Россия выходит из войны. Советско-американские отношения, 1917–1918

У Ленина и его соратников создалось впечатление, что они поставили все воюющие стороны в неловкое и серьезное затруднительное положение, опубликовав секретные договоры и одновременно предприняв шаги по прекращению войны на основе отказа от аннексий или контрибуций. Введенные в заблуждение различными искаженными представлениями о состоянии морального духа в различных воюющих странах, и об общественном отклике на их собственные революционные действия за границей, они пришли к самоуверенному выводу, что обладают политическим рычагом влияния на западные правительства через их рабочих и солдат, с помощью которых они могли бы силой либо шантажом заставить власть имущих согласиться на предписанные условия. В противном случае, по мнению большевиков, западные страны затянуло бы в круговерть революционных потрясений.

Они были совершенно беспристрастны в своей ненависти к воюющим правительствам, не находя различий между двумя враждующими сторонами, и с нетерпением ожидали результатов политического давления, которое намеревались наращивать. Но все же главные тревоги большевистских лидеров были связаны с их собственной внутренней ситуацией. С особым беспокойством большевистские лидеры отнеслись к обращениям союзников к Духонину, поскольку они были адресованы не к ним, а именно генералу-антибольшевику, и сформулированы весьма угрожающе.

В посольствах союзников в Петрограде, включая посольство Соединенных Штатов, посланники ожидали реакции своих правительств на советский Декрет о мире и признание нового правительства России. Посланники сделали свое дело, дав собственные рекомендации, и теперь им оставалось только ждать. Но после прохождения некоторого времени влияние Октябрьской революции и ее непосредственные последствия начали постепенно осознаваться сотрудниками союзнических миссий и вызывать резкое разделение реакции и мнений. Окончательный выход России из рядов коалиции воюющих наций должен был вызвать замешательство и ужас у людей, чье присутствие и функции в Петрограде были непосредственно связаны с военными усилиями их стран. В целом союзные иностранные колонии в российской столице, состоящие из людей, на жизнь которых глубоко повлияли произошедшие политические перемены, были первыми, кто воспринял и впитал в себя сильное разделяющее воздействие, которое феномену советской власти навсегда стало суждено оказывать на западное общество.

В это время внимание Западной Европы было приковано к предстоящей Межсоюзнической конференции в Париже и к вопросу объединения военных усилий союзников. Катастрофическое поражение итальянцев в конце октября усилило понимание необходимости такого объединения, как и прогрессирующий распад русских армий после неудачной попытки Керенского провести летнее наступление. 8 ноября, в день большевистского переворота, французы, англичане и итальянцы договорились о создании Высшего военного совета, но соглашение носило неофициальный характер, и ряд важных организационных вопросов еще только предстояло уладить. По мере того как военные действия Америки начали приобретать значимые масштабы, стала быстро произрастать потребность в координации с союзниками. В конце октября Вильсон отправил полковника Хауса в Европу не только ради представления позиции Соединенных Штатов на предстоящей конференции, но и для общедоступности обсуждения важнейших политических и военных проблем с другими лидерами коалиции.

Хаус прибыл в Англию 7 ноября, где его приняли с почестями, достойными премьер-министра, если только не главы государства. «Никогда еще в истории, – писал лондонский корреспондент „Нью-Йорк таймс“, – приехавший в Европу заморский иностранец не находил в ней столь большего признания и не обладал большей властью». Лондонская «Таймс» приравняла переговоры Хауса с британскими лидерами к личной встрече правительств, фактически поставив, таким образом, полковника Хауса на один уровень с правительством Соединенных Штатов.

22 ноября, когда первая нота Троцкого союзническим посланникам была передана по телеграфу, Хаус и члены его миссии направлялись из Лондона в Париж на заседания Межсоюзнической конференции (начало 29 ноября) и Высшего военного совета (начало 1 декабря). Собрание государственных деятелей в Париже предоставило удобный повод для обмена мнениями по этому вопросу. Было вполне естественно, что Вильсону, сильно полагающемуся на все советы полковника Хауса, связанные с межсоюзническим сотрудничеством, следовало дождаться результатов его дискуссий с другими лидерами альянса в отношении подхода к Советам.

Однако прежде, чем мы обратимся к парижским дебатам, было бы неплохо немного подробнее проследить за ходом событий в Петрограде, где последующие дни должны были оказаться весьма беспокойными для официальных американцев.

Глава 5. Первые проблемы контактов с советскими властями

Главное, господа, не слишком усердствовать!

Из советов Талейрана [20] молодым дипломатам

20

Шарль Морис де Талейран-Перигор (1754–1838) – французский политик и дипломат, занимавший пост министра иностранных дел при трех режимах начиная с Директории и кончая правительством Луи Филиппа, известный мастер политической интриги.

Как уже отмечалось выше, действия большевистских лидеров по захвату власти и прекращению войны вызвали большое беспокойство и брожение в официальном американском сообществе Петрограда. Особенно пострадали представители военной миссии, чьи функции в первую очередь заключались в усилении сопротивления немцам на Восточном фронте и которые теперь понимали, что столкнулись с полным и катастрофическим провалом решения основной задачи. Генералу Джадсону, как главе военного представительства Соединенных Штатов в России, чувствовавшему личную ответственность в этом отношении, выпало взять на себя ведущую роль в предложении курса, по которому следует идти дальше.

В течение нескольких недель после Октябрьской революции Джадсон сблизился с членами Комиссии Красного Креста, особенно с Рэймондом Робинсом, в свою очередь поддерживавшим тесную связь с большевистскими лидерами. Сразу после захвата власти большевиками, 9 или 10 ноября, Робинс, действуя совершенно независимо и без ведома посольства, нанес визит Троцкому в Смольный институт и обсудил с ним работу Комиссии Красного Креста. После нескольких слов откровенного разъяснения относительно прошлой роли своей миссии Робинс прямо поставил перед Троцким вопрос о том, стоит ли ему здесь оставаться. Троцкий ответил, что непременно стоит, и даже сразу предпринял определенные меры по просьбе Робинса по подготовке поезда Красного Креста из Петрограда в румынские Яссы для некоторых поставок в адрес находящейся там аналогичной миссии. Всего тремя неделями ранее Робинс наградил в своем дневнике Троцкого эпитетом «проклятие ложного духа», но, как и Томпсон, очень быстро изменил свои взгляды под влиянием Октябрьской революции.

Кстати, упоминая Смольный институт, заметим, что это огромное архитектурное сооружение на востоке центра Петрограда до революции служило аристократической школой для благородных девушек. Летом 1917 года он был захвачен в качестве резиденции Петроградского совета, а с приходом к власти большевиков и до марта 1918 года оставался резиденцией советского правительства. Таким образом, термин «Смольный» использовался в то время в том же смысле, в каком впоследствии стал использоваться термин «Кремль».

Встреча Троцкого с Робинсом и ее удовлетворительные результаты убедили последнего в возможности успешного ведения дел с советскими властями, по крайней мере, в определенных вопросах, и оказывать на них – через сотрудничество и различного рода помощь – влияние, которое вполне могло бы укрепить американские позиции и заставить большевиков пойти на определенные уступки в вопросе выхода из войны. По этой причине Робинс полагал, что помощь по линии Красного Креста (и не только) из Соединенных Штатов в Россию должна продолжаться, а американским официальным лицам в Петрограде следует поддерживать тесные неформальные отношения с большевистскими лидерами. Под влиянием Робинса генерал Джадсон также был настроен в пользу аналогичных взглядов.