Ростов-папа

— Жаль, хорошая женщина была. Не понимаю, в кого такой сынок у неё уродился… А Кабанчик где? Ну-ка отзовись.

— Нет Кабанчика, — сообщает Тигран.

— Вот как. И куда же он делся?

— До вашего появления ушёл. Как чувствовал…

— Вот зараза! — плюётся Лева. — Куда он свалил?

— Он мне не докладывается. По делам каким-то. Так что — не будете шмалять?

— Не будем, сдавайтесь.

Загорается керосиновая лампа, при её свете осматриваем поле боя и наших «пленных». В живых только Тигран и проститутка, которая курила возле занавески. Остальные спят вечным сном. Ну и ещё тот мужик, что стоял на стрёме и тот, которого я отоварил, врываясь в дом.

Вместе с Петром тщательно осматриваем трупы, копаемся в карманах, снимаем с них верхнюю одежду, обувь, внимательно исследуем находки.

Моё внимание привлекают серёжки в ушах убитой. На вид ничего презентабельного, однако я хоть и не специалист в этой области, но догадываюсь: эта показная скромность на самом деле достигается трудами ювелира экстра-класса. Потасканной дамочке такие серёжки не по чину.

Остатки былой роскоши? Вряд ли, куда логичней предположить, что это подарок и, наверняка, с криминальным прошлым.

— Как зовут покойницу? — спрашиваю её товарку.

Женщина отвечает, не задумываясь:

— Федора.

— Тут Федорины коты расфуфырили хвосты, — вспоминаю я детского классика.

— Федора — это не имя, это прозвище. Как её на самом деле звали, понятия не имею, мы ведь подружками не были, работали вместе. А так… Федора и Федора… — огорошивает проститутка.

Документов при мёртвой проститутке нет, личность придётся устанавливать другим способом.

— Тигран, может ты её знаешь? — с надеждой спрашивает Левон.

Тигран без особого энтузиазма пожимает плечами.

— Только в определённом смысле. Хорошая была девочка, ласковая.

— Давай без подробностей, — хмурится Левон.

Я снова гляжу на серёжки, меня словно зациклило на них. Не удивлюсь, если и ночью приснятся. Желательно, без владелицы. Мертвецов мне и наяву хватает.

— Петь, — прошу я, — проверь её украшения по сводкам. Может проходили где…

— Не учи учёного, — смеётся он. — Одно жаль: Кабанчика упустили. Его теперь хрен разыщешь.

— Так давай тут засаду оставим. Может, он сюда ещё вернётся.

— После той пальбы, что мы тут устроили… Да он за версту эту малину обходить будет. Ладно, сколько верёвочке не виться, а конец всё равно будет. Поймаем ещё, не сегодня, так завтра.

— А что со мной будет? — спрашивает вдруг уцелевшая девица.

Ей повезло больше всех, она даже не ранена.

— Следователь решит.

— Так я ж ничего не делала, — плаксиво кривит и без того не самое привлекательное личико она.

— Заткнись по-хорошему, а? — не выдерживает Паша.

Проститутка мгновенно затыкается, последовав его совету.

Пока появляется выдернутый из дома следак, подкатывает труповозка, проходит уже не один час. Чихающая и кашляющая машина привозит Художникова.

Он сокрушённо рассматривает изрешечённую пулями гостиную.

— А без стрельбы, что никак не получилось? — строго спрашивает он, однако по реакции парней понимаю, что разгон и прочие кары небесные нам не светят.

— Мы пытались, — вздыхает Левон. — Они первыми начали, тогда и нам пришлось пошмалять…

Как ни странное, его абсолютно несерьёзное объяснение приводит Художникова в хорошее расположение духа.

— Ладно хоть сами под пули не подставились, — облегчённо резюмирует начальник угро. — Если б москвича пристрелили, как бы я тогда наверх отписывался?

— Не, Жора у нас молодец, — хвалит меня Пётр. — Первым в хазу ворвался, не струсил.

Художников внимательно смотрит на меня, отвечаю ему улыбкой, дескать, что поделаешь, оно как-то само вышло.

— Значит так, — командует начальник угро, — Ты, Михайлов, забирай с собой Быстрова и вези его на квартиру. Наш гость сегодня с дороги и уже на приключения нарвался.

— Так а как же? — растерянно смотрит на трупы Пётр.

— Без вас отпишемся.

— Товарищ Художников, — выступаю вперёд я.

— Что такое, Быстров?

— Разрешите в деле об ограблении Общества взаимного кредита покопаться…

— Зачем это вам, Быстров? Три с лишним года уже прошло, — удивлённо прищуривает глаза Художников.

— Из профессионального интереса. Вы не волнуйтесь, буду заниматься этим только в свободное от работы время. Например, сейчас.

— Михайлов, проведи товарища Быстрова в наш архив и помоги, чем можешь.

Пётр недовольно косится на меня.

— Ну вот, Жора, а я думал пивка с тобой попить!

— Пиво от нас никуда не денется! — заверяю я.

Время уже позднее, и архив уже закрыт. Пётр забирает ключ у дежурного и, ворча, отпирает замок.

— Заходи, раз тебе больше заняться нечем.

Архив занимает целую комнату: шкафы, папки, вездесущая пыль. Внимание привлекают старые, явно дореволюционные дела. Я оглядываю их с уважением.

— Ничего себе.

— Что, нравится?

— Повезло вам! У нас с архивом и картотекой просто беда: после февраля семнадцатого уголовная сволочь всё, до чего дотянулась, уничтожила. До сих пор восстановить не можем.

Пётр ухмыляется.

— У нас тоже сначала не всё слава богу было.

— Да по всей стране так.

— У нас особый случай. Было это в прошлом году, когда предыдущий начальник угро, ну, что был до Художникова, сбежал.

— В каком смысле?

— Да в самом прямом. Попросту дезертировал вместе с ещё шестью сотрудниками. Ладно, не о нём речь! — продолжает Пётр. — Сбежал, туда ему и дорога! Хуже всего, что вместе с ним пропала и картотека. Мы уж было рукой махнули, начали заново всё собирать, как вдруг приходит заведующий регистрационным бюро и сообщает: на чердаке угрозыска найдены какие-то документы. Полезли туда, ба! Да это же та самая пропавшая картотека. Начали её восстанавливать и вдруг — бац! Лежит себе спокойненько папочка с тесёмочкой, внутри фотография за номером 390, зарегистрированная аж в 1916-м году. А на карточке той преступник по кличке Стасик, который промышлял вооружёнными налётами и грабежами и вроде как угодил за решётку на очень большой срок.

— И к чему ты это мне рассказываешь?

— Ты погоди, не перебивай! — морщится Пётр. — Короче, опознали мы в том Стасике заместителя Художникова — Станислава Навойтова.

— Погоди, ты хочешь сказать, что у вас урка уголовным розыском рулил и никто ничего об этом не знал?

— Вроде того. Мужик кстати довольно геройский был, вроде тебя. Тоже в каждую заварушку первым лез.

— Ты говоришь — был?

Михайлов вздыхает. Ему явно не хочется пускаться в дальнейшие воспоминания. Что-то гложет его душу.