Россия выходит из войны. Советско-американские отношения, 1917–1918
Шрифт:
Это вовсе не означало, что Троцкий ожидал нормальных дипломатических контактов с Фрэнсисом и другими посланниками. В своих мемуарах он отмечает, что кто-то процитировал его реакцию на просьбу взять на себя ответственность за советскую внешнюю политику: «А какого рода дипломатической работой мы будем заниматься? Я выпущу несколько революционных воззваний к народам, а затем прикрою лавочку». Сам Троцкий утверждает, что это приписываемое ему утверждение было явным преувеличением, но сам факт, что он его процитировал, свидетельствует о первичном отношении большевиков к внешней политике.
Поскольку к этому времени не последовало никакой реакции ведущих держав, а особенно правительств стран Антанты на Декрет о мире, советские лидеры приступили к энергичным и решительным действиям по выводу России из войны. Их первым шагом, предпринятым поздним вечером 20 ноября, стала отправка телеграммы исполняющему обязанности главнокомандующего генералу Духонину, предписывающая ему предложить своему немецкому военному коллеге трехмесячное прекращение военных действий
Сразу же после приказа Духонину последовало первое официальное сообщение советского правительства, адресованное посланникам союзников в Петрограде (включая Фрэнсиса). Оно было написано на французском языке и подписано Троцким в качестве наркома иностранных дел, отправлено 21 ноября, получено представительствами союзников поздно вечером и служило двум целям.
Во-первых, в сообщении правительствам союзных стран официально сообщалось, что «…Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов учредил 26 октября месяца сего года (по старому стилю) новое правительство Российской Республики в форме Совета народных комиссаров».
Таким образом, это было первое официальное уведомление союзных правительств, включая правительство Соединенных Штатов, об установлении советской власти. Подразумевается, что сообщение представляло собой требование о признании и приглашение к установлению нормальных дипломатических отношений. Можно с уверенностью сказать, что на момент получения этого уведомления в Вашингтоне (утром 24 ноября), кроме Соединенных Штатов, были официально уведомлены посланники Великобритании, Франции, Италии, Бельгии и Сербии. Более «мелкие» союзники такого уведомления не получали.
Во-вторых, в сообщении привлекалось внимание к «предложению о перемирии и демократическом мире» (очевидно, имелся в виду Декрет о мире от 8 ноября), содержалась просьба к послу «…быть достаточно любезным, чтобы рассматривать вышеупомянутый документ как официальное предложение о немедленном заключении перемирия на всех фронтах и о немедленном начале переговоров о мире – предложение, с которым полномочное правительство Российской Республики обращается одновременно ко всем воюющим нациям и их правительствам». Текст документа заканчивался заверением в «глубоком уважении… к народу Соединенных Штатов». О правительстве не было сказано ни слова. Фрэнсис незамедлительно передал текст этого сообщения по телеграфу в Государственный департамент (из телеграммы № 2006 от 22 ноября 1917 г.), но не стал сопровождать его никакими собственными рекомендациями. Посол Великобритании Бьюкенен, передавая послание, призвал свое правительство ответить посредством заявления палаты общин, что оно будет готово обсуждать условия мира с «законно созданным правительством» в России, но не с тем, которое «нарушило обязательства, взятые одним из своих предшественников по соглашению от 5 сентября 1914 года», в соответствии с которым союзники обязались не заключать сепаратный мир (Бьюкенен Дж. Моя миссия в Россию и другие дипломатические воспоминания. Бостон, 1923).
На заседании Центрального исполнительного комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов (20–21 ноября) Троцкий выступил с речью, которая является одним из первых ответственных советских заявлений по внешней политике. Он начал с изложения основных моментов ситуации, которая существовала в течение двух недель, прошедших с момента первоначального захвата власти. Обсуждая реакцию на советский мирный шаг как вражеских держав (он назвал ее «двусмысленной»), так и союзников, Троцкий отметил, что Британия оказалась самой враждебной из всех иностранных стран по отношению к советской власти (британская буржуазия, как обвинял ее докладчик, ратовала за продление войны), во Франции война угрожала нации «вырождением и смертью» (антивоенная борьба французского рабочего класса нарастала), а в Италии были созданы условия, благоприятные для советской инициативы.
Обращаясь затем к Соединенным Штатам, Троцкий (который, как следует напомнить, был в Нью-Йорке в этом же году ранее) высказал следующие взгляды. Соединенные Штаты начали вмешиваться в войну спустя три года, под влиянием трезвых расчетов американской фондовой биржи. Америка не могла мириться с победой одной коалиции над другой, поэтому Соединенные Штаты заинтересованы в ослаблении обеих коалиций и в укреплении гегемонии американского капитала. Кроме того, американская военная промышленность заинтересована в войне. За время войны экспорт американских товаров увеличился более чем вдвое и достиг показателя, которого не достигало ни одно другое капиталистическое государство. Экспорт почти полностью шел в союзные страны. Когда в январе Германия выступила за ведение неограниченной подводной войны, все железнодорожные станции и гавани в Соединенных Штатах оказались перегруженными продукцией военной промышленности, что привело к дезорганизации транспорта, а Нью-Йорк стал свидетелем таких продовольственных бунтов, каких никогда не видели в России. Тогда финансовые капиталисты выдвинули требование Вильсону: обеспечить продажу продукции военной промышленности внутри
страны. Президент принял ультиматум, а следовательно, подготовку к войне и саму войну. Америка не стремится к территориальным завоеваниям и может быть вполне терпимой в отношении существования советского правительства, поскольку ее устраивает истощение союзных стран и Германии. Кроме того, Соединенные Штаты заинтересованы в инвестировании своего капитала в Россию.Полный текст этой речи был опубликован в советской прессе, и ее часть, касающуюся Соединенных Штатов, Фрэнсис телеграфом отправил через день или два дня в Государственный департамент.
