Россия выходит из войны. Советско-американские отношения, 1917–1918

2. Петроградский совет претендует на роль национального правительства России; Троцкий назначен комиссаром по иностранным делам (то есть официально возглавил Наркомат иностранных дел);

3. Новый режим предлагает немедленный мир.

4. Керенский, совершивший побег, по достоверным сведениям, наступает на Петроград с антибольшевистски настроенными вооруженными силами.

Позже в тот же день президент написал личное письмо представителю Флориды Фрэнку Кларку, в котором говорилось: «…Я ни в коем случае не потерял веру в российский исход. России, как и Франции в прошлом столетии, без сомнения, придется пройти через глубокие воды, но она выйдет на земную твердь с другой стороны, и ее великий народ – ибо этот народ велик – по моему мнению, займет подобающее ему в мире место».

До пятницы 16 ноября никакой непосредственной информации от посла Фрэнсиса не поступало. Всю неделю газеты публиковали статьи о боях между красными и белыми, ненадежность противоречивых историй носила очевидный характер, однако их было вполне достаточно, чтобы поднять серьезные вопросы относительно того, добьются ли большевики успеха в сохранении власти. До 16 ноября включительно Госдепартамент все еще жаловался корреспондентам на то, что связь была настолько плохой, что «невозможно понять, что происходит в России». Наконец в субботу, 17 ноября, довольно надежными свидетельствами подтвердился окончательный провал попытки Керенского перейти в контрнаступление. Можно было бы предположить, что в какой-то момент в течение недели с 10 по 17 ноября президент дополнительно обсудил с ведущими советниками ситуацию, возникшую в России, ее влияние на ведение войны и будущее отношение к этой стране. К сожалению, в опубликованных исторических записях на этот счет нет никаких указаний. В личных бумагах президента или госсекретаря также отсутствуют даже намеки на какую-либо интенсивную озабоченность российской проблемой.

И это менее удивительно, чем может показаться на первый взгляд. Информация, имевшаяся в распоряжении правительства Соединенных Штатов, по-прежнему была фрагментарной и сбивающей с толку. Не существовало никаких надежных предпосылок к тому, что большевики навсегда закрепились у власти. Более того, полковник Хаус только что прибыл в Англию в качестве специального представителя президента, вооруженный самыми широкими полномочиями обсуждения с британцами и другими европейскими союзниками вопросов, касающихся общего ведения военных действий. К этой категории, несомненно, следовало отнести и распад России. Возникало естественное желание дождаться подробного доклада полковника, прежде чем окончательно определять американское отношение к новой ситуации.

В отсутствие каких-либо указаний из Вашингтона послу Фрэнсису оставалось только проявлять максимальную осмотрительность в отношении политических поступков в этих необычных обстоятельствах. Его главная проблема на данный момент заключалась в том, продолжать ли поддерживать американское официальное представительство в российской столице, поскольку правительство, при котором оно было аккредитовано, исчезло, и устанавливать ли связь с новой партией, узурпировавшей власть. Встреча дипломатического корпуса, состоявшаяся 8 ноября, не смогла оказать ему особой помощи или дать наставлений. Решение Троцкого двумя днями позже занять здание Министерства иностранных дел явно говорило о том, что большевистские власти в ближайшее время рассчитывали вступить в дипломатические сношения с иностранными правительствами. Но ситуация все еще оставалась слишком запутанной, а долговечность большевистской власти – слишком неопределенной, чтобы давать полезные рекомендации Вашингтону о выборе политической линии по отношению к новому режиму. На второй день после революции Фрэнсис телеграфировал в Вашингтон, как само собой разумеющееся отметил, что «в настоящее время мы не должны предоставлять России займов». Это была первая и последняя рекомендация, данная Фрэнсисом своему правительству по отношению к новому режиму в первые дни большевистской власти. Как и все остальные обыватели российской столицы, он, затаив дыхание, продолжал наблюдать, смогут ли большевики сохранить свою власть против ожидаемой контратаки Керенского.

Хотя безопасность посольства находилась под угрозой, по крайней мере, в такой степени, что он организовал высылку незамужних американских женщин и мужчин с женами и детьми, опасность не казалась достаточно большой, чтобы оправдать полную эвакуацию всей канцелярии. Безусловно, в городе царил хаос, местами происходили случайные кровопролития, но беспорядки и насилие пока не были направлены против иностранцев.

Известны по меньшей мере два случая в дни, непосредственно следующие за захватом власти большевиками, когда младшие офицеры американской военной миссии посетили Троцкого и обсудили с ним порядок охраны посольства. По-видимому, их заверили, что все иностранцы, особенно американские граждане, будут находиться в российской столице в полной безопасности. В дополнение к этому военные атташе союзников, включая генерала Джадсона, посетили большевистского уполномоченного Муравьева [19] , назначенного военным комендантом Петроградского округа, и просили его о защите иностранных дипломатических миссий, где, очевидно, получили аналогичные заверения. Создается впечатление, что у некоторых иностранцев явно были преувеличенные впечатления о числе кровопролитий и уровне опасности. Приведу пару характерных цитат: «Первое, что я должен вам сказать, – это то, что мы все сидим на бомбе. Я просто жду, когда кто-нибудь поднесет к ней спичку. Если посол выберется из этой передряги, нам ужасно повезет» (из частного письма Ф. Джордана от 30 ноября); «…вы не можете сказать, в какую минуту вас убьют. Эти сумасшедшие люди убивают друг друга так же, как мы прихлопываем мух у себя дома. Прожив 18 месяцев в такой дикой стране, как эта, чувствуешь, что есть только два достойных места для жизни: одно – рай, другое – Америка» (из дневниковой записи У. Джадсона 14–16 ноября).

