Ротмистр Гордеев 2

— Вольно, господа. Располагайтесь. Сей момент стол будет накрыт. Кузьма!

А Скоробут уже тут, как тут, накрывает скатертью стол, расставляет обеденные приборы — с бору по сосенке, но хоть что-то. Будённый совсем тушуется, козыряет и уходит.

Рассаживаемся за столом. Я выставляю на стол бутылку «казёнки», Каульбарс — бутылку «Смирновской».

— Неужто с самого Петербурга везли?

— Шутите? В Харбине взяли в вокзальном буфете. Чуть не с боем. Спрос на спиртное среди господ офицеров на высоте.

— Оно и понятно, под смертью ходим, — включается в беседу Канкрин. — В смысле, нам-то ещё предстоит, а вы-то уже который месяц.

Кузьма расставляет на столе закуски: исходящие паром горячие паровые булочки баоцзы со свининой и овощами, маленькие шарики куриного фарша, завернутые в листья лука-латука и обжаренные в масле, паокай — острую маринованную местную капусту с морковкой и сваренные вкрутую яйца, приготовленные в смеси чайных листьев, сахара, соевого соуса и специй. На правах хозяина откупориваю «Смирновскую», разливаю по рюмкам.

— Господин штабс-ротмистр, решили заняться английским в порядке самообразования? — Каульбарс кивает на грифельную доску с нестёртыми нашими упражнениями с Будённым.

— Занимаюсь языком с Будённым, барон. Казак, которого вы застали здесь…

— Я смотрю, вы вообще озаботились грамотой в эскадроне… Стоит ли трудов?

— Стоит, Василий Александрович. Недостаточно бойцу быть просто исполнительным. Он должен понимать боевую задачу и иметь собственную инициативу в исполнении отданного приказа.

— Да вы, никак, социалист? — это уже Канкрин.

— Николай Михалыч — русский офицер, а не вот это вот, что вы сейчас изволили сказать, господин вольноопределяющийся! — гремит от порога голос со знакомым скандинавским акцентом.

Оборачиваюсь — на пороге Маннергейм. Тролль держит в руках бутылку «шустовского».

— Пьёте, господа, и без меня? — Карл Густав — воплощённая укоризна.

Господи, как я ему рад!

— Виноват, господин барон! Исправлюсь!

Выбираюсь из-за стола и заключаю барона в дружеские объятия.

— Кузьма! Ещё рюмку и прибор на стол!

Барон устраивается за столом.

Поднимаю тост:

— За победу русского оружия, господа!

Звон рюмок мне в ответ.

[1] C рождения такой (бел.)

[2] Так в том суть моя (бел.)

[3] Со своими могу себя сдерживать, а против врагом даже стремиться не стану (бел.)

[4] Это плохо. У нас с ними всегда вражда (бел.)

[5] За плечами, как и положено по Уставу (бел.)

[6] Я туда всю радость и добро складываю, у кого отнимаю (бел.)

[7] Князь Андрей Васильевич Трубецкой, сын камер-юнкера Императорского двора, учёба в Лицее не слишком ему давалась, так что юноша перевёлся в военное училище. Характер, по словам, педагогов у князя был не сахар.

[8] Граф Кирилл Канкрин, внук министра финансов России на первой четверти 19 века и сын камергера Императорского двора.

[9] Хрипунов в своём выпуске окончил Лицей с золотой медалью.

Глава 12

Спиртное, хоть его и немного, быстро развязывает языки, особенно у моих «вольноперов». В принципе, понятно — люди молодые, организмы нетренированные. У офицеров — пусть они и, практически, сверстники, ситуация получше, разве что щёки слегка разрумянились. Чувствуется изрядный опыт.

А вот у лицеистов дела плохи.

Особенно развозит Канкрина. Лицо краснеет, становится одутловатым. Дотоле изящная линия пробора его причёски, которая делила пышную шевелюру на две почти одинаковых части, куда-то исчезает, вместо него торчит куча растрёпанных волос.

Думаю, что наливать ему больше не стоит, хочу максимально тактично это заметить, но тут «пробивает» Каульбарса. Корнет, назвавший меня социалистом, никак не желает успокоиться.

— Господин штабс-ротмистр, позвольте задать вам вопрос?

— Задавайте. Мы с вами — боевые товарищи, между нами секретов быть не должно.

— Прошу заранее извинить меня, но… не кажется ли вам, что вы несколько перебарщиваете, заигрывая с подчинёнными? Вы же сами понимаете, что, в своём большинстве, это необразованные серые люди, преимущественно, из деревни, которые прежде дальше родного села не выезжали и ничего толком не видели… Жили в лесу, молились колесу… Вы считаете, что они оценят ваши труды?

Тяжело вздыхаю.

— Начнём с того, корнет, что никто с подчинёнными не заигрывает и заигрывать не собирается. Это раз, — перевожу дух, чувствуя, что меня начинает распирать от злости.

Всё-таки некоторые выходцы из аристократических семей изрядно оторваны от жизни. Будем считать, что это в них играет юношеский максимализм и неверные психологические настройки, которые мне ещё предстоит сбить.

— Теперь — два: это наши, русские солдаты. Да, зачастую это простые деревенские мужики, взятые прямиком от сохи, но именно им предстоит идти в атаку, они будут прикрывать вас в бою, от них зависит то, ради чего мы здесь — победа! Поэтому к ним нужно относиться так, как вы бы хотели, чтобы относились к вам: с максимальным уважением и пониманием. Само собой — без панибратства и сюсюканья! Но — по-человечески, вникая в их нужды, прислушиваясь к их пожеланиям и не игнорируя их дельные советы. Запомните, вы за них в ответе!

— И всё-таки вы — социалист! — пьяно бросает Канкрин.

— Как вам будет угодно, — морщусь я и успокаиваю сам себя: ребята молодые, в голове гуляет ветер, но ведь они сами по своей воле отправились в действующую армию добровольцами.

Почти у всех влиятельные родители с кучей связей, впереди, после окончания престижного лицея, большие жизненные перспективы и карьерный рост. Но они по велению сердца идут на войну. Скажу больше — их родители одобряют такой шаг.

Взять того же Канкрина, который вроде бы осуждает меня за мои взгляды. Пусть ему исполнился двадцать один год и потому совсем необязательно при поступлении на военную службу запрашивать разрешения у родных, тем не менее, начальство лицея решило перестраховаться. По их просьбе юноша написал отцу и получил от того благословение.

Подобная история у каждого из этих ребят, поэтому я обязан, несмотря на их закидоны, превратить их в настоящих боевых офицеров и… вернуть родителям живыми и невредимыми, пусть сейчас и идёт война.

Если кто-то из парней погибнет — я себе этого не прощу.

Пока размышляю над столь непростыми вещами, барон как истинный дипломат ловко переводит общую беседу в другое русло.

Начинаем обсуждать обстановку на фронте. У нас пока не так горячо, как под Порт-Артуром, но все сходятся во мнении, что это всего лишь затишье перед бурей. Увы, стратегическая инициатива за противником, и японцы обязательно попрут в нашем направлении.