Ротмистр Гордеев 2

— Да? И какое же?

— Знаете, я не удивлюсь, если увижу вас в кресле премьер-министра… И, когда вы всё же займёте это кресло, пожалуйста, запомните мои слова: если вам понадобится надежный друг или союзник — лучше России для этой роли вам не найти. Но если вы однажды станете нашим врагом — именно Россия тогда вас и погубит. Так что вывод будет простой: с нами лучше дружить, а не ссориться.

— А иначе?

— А иначе мы придём и забьём стрелку часов Биг-Бена в задницу вашим министрам. Нет, кому-то из них это может даже понравиться, но только не вам, сэр Уинстон.

— Я вас понял, господин штабс-ротмистр. Есть только одна вещь хуже, чем сражаться с союзниками, и это сражаться без них.

— Приятно иметь дело со столь понимающим собеседником. С вашего позволения я поухаживаю и за другими гостями.

Моими стараниями ужин перерастает в очередную попойку. Запас тостов приходит к концу, и пьём уже просто так.

Заканчивается это тем, что приходят солдаты и растаскивают нетрезвых гостей по койкам, а я иду к себе и, прежде чем упасть в постель, немного сижу с отрешённым видом.

День оказался изматывающим.

Утро встречаю со стаканом свежего капустного рассола. С огромным удовольствием выпиваю его и чувствую, как в тело возвращается жизнь.

Поднимаю взгляд, утыкаюсь в прячущего улыбку ординарца.

— Кузьма, как гости?

— Я пять минут назад осведомлялся. Спят ещё.

— Хорошо, — киваю я.

Поднимаюсь на ноги и чувствую, как подо мной качается земля, словно палуба корабля в шторм.

— Готовь завтрак. А я пока пойду будить гостей.

Через четверть часа вся компания снова собирается у меня. Видок у иноземцев ещё тот, все явно страдают с похмелья, но хлебнуть рассольчику соглашается только Джадсон. По-моему, ему вообще всё равно, что пить, лишь бы жидкость.

— Сейчас бы кофе, — мечтательно закатывает глаза Конан Дойль.

— Такое чувство, будто я уже сдох, — вздыхает Джек Лондон. — Что мы пили?

Я показываю на склад пустых бутылок, которые ещё не успел выбросить Кузьма. Их целая гора. М-да, покутили изрядно!

Джек Лондон хватается за голову.

— Никогда! Никогда больше не сяду пить с русскими!

— И воевать…

— Простите, что?

— И воевать с нами тоже не стоит. Поверьте, последствия будут на-а-много хуже, — зловеще улыбаюсь я.

— Америка находится на совсем другом материке. Нам нет дела до ваших внутренних европейских или азиатских разборок.

— Правильно. Вот и продолжайте в том же духе, — улыбаюсь я.

Мне радостно от того, что всё закончилось, что чужеземцы уедут от нас, так ничего и не вынюхав. И неважно, что я очень уважительно отношусь к некоторым из них, например, к обоим знаменитым писателям.

Хочу надеяться, что когда-нибудь они сподобятся написать книгу о нашей стране и это не будет лютейшая клюква.

Вместо кофе у нас сегодня заваренный по особому рецепту чай, и бодрит он не хуже. Однако еда в рот гостям не лезет, и я велю Кузьме собрать гостям завтрак в дорогу.

На память делаем ещё одну общую фотографию, и я договариваюсь, с Джеком Лондоном, что он специально для меня сделает один отпечаток и оставит его в фотоателье в Ляояне.

— Рад нашему знакомству, — говорю я с улыбкой и с удовольствием пожимаю иностранцам руки. — Если соскучитесь — приезжайте! Встретим как родных!

Как по заказу появляется Скоробут с охапкой пустых бутылок, гостей при его виде аж передёргивает. Эту поездку они запомнят надолго.

Интересно, по результатам — не прилетит ли мне потом от начальства? Скорее всего — прилетит, но это нормально, в порядке вещей.

Выходит наш оркестр ложечников и балалаечников, усаживается напротив трёх экипажей, в которых повезут гостей назад, в город.

Дирижёр — вольноопределяющийся Хрипунов вздымает вверх руки и… И начинает играть «Дорожная» от группировки «Ленинград», под звуки которой повозки с англичанами и американцами трогаются и катят подальше от нас.

На выезде чуть не происходит небольшая авария: навстречу им выскакивает фургон, до боли напоминающий дилижансы из фильмов про Дикий Запад и ковбоев. Каким-то чудом кучера успевают в последний миг разъехаться.

Фургон, дребезжа и подпрыгивая, подъезжает ко мне, останавливается. Сидевший на козлах солдат — немолодой, в очках, помогает из него спуститься вольноопределяющемуся, у которого на рукаве красуется белая повязка с красным крестом.

До меня не сразу доходит, что это — женщина, причём в форме. На войне явление весьма и весьма нечастое, я бы даже сказал редкое, гроза зимой.

Я смотрю на неё как замороченный, когда она вполне чётко, по-уставному подходит ко мне, вскидывает руку к козырьку фуражки.

— Вольноопределяющаяся Серебрякова. Прибыла в вашу часть в качестве санитарного инструктора.

Внезапно её голубые глаза широко раскрываются.

— Николя, это вы?

Глава 20

Гляжу на неё с интересом, надеясь на тайные подсказки от настоящего Гордеева — но, чего нет — того нет.

Тихо как на погосте зимним вечером.

Девушка на вид миленькая — не красотка с ногами до ушей, но очень даже симпатичная.

Хотя, может, причина, по которой она мне нравится, в том, что на фронте не так часто выпадает возможность пообщаться с противоположным полом, и потому для меня сейчас любое создание в юбке — красавица.

Правда, сейчас на девушке галифе, а не юбка, но это так, к слову, тем более, с фигурой у вольноопределяющейся полный порядок, форма ей к лицу, и даже в армейских штанах смотрится просто на ять с плюсом!

А так — большеглазенькая (сами глаза — цвета морской синевы), чуток курносая — но это ей идёт, стройная, светловолосая…

Ох, чую в ближайшем будущем кучу неприятностей: мои орлы начнут наперебой за ней ухаживать, а там и до драк недалеко.

Тут до меня доходит, что с ответом на её вопрос я как-то затянул. Не приведи господь — ещё примет за тормоза.

— А мы с вами что — знакомы?

Она подозрительно морщит носик. Ясно, от меня за версту тянет выхлопом после посиделок с иностранцами, а «антиполицай» ещё не изобрели. Небось, решит, что командир у неё — лютый алкаш, квасит с утра до вечера.