19

Михаил Артемьевич Муравьев (1880–1918) – офицер Русской императорской армии, революционер (левый эсер), командир отрядов Красной гвардии, политический авантюрист, предложивший свои услуги советскому правительству после Октябрьской революции.

Таким образом, не только не существовало непосредственной физической необходимости в эвакуации американского посольства, но и были общие сомнения, что такой шаг был бы политически разумным. Многим американцам, проникнутым характерной концепцией, что наличие дипломатического представительства является жестом дружбы, а не просто каналом межправительственной связи, казалось, что отзыв официальных представителей будет равнозначен «отказу» от российского народа или, по крайней мере, от тех элементов, которые все еще благосклонны к делу союзников. Генеральный консул в Москве телеграфировал в Вашингтон, что в целях противодействия немецкому шпионажу и пропаганде, «…а также для оказания моральной поддержки лучшим элементам в России, которые вновь возьмут верх, необходимо приложить все усилия для сохранения каждого американского агентства в России» (телеграмма № 59 от 17 ноября).

Представители свергнутых лидеров Временного правительства, естественно, делали все возможное, чтобы поддержать это чувство. Личный секретарь Керенского, появившийся в Стокгольме во второй половине ноября, дал большевистскому правительству две-четыре недели существования и настоятельно призвал Соединенные Штаты проявить недолгое терпение. По его словам, единственная надежда для Америки заключалась в «непринятии чьей-либо стороны в нынешней борьбе и в ожидании формирования какого-нибудь более стабильного правительства» (телеграмма № 1038 от 21 ноября из Стокгольма в Госдепартамент). Аналогичные призывы исходили и от посла Временного правительства Бориса Бахметьева в Вашингтоне. 27 ноября он оставил в Госдепартаменте сообщение, якобы подготовленное «недееспособным Временным правительством» в Петрограде 22 ноября, которое заканчивалось следующими словами: «Слухи, появившиеся в российской прессе, об уходе представителей союзников оказывают крайне неблагоприятное воздействие на общественное мнение; любое действие, создающее впечатление, что союзники бросают российский народ в нынешней критической ситуации, может пробудить у нации чувство, что Россия освобождена от ответственности за срыв действий союзников».

Настойчивые требование сохранить дипломатическое учреждение в чужой стране, безусловно, противоречит всем дипломатическим традициям и теориям, если только это не сопровождается фактическим признанием, по крайней мере де-факто, местной суверенной власти. С любой точки зрения официальный представитель за рубежом – это гость местного органа власти принимающей стороны. Его привилегии и условия проживания основываются на согласии, благосклонности и степени защиты. Строго говоря, если правительство Соединенных Штатов не было склонно признавать советский режим, оно не имело права просить советские власти (что косвенно оно и сделало) предоставлять американскому официальному учреждению в Петрограде в течение сколь-либо значительного периода времени удобства и защиту, необходимые для его дальнейшего проживания и функционирования. Аномальность этой ситуации усугублялась широко распространенным мнением о том, что самой целью поддержания американского официального истеблишмента в России было поощрение политических противников большевиков.

Но в дни, непосредственно последовавшие за Октябрьской революцией, ситуация была слишком запутанной, чтобы признать подобную логику. До сих пор не было официального уведомления иностранных посольств об установлении нового режима. Советским властям еще предстояло продемонстрировать, даже самим себе, способность оставаться у власти сколь угодно долго. Это ставило иностранных представителей в тупик и затрудняло принятие какого-либо твердого решения, да и сами большевистские лидеры, учитывая маячившую перед ними неопределенность Брест-Литовска, не могли быть уверены, что в какой-то момент им не понадобятся представители капиталистических правительств, уже находящиеся в их столице.

Таким образом, Фрэнсис остался, несмотря на захват власти большевиками. С ним остались сотрудники канцелярии посольства, а также множество других официальных или полуофициальных лиц, пребывающих в Петрограде. Они продолжали, насколько могли, заниматься самой разнообразной деятельностью, зачастую связанной с военным временем: наблюдением за ходом событий, ведением военной пропаганды и разведывательной работы, присмотром за американской собственностью, в некоторых случаях – предоставлением помощи различным слоям российского населения. Фрэнсис продолжал считать себя представителем Соединенных Штатов, время от времени обращаясь через голову большевистского режима к гражданам Российского государства. Сложившаяся аномальная ситуация, неопределенная, запутанная и чреватая затруднениями и опасностями для всех заинтересованных сторон, не могла продолжаться долго.

Глава 4. Советский подход к перемирию

Война мертва в сердцах людей.

Из дневниковых записей Рэймонда Робинса

Непосредственные проблемы, связанные с завершением захвата власти в крупных городах и созданием регулярного правительства, занимали коммунистических лидеров в течение первых двух недель после большевистского переворота. Только к 15 ноября угроза контрнаступления Керенского была окончательно устранена. К 19 ноября самые критические задачи получили относительное разрешение, по крайней мере, до такой степени, что стало возможным уделять внимание и другим вещам. В тот день Троцкий наконец утвердился в Министерстве иностранных дел и был готов приступить к проведению советской внешней политики.