ремаркой: «Указано нам А. А. Зиминым»). На этот текст В. Д. Назарова ссылается и Н. А. Казакова (Н. А. Казакова. Очерки, стр. 225): «Сочувствие Берсеня удельным князьям, быть может, было обусловлено в какой-то степени его родственными связями: большинство ближайших родственников служило при дворе удельного дмитровско-кашинского князя Юрия Ивановича».О том, что Максим Грек и его окружение выступали против второго брака Василия III, свидетельствует «Выпись о втором браке», составленная на вполне доброкачественных источниках. В ней рассказывается о выступлении Вассиана Патрикеева (друга Максима) против развода великого князя и мотивируется осуждение Максима и его сподвижников «того ради, чтобы изложения и обличения от них не было про совокупление брака» [1109] , т. е. чтобы они впредь не выступали против второго брака великого князя. Конечно, Это было не официальное обвинение, а лишь причина гнева великого князя.
1109
С. Белокуров. О библиотеке московских государей в XVI столетии. М., 1898, прил., стр. LX.
О сходстве позиции Вассиана с Максимом Греком можно судить уже не только по «Выписи», но и по рассказу Андрея Курбского [1110] . Н. А. Казакова считает оба рассказа недостоверными, ибо, по ее наблюдениям, Вассиан после 1525 г. еще в течение ряда лет пользовался влиянием при великокняжеском дворе [1111] . Но этот довод не может считаться убедительным. Ведь и Сильвестр в 1553 г. выступал на заседании Боярской думы против Ивана IV (по вопросу о наследнике престола), однако осужден он был значительно позднее (в 1560 г.). В отличие от Максима Грека Вассиан не был противником внешнеполитической программы Василия III.
1110
РИБ, т. XXXI, стр. 163.
1111
Казакова, стр. 70–72. Ср. ее же. Очерки, стр. 117–120. По мнению Н. А. Казаковой, «версия об осуждении Вассиана за его противодействие второму браку Василия III, созданная в оппозиционных кругах Ивану IV с целью его дискредитации, была распространена на Максима Грека в тех же самых целях» (там же, стр. 182), Доказательства этого умозаключения Н. А. Казакова не приводит, а ее замечание о родстве Вассиана с Сабуровыми ошибочно (там же, стр. 118).
Взгляды Максима Грека в какой-то мере разделяли отдельные представители придворного окружения Василия III. Это не были выразители интересов «реакционного боярства», в число которых, кстати, охотно и бездоказательно заносят и самого Максима. Среди них мы находим лиц, по тем или иным причинам недовольных политикой московского государя, и тех, кто в кружке Максима стремился приобрести философские, литературные и другие знания, тяга к которым была в это время очень явственной. Никаких преступлений даже с точки зрения юрисдикции XVI в. Эти лица не совершили и в число обвиняемых не были включены.
Главным свидетелем обвинения по делу Берсеня стал Максим Грек, пытавшийся «откровенным признанием» облегчить свою участь. Человек сомнительной моральной чистоты [1112] , Максим Грек надеялся, что он, как иноземец, обладает известным иммунитетом, который он решил подкрепить еще доносом на И. Н. Берсеня и тем самым вызвать признательность властей. Но предателям редко удается избегнуть возмездия. Так случилось и на этот раз. Максим Грек не знал, что гнев Василия III (и тем более митрополита Даниила) направлен был прежде всего по его адресу, а Берсень оказался попутно втянут в судебное разбирательство.
1112
О его трансформации из гуманиста в доминиканца, а затем в православного монаха см. выше.
Еще в начале декабря 1524 г., когда Максим был «пойман», Федька Жареный говорил Берсеню: «Велят мне Максима клепати». Якобы даже сам великий князь присылал к нему троицкого игумена со словами: «Только мне солжи на Максима, и яз тебя пожалую» [1113] . Игра Максима Грека была проиграна еще до того, как началась.
На следствии в феврале 1525 г. Максим Грек показал, что И. Н. Берсень вел с ним сомнительные разговоры о турецких «царях бесерменьских». Очевидно, именно турецкая тема волновала прежде всего инициаторов процесса. Берсень спрашивал у Максима: «Как вы от них прожываете?» Ведь турки — «гонители» православных, и, следовательно, для греков настали «люты» времена. Максим Грек отвечал, что «цари у нас злочестивые, а у патреярхов и у митрополитов в их суд не въступаются». Получалось, что Максим «бусурманов» хвалил и в то же время хулил русские порядки (при которых, как известно, великий князь не только вмешивался в церковные дела, но даже организовал суд над самим Максимом).
1113
ААЭ, т. I, № 172, стр. 144.