Последствия выступления Троцкого заслуживают отдельного внимания. Из него вытекало, что первый советский нарком иностранных дел, сделавший в официальном качестве свои первые публичные замечания о Соединенных Штатах, весьма цинично относился к реалиям американской демократии. Он выдвинул против народа и правительства Соединенных Штатов абсурдные обвинения в том, что они желали ослабления союзников, с которыми были связаны ведением военных действий, и стремились саботировать общие антигерманские усилия. Трагичная торжественность великого решения Вильсона, принятого зимой и весной 1917 года, была низведена Троцким до бесхребетной капитуляции перед «ультиматумом» финансистов. Кроме того, министр фальсифицировал картину дезорганизации и голода в Нью-Йорке, упомянув «продовольственные бунты, невиданные в России». Очевидно, Троцкий подразумевал так называемые «протесты домохозяек», направленные против высокой стоимости жизни и имевшие место 18–24 февраля, когда Троцкий находился в Нью-Йорке (тогда в демонстрациях приняли участие около 400 женщин). Эти протесты приняли форму массовых визитов в мэрию и ограничились несколькими опрокидываниями попавшихся по дороге тележек разносчиков. Появляются как Социалистическая партия, так и «Международные рабочие мира», чтобы приложить руку к организации протестного движения. Шокирующий рост стоимости жизни не подлежал сомнению; но, если Троцкий думал, что люди страдают неоправданно, он напрасно тратил свое сочувствие. Исчерпывающее расследование, проведенное комиссаром полиции Нью-Йорка Харидесом по результатам беспорядков, не выявило никакой аномальной нужды. Напротив, комиссар благотворительных организаций пришел к выводу, что «основная масса населения Нью-Йорка находится в лучшем состоянии, чем это было в течение многих лет» (Нью-Йорк джеральд. 24 февраля 1917 г.). Чтобы кто-нибудь не предположил, что этот отчет был продуктом реакционной предвзятости, позвольте отметить, что уполномоченным, опубликовавшим его, был не кто иной, как Джон А. Кингсбери, которому много лет спустя предстояло стать председателем Национального совета советско-американской дружбы и в этом качестве выступать с докладами на конгрессах мира в Москве в 1950 и 1951 годах.
Наконец, слушателей Троцкого самоуверенно поощряли верить, что Америка будет «терпимой в отношении существования советского правительства», поскольку взаимное истощение Германии и союзников является вполне достаточным условием для удовлетворения финансовой похоти американских капиталистов, а российский рынок крайне привлекателен для инвестиций. Другими словами, из выступления Троцкого следовал вывод, что у Соединенных Штатов не существует ни идеалов, ни убеждений, ни интереса к международным политическим делам в целом, в том числе и к войне, за исключением всепоглощающей жадности монстров капитала.
Верил ли сам Троцкий в эти заявления? В какой-то степени, несомненно, да. Его взгляд на Соединенные Штаты действительно был ограниченным и искаженным, почерпнутым главным образом из мрачного интерьера редакции малоизвестной русской социалистической газеты в Нью-Йорке. Вместе с тем ничто в его личных понятиях политической этики не исключало пропагандистских искажений. Скорее наоборот, его кодекс предусматривал, что было бы упущением не осуществлять подобные передергивания, если таким образом можно продвигать дело. Возможно, в нем также присутствовал и некий оттенок зависти и раздражения по отношению к стране, которая так плохо вписывалась в жесткие рамки марксистской мысли. В любом случае это заявление явно не способствовало сочувственному приему в Вашингтоне официальной ноты-уведомления, направленной правительству Соединенных Штатов в тот же день.
21 ноября, пока советская нота доставлялась в иностранные посольства и пока Троцкий произносил свою речь, советские лидеры с нетерпением ждали какого-либо ответа от Духонина. У них не было никаких иллюзий относительно политических взглядов генерала и его деятельности. «Нам было ясно, что мы имеем дело с противником народной воли и врагом революции» (Ленин В.В. Доклад о переговорах с Духониным на заседании ВЦИК 23 ноября 1917 года. М.; Л., 1930). Зная о приказе Духонину добиваться перемирия, ряд политических деятелей оппозиции (в основном лидеры эсеров) уже собирались в штабе генерала в попытке организовать конкурирующее правительство под его военной защитой. Несколько генералов штаба даже выпустили обращение от 20 ноября, призывающее к формированию нового правительства для замены большевистского режима и предлагающее видного лидера эсеров Чернова в качестве его главы. Большевикам должно было быть ясно, что эти действия происходили с ведома по крайней мере некоторых союзных дипломатов в Петрограде, а возможно, и с их поощрения. Следовательно, большевистские лидеры обратились к Духонину с приказом добиваться перемирия, не вследствие доверия генералу или хотя бы его принятия, а только потому, что еще не удосужились заменить его советским назначенцем, одновременно не желая терять время в вопросе заключения перемирия.