Российская империя в сравнительной перспективе

Таким образом, налицо различное понимание общих черт и специфики представленческих моделей высокостатусных социальных групп – командных кадров, которые разрабатывали и осуществляли решения государственной важности в Российской, Германской, Австро-Венгерской и других империях, переживавших процесс индустриальной модернизации.

Прежде чем обратиться к сопоставительному анализу конкретного исторического материала, отметим, что у исследователей нет единой трактовки термина «система представлений» («belief system», система, формирующая сознание различных социальных групп). Однако большинство специалистов склонны рассматривать ее в качестве упорядоченной конфигурации взаимообусловленных мировоззренческих ориентаций той или иной общности⁶.

При этом следует подчеркнуть, что внутренняя, функциональная структура представленческой системы довольно сложна. С точки зрения ее анатомии выделяются сущностные и периферийные, истинные и ложные, полные и ограниченные представления⁷.

Если первая дихотомическая пара связана с формированием операционного кода принятия решений, то вторая обусловлена возможностью верификации поступающей информации, а третья определяется степенью открытости или замкнутости группового менталитета.

Среди факторов, оказавших наиболее сильное воздействие на сознание офицерского корпуса, ядро которого в империях к началу XX века составили офицеры Генерального штаба, выделяется семейное воспитание. Знакомство с послужными списками подавляющего большинства выпускников Николаевской академии в России – кузницы высших командных кадров – свидетельствует о том, что быт и нравы дворянской среды будущая элита впитывала «с молоком матери». Дневники и мемуары того времени полны трогательных описаний патриархальных «дворянских гнезд» – хранителей священных традиций предков. Примечательно, что значительное место в воспитании подрастающего поколения занимало изучение европейских языков, а значит, истории и культуры соответствующих стран. Этим закладывался фундамент образованности высшего сословия, осуществлялась «ментальная профилактика» крайних форм национализма.

В объемистом труде военного министра А. Н. Куропаткина «Задачи русской армии» можно найти любопытное подтверждение сделанному выводу:

С XVIII века представители высшего класса России за несколькими исключениями вели образование и воспитание своих детей так, что все западное, европейское должно было стать им ближе всего русского. Окруженные гувернерами-иностранцами, дети наших вельмож прежде всего выучивались иностранным языкам, затем русскому. Было время, когда говорить по-русски с иностранным акцентом считалось признаком хорошего тона⁸.

Другой ярко выраженной тенденцией, противодействовавшей известному «космополитизму» имперских военных элит, являлось воспитание у дворянских юношей вассальной верности правившей династии. «Царственный венценосец» рассматривался как воплощение «истинной духовности и нравственности», краеугольный камень существовавшего миропорядка. При этом для России в сравнении с Германией и Австро-Венгрией была характерна сакрализация монархической власти в православно-универсалистских категориях. Однако нетрудно заметить, что стремление военных элит указанных полиэтнических образований любой ценой законсервировать имперскую основу государственности привело их (и империи, и дворянские элиты) к распаду, ускоренному глобальным конфликтом 1914–1918 годов. Так, в России претензии высшего офицерства на сохранение статуса Третьего Рима, имевшие продолжением идеологию Белого движения в борьбе за реставрацию «единой и неделимой» империи, послужили одной из главных причин его краха, поскольку большевики изначально взяли на вооружение националистический лозунг права наций на самоопределение⁹.

С раннего детства огромное значение для профессиональной ориентации дворянских юношей играл пример отца-офицера, занимавшего командные должности и нередко переезжавшего к новому месту службы вместе с семьей. Можно без преувеличения констатировать, что патернализм в семье, сочетавшийся с династическим вассалитетом, сопровождал представителя военной элиты на протяжении всей жизни, выступая компенсацией сохранения высоких сословных барьеров. Однако, именно эта особенность «военного склада ума» сдерживала формирование гражданского общества в условиях индустриальной модернизации. Примером служит брошюра «Наставление к самодисциплине и самовоспитанию», изданная в начале XX века как собрание писем старого российского офицера своему сыну. Кроме верности Престолу и Отечеству, а также соблюдения обычаев православия, будущему профессиональному военному следовало покровительствовать «низшим сословиям», оберегая фамильную честь¹⁰.

Следующим после семьи фактором воздействия на представленческий мир будущих высших командиров была система образования. Как правило, они поступали в закрытые военные учебные заведения, наподобие Пажеского корпуса в России. Именно здесь представления о функциональной значимости офицерства в структуре государства приобретали логическую завершенность. В то же время, выпускники кадетских корпусов и военных училищ покидали их стены, объединенные тесными корпоративными связями, которые имели существенное значение для служебной деятельности.

Процесс социализации личности в таких учебных заведениях сопровождался формированием еще одной черты представленческой системы – иерархичности мышления, отражавшей, по сути, социальную структуру империи в форме «пирамиды». Вот как, например, возможно, сгущая краски, описывал атмосферу Морского кадетского корпуса в Петербурге один из его выпускников:

Вообще вся жизнь в корпусе была поставлена на бездушном выполнении номеров расписания. Все начальство, включая и дежурных офицеров, держало себя от кадет очень далеко. Это были не старшие товарищи, а надсмотрщики, наблюдавшие за тем, что можно делать и чего нельзя. Никогда никто из офицеров в корпусе с нами не разговаривал и не старался в свободное время приохотить к морскому делу и его изучению¹¹.

Завершенную форму представления молодые офицеры получали уже на поприще служебной деятельности, которая, по справедливому замечанию Р. Миллса, «изолировала их от гражданского общества и на протяжении всей жизни стандартизировала их карьеру и поведение»¹². Отношение представителей военной элиты к гражданским лицам характеризовалось высокомерием и презрительным отчуждением. В свою очередь, формировавшийся средний слой платил высшему офицерству той же монетой. Особенно наглядно это проявилось в период Русско-японской войны 1904–1905 годов и в годы критического анализа уроков дальневосточной авантюры. Последовавшие реформы управленческих структур Российской империи, включая вооруженные силы, не устранили той пропасти, которая разделяла высшую военную бюрократию и остальное российское общество.

Наиболее реальным способом ускорения карьерного роста командных кадров являлось поступление в контингент слушателей Николаевской академии Генерального штаба. Это требовало от офицера довольно высокого уровня интеллектуальных способностей, прекрасной памяти и колоссальной усидчивости. Кроме того, в условиях России важную роль играли личные контакты и неформальные связи абитуриентов и их родителей.

Мытарства поступающих в академию Генерального штаба начинались с проверочных экзаменов при окружных штабах, – описывал свой опыт один из вождей Белого движения генерал А.И. Деникин. – Просеивание этих контингентов выражалось приблизительными цифрами: держало экзамены при округах 1500 офицеров, на экзамен в академию допускалось 400–500, поступало 140–150, на третий курс (последний) переходило 100, из них причислялось к Генеральному штабу 50. То есть после отсеивания оставалось всего 3,3 %¹³.

Источники свидетельствуют, что значительное влияние на мировоззрение офицеров Генерального штаба оказывали командировки в зарубежные страны, особенно европейские. Знакомство с организацией вооруженных сил Германии, Австро-Венгрии, Франции, Великобритании, Италии, Швеции – то есть государств, куда наиболее часто выезжали по служебным делам высшие армейские и флотские чины, расширяло их кругозор, обогащало комплекс профессиональных навыков, способствовало преодолению ксенофобии, а значит, и иллюзорного, некритического восприятия проблем модернизации империи.