Рождение волшебницы
Шрифт:
– Брось! – взвинчено сказала она подруге. – Что толку дуться, когда нам обеим крышка, ты ж видишь… Как бы мы между собой ни ссорились, у нас с тобой много общего.
Тут они глянули друг на друга, словно пораженные справедливостью последнего соображения.
– Думаешь, я сама что-нибудь понимаю? – горячо продолжала говорливая. – Зачем это все старому хрычу понадобилось?.. Мне это не надо, во всяком случае. Мне и своего хватало… И слушай, в животе у тебя пусто. Ты когда ела? Так жрать хочется…
Слово «жрать» неизбежно обратило ее пугливый взор на плотоядную рожу балбеса – Золотинка осеклась. Верно, была она не только говорлива,
– Ты такая тощая, слушай, – отметила она, имея, однако, в виду, свои собственные, недавно доставшиеся ей стати, – а икры… как у крестьянской бабы. Что ты молчишь?.. – начала она и вдруг переменилась, в розовом обгоревшем лице ее проглянуло нечто мечтательное: – Слушай, а это правда?.. Что хозяин говорит насчет наследника?.. Что у тебя с Юлием, а? Скажи по совести?
– Заткнись! – прошипела вдруг Золотинка с такой внезапной, непримиримой злобой, что говорливое подобие ее не в шутку оскорбилось и замкнулось.
Жутко бухнула дверь.
До нутра прошибленные громовым раскатом, словно оказались они внутри гудящего колокола, обе Золотинки обмерли. И новый удар последовал после неспешного промежутка.
– Порывай! – сорвалась в крик Золотинка. – Рукосил здесь! Спаси меня!
Легкая заминка означала, что Порывай слушал… И снова принялся за сокрушительную работу, самая размеренность которой свидетельствовала о неколебимом упорстве. В полнейшей растерянности металась взглядом Зимка-Золотинка, позабывшая с испугу о спасительном сходстве со взывающей к Порываю подругой. Мутно очнулся Лжевидохин. А едулопы – сытые животные! – вздрагивали и слегка косились на ходившую ходуном дверь.
– Хозяин! – Зимка сделала шаг, но едулоп жестоко ее оборвал, дернул за руку так, что девушка едва устояла на ногах и умолкла.
Сыпалась каменная крошка.
– Порывай! – истошно вскричала тогда Зимка не своим голосом, то есть Золотинкиным. – Стой, Порывай, подожди! Они подсунули меня под дверь, связали и бросили!
– Неправда! – возопила Золотинка.
– Ничему не верь, не слушай! – подхватила Лжезолотинка тем же самым, без малейших отличий голосом. – Обвалишь на меня дверь!
Порывай приостановился.
– Я Золотинка, ломай! – надсаживалась Золотинка при равнодушном попустительстве едулопа.
– Не жалко, пусть! Вали на меня! Пусть я погибну, только никому не верь! – голосила Лжезолотинка.
При таком поразительном единодушии соперничающих между собой одинаковыми голосами Золотинок у медного болвана, и без того свихнувшегося, ум за разум зашел, он отвечал исполненной глухого недоумения тишиной. Еще громыхнул – не в полную силу – остановился. Потом за дверью послышалось томительной поскрипывание…
Истукан удалялся, хлюпала вода.
– Порывай! – вскричала Золотинка в отчаянии. И Зимка, полное Золотинкино подобие, заехала ей по губам ладонью – девушки сцепились, имея возможность пинаться ногами и поражать друг друга одной рукой.
Конец безобразной схватке положил несколько пришедший в себя Лжевидохин. Он прохрипел что-то вроде: цыц! А угрюмый зеленый балбес, что держал девушек, исполнил приказ в меру своего разумения: перехватил обеих за шиворот и так хлопнул друг о друга, что две Золотинки разом на некоторое время утратили дар речи и понятие о пространстве. Так что едулоп, покончив с основным недоразумением,
вздернул их на ноги, чтобы возвратить к первоначальному положению.Все дальнейшее произошло быстро.
Отпустив Зимку-Золотинку, едулоп подтащил Золотинку к черному каменному изваянию и прижал. Ставший на ноги чародей, обдавая тяжелым хриплым дыханием, с усилием поднял руку – полыхнул желтый свет.
Слова замерли на губах, от макушки до пят пронизало Золотинку необыкновенное ощущение: стали явными состав мышц и распоры костей – словно она увидела себя насквозь. Напрягая волю, она выдерживала чудовищное давление колдовской силы. Сопротивление лишь усиливало мучения, понуждая сложиться в коленях и пасть. И однако, она чувствовала, что всякий уступленный вершок будет потерян безвозвратно. Изнемогая, Золотинка заколебалась станом. И подалась вбок. Еще миг, казалось, и ускользнет из-под давящей, чуждой воли, воспрянет…
Но слишком она была слаба и измучена, чтобы сопротивляться давлению волшебного камня. Малодушие захватило ее, вот она поддалась, уступила еще, и вдруг пропали все ощущения разом.
В первый миг она восприняла это как облегчение. Она продолжала видеть. И слышать тоже. Даже яснее, чем прежде, но вместо тела, вместо мучительно явственных ощущений не стало ничего. Утратилась даже голова, мурашки по коже, тяжесть языка во рту, сожженные ладони – пропали любые, даже незначительные ощущения, которые дают представления о самом себе. У нее не стало тела.
Скованному ее взору предстал Видохин: он откуда-то вынырнул и так близко, что трудно было понять, почему не ощущается дыхания и запаха из его пасти, обрамленной гнилыми пнями зубов. Видохин отстранился, промелькнул едулоп, и появилось собственное Золотинкино подобие, которое и воззрилось на нее – скорее с испугом, чем с торжеством. Та Золотинка облизнула в растерянности губы, потрогала взъерошенное золото волос и кинулась бежать – вдогонку за всеми.
Болезненное сипение, вздохи, тяжкий топот едулопов, лепет босых девичьих ног по полу – все удалилось, закрылась дверь.
Напрягая слух, она разобрала далекое журчание воды. Не улавливая естественного напряжения, какое вызывает поворот глазного яблока в глазнице, Золотинка разглядела нечто чернеющее там, где у нее раньше был кончик собственного носа. Если нос у нее теперь и был, то совершенно черный.
Томительный ужас подкрадывался к ней исподволь. Безысходность… Полная невозможность пошевелиться и закричать.
И чувство времени, основанное на телесных ощущениях, тоже отсутствовало. Все, что можно было сказать: прошел неопределенный ряд мыслей. Долго это было или нет, Золотинка услышала грохот: что-то бухнуло раз-другой, задребезжало, медленно поднималась пыль. И появился истукан с тяжелой каменной глыбой в руках. Вот, значит, для чего он удалился, вовсе не обескураженный никакими сомнениями, – он искал увесистый таран, чтобы сокрушить железную дверь.
Медный болван остановился против Золотинки и выронил камень. Потом он ступил ближе, и стена и потолок взметнулись: все перевернулось и обвалилось перед ее глазами, так что она успела охватить взглядом часть коридора. И снова все тотчас же опрокинулось. Но Золотинка оставалась при этом совершенно неподвижна, она не знала чувства равновесия, не кружилась у нее голова и не захватывало дух при самых ошеломительных переворотах. На взор ее набежали мелькающие пятки болвана и растрескавшийся плиточный пол. Стало быть, она очутилась на плече у истукана.