Роза песков

Правда, как выяснилось, куст такой у старосты был не один, но и какого-то слишком серьезного ухода он не требовал. Сульт охотно делился с неопытным хозяином своими умениями:

– - Это ведь, почтенный ридган, как получается. Ежели допустим, вижу я, что лето не больно теплое, а кусты прям увешаны ягодами, то я значит тут и смекаю – надобно урожай собирать еще до спелости.

– - Как это – до спелости?

С огромным удивлением Леон узнал, что все сорта перца, которые продают в Синцерии, это вовсе не разные растения, а один-единственный сорт, с которого снимают урожай разной степени спелости.

Например, знаменитый белый перец – чуть желтоватые горошины, обладающие мягким вкусом с нотками муската, -- это совсем еще не спелые плоды того же самого перца, которые, по сути, правильнее было бы называть зелеными.

Чуть позднее снимали урожай зеленого перца, когда ягодка становилась уже более мясистой, и такой перец уже не выглядел гладкой горошиной, а был слегка сморщен и имел достаточно жгучий вкус. А уж знаменитый черный перец, в меру жгучий и с богатым букетом оттенков и дивным ароматом, -- это самая спелая ягода, которой давали засохнуть прямо на кусте.

Получалось, что для хозяйства перец – одна из самых удобных культур. И если видно, что до полной зрелости он не дойдет, то его можно снять чуть раньше, и получить хоть и немного более дешевый урожай, но не остаться совсем с пустым карманом.

Была и еще одна тонкость, которую следовало учитывать – срок спелости. Цвел перец аж до конца лета. На одном кусте одновременно могли находиться гроздки всех трех стадий созревания. Это значило, что собирать их хлопотно и неудобно.

Сказать, что все это было сложно, -- ничего не сказать. Чтобы подготовить рассаду на целое поле, по весне Леон приказал выставить на все солнечные окна горшки, куда посеяли семена.

Ежедневно сам обходил и проверял крошечные зеленые всходы, не слишком и дружные, следил, чтобы ночью эти комнаты обязательно протапливались, чтобы нежные растения не померзли, чтобы их не залили водой или, не дай Боги, чтобы их не пожгло яркое весеннее солнце -- иногда окна приходилось притенять.

Первый урожай на небольшом поле с крошечными кустарниками, едва набравшими за лето роста ему до колена, был не слишком впечатляющим. Но поскольку это был новый источник дохода, то Леон решил не отправлять деньги отцу, а распорядился ими весьма благоразумно.

На неудобьях, расположенных рядом с этим полем, выстроил за осень три крепких дома, сразу добавив загончики для скота, и к весне два из них заселил новыми рабочими.

Выбор рабочих, надо сказать, очень озадачил селян, -- оба дома заняли привезенные из города многодетные вдовы. Однако, как выяснилось, детвора гораздо ловчее взрослых справляется со сбором урожая, тоненькими пальчиками обирая мелкие ягодки.

Конечно, если появлялась какая-то тяжелая работа, ридган присылал мужиков из деревни, но, как правило, такая работа появлялась не на поле, а в доме.

И в целом, эти две семьи вполне справлялись со своим клочком земли – перец был обихожен, вовремя собирался и прекрасно сортировался. А в пустующем доме через год поселилась молодая семья – старший сын одной из вдов женился на старшей дочери другой.

Урожай третьего года был столь весом, что Леон решил не отправлять его на местный рынок, а везти в столицу. Дело хоть и хлопотное, но безусловно стоящее того.

Надо сказать, что к такому поступку его побудил не только большой урожай, но и полученное от родного папеньки письмо, где “любящий” родитель сообщал, что в связи с тяжелыми обстоятельствами решил продать это поместье, потому как годового дохода от него, который Леон аккуратнейшим образом отправлял отцу, не хватает даже на пару приличных балов.

Следует отметить, что эти три года, потраченные на восстановление поместья, Леон вовсе не считал бессмысленными. Первый раз в жизни он не получал деньги от какой-то сложившейся системы, как было во время его службы при дворе, а зарабатывал их сам, сам отделяя то, что можно потратить на жизнь и излишества, а что нужно вложить в растущее дело.

Признаться, для него это была совершенно новая концепция мира, и она ему нравилась. Не то чтобы он мечтал просидеть в деревне всю жизнь, но первый раз у него мелькнула мысль, что возможно, ему стоило родиться в семье купца. Безусловно, участь купеческого сына гораздо интереснее, чем, например, жизнь его собственного родителя.

Поэтому караван со специями был загружен, охрана нанята, и повел этот караван Леон лично. Хотя в глубине души предчувствовал, что их разговор с отцом окончится очередной ссорой, и отец все же продаст земли, на которых он, Леон, столькому сумел научиться.

Однако, новости, которые ждали его в столице, потрясли молодого ридгана до глубины души.

– - … и речка-то не из самых глубоких! Ежели бы, например, кто молодой в карете был – всенепременно бы выплыл. А батюшка ваш… Ну, пока народ сбежался, пока карету вытянули… Даже кони выжили, а родитель ваш то ли ударился при падении, то ли что…

На церемонию похорон собственного отца ридгана Фандина Ронхарда Леон опоздал на половину рундины и теперь выслушивал печальный рассказ управляющего...

Вместе с Кортом он посетил семейный склеп – место упокоения ридганов. Посетил службу в храме Эрины Милосердной и от всего сердца попросил простить грехи отцу и сделать его посмертие легким.

И только через несколько дней с удивлением понял, что он, ридган Леон Ронхард, теперь не только старший в семье, но и практически единственный оставшийся. Даже боковая ветвь Ронхардов завяла.

Разумеется, осталась еще дальняя родня по линии матери, и если напрячь память, Леон мог вспомнить несколько фамилий. Но его мама была единственной дочерью ридгана, а остальная её родня была просто фарандами. И, разумеется, никаких контактов с ними отец не поддерживал.

Когда, совершив все положенные при трауре телодвижения, ридган Ронхард в конце рундины выслушивал доклад управляющего о делах майоратных земель, настроение его, и без того не радужное, с огромной скоростью падало в хиргову бездну.

На данный момент не было ни одного клочка майоратных земель, который бы его отец не выдоил досуха. В селах и городах население просто нищенствовало. После смерти ридгана оживились кредиторы, и количество расписок, которые нужно было бы оплатить в ближайшее время, просто вселяло ужас. Единственным светлым пятном на данный момент были те самые земли в Маниджаре, где Леон провел последние годы.

После доклада постаревший Корт, отпив из кубка остывшего глинтвейна, чтобы смочить пересохшее горло, со вздохом добавил: