Рождение волшебницы

И братья прекрасно понимали, что значит это молчание. Они безошибочно верно, с чудодейственной проницательностью постигали тайные душевные движения Золотинки.

– Ты много хочешь, – заметил Поплева.

– Я много хочу, – подтвердила она.

– Значит, будешь несчастна.

– Это уж как придется. Я не гонюсь за счастьем.

– Тогда ты будешь счастлива.

Братья с готовностью оставили трудный разговор, как только перестала продолжать Золотинка. Она подтянула недалеко отлетевшее облачко и устроилась на нем, испытывая потребность создать хотя бы видимость опоры, разложить пространство на верх и низ. Возможно, именно с этого Род Вседержитель и начинал сотворение мира.

Оглядевшись по сторонам, она не увидела во тьме ничего нового. Даже слабая звездочка Поплевиной сопли, удаляясь в бесконечность, померкла. Братья не подгоняли Золотинку. Поплева занялся трубочкой; она явилась между пальцев правой ноги. С обезьяньей ловкостью он поднял трубку на уровень груди и принялся высекать искру, действуя тремя конечностями сразу, что чрезвычайно облегчало дело: руками держал кремень и кресало, а ногой трубку. Когда табак задымился, Поплева сразу же, не теряя времени, вставил трубку ногой в рот и осторожно затянулся.

– Поплева, что ты делаешь? – спохватилась Золотинка. – У меня мурашки по коже… даже неприятно.

Поплева смутился так, что закашлял, поспешно перенял трубку рукой, а ногу вернул на место – то место, где ее и пристало видеть.

– Извини, малышка! Извини! Больше этого не повторится!

– Да нет, пожалуйста! – пошла на попятную Золотинка. – Как тебе удобнее! Просто не по себе стало.

– Дуралей! – мягко упрекнул брата Тучка и отвесил щелчок в темечко.

– Так говорите, два с половиной года?

– Да! Но срок еще не пошел, – пояснил Тучка.

– Мы не вышли из гавани, – добавил Поплева, вынимая трубку и попыхивая дымом.

Сизые туманности медленно расходились прочь; в неспешном вращении они сжимались, плющились, все более и более напоминая собой раздутые в середке блины.

– На Земле, там тоже пройдет два с половиной года? – спросила Золотинка, покусывая ноготь.

– Ну нет, что ты! Меньше! – заверил Тучка.

– На Земле около двух месяцев, – сказал Поплева. – Много три. Ну, а если очень поджаться, то и за полтора можно управиться.

– Полтора месяца! – ужаснулась она.

– То, что случилось с Юлием… О! Это тебе не по зубам! – напористо говорил Тучка. – Если возвратишься без промедления, то и тогда вряд ли сумеешь хоть чем-нибудь облегчить его страдания. А за два с половиной года здесь ты узнаешь много больше того, что нужно…

– То есть с избытком, – не замедлил вставить Поплева.

– …Чтобы справиться с бедой. Через два с половиной года земные беды и напасти станут тебе вот… сущим пустяком. Ты будешь другим человеком. Если вообще человеком. Совершенно другим. Ты сможешь излечить Юлия прикосновением пальца.

– Послушайте, – перебила вдруг Золотинка, – здесь Рукосил бывал? Это ведь его книга.

– Рукосил не был, – ничуть не удивился вопросу Тучка. – Он никого не любит.

– Путь к истине для него навсегда закрыт, – пояснил Поплева.

– И тогда, значит, я смогу вылечить Юлия?

– В интересах истины должен, однако, заметить, – как-то не очень внятно, приглушенным голосом пробормотал Тучка, – что через два с половиной года, ну то есть через два месяца, бедняге уже ничем нельзя будет помочь.

– Иными словами, будет поздно, – смущенно ухмыляясь, пояснил Поплева.

– Сейчас ты не в состоянии помочь, а потом помогать будет некому.

– Кстати! – с деланным воодушевлением воскликнул Поплева. – Через два месяца ты сможешь вернуться, когда захочешь, в любое место Земли. Все будет тебе доступно. Или почти все. А случай может не повториться.

– Вы знаете, где сейчас настоящий Поплева? Тот, что на Земле? Тот, что страдает? – спросила Золотинка.

– Истина выше таких частностей, – суховато заметил Поплева.

– Она как бы парит, – для убедительности Тучка взмахнул руками.

– Я возвращаюсь. Как мне вернуться?

– Ты далеко зашла, – с неверной, словно бы ищущей улыбкой на устах возразил Тучка, – раз уж ступила – шагай. Полузнание, полуистина, полуправда – это, знаешь ли…

– Не уговаривай: втемяшится, так не переупрямишь, – сказал Поплева, томительно вздыхая. – Для полноты истины должен поставить тебя в известность, малышка, что преждевременное возвращение возможно. Допускается. Через трубу. Пожалуйста!

С несчастной гримасой на лице он махнул, и в черноте возникло желтоватомедное жерло, в нем заходили сполохи, послышалось нарастающее гудение – тот напряженный воющий гул, какой дает хорошая печная тяга.

– Разве я туда влезу? – поежилась Золотинка.

– Пятнадцать верст в поперечнике – как не влезть?! Это кажется – трубочка. Издалека. Здесь все не близко. – И Поплева опять вздохнул. Видно, здешние расстояния не доставляли ему радости.

– А! – протянула Золотинка, нимало не успокоенная. – Но ведь там… такое пекло?

– Никто еще не сгорел, – утешил Тучка.

– На мироздание хочешь глянуть? Одним глазком? Раз уж попала, – прокричал Поплева, в давящем уши, оглушительном реве далекого жерла нужно было напрягать голос.

– Хочу, – прошептала Золотинка так, что и сама себя не расслышала. Но братья расслышали.

И тотчас ревущее жерло исчезло, адский шум как обрезало. В звенящей тишине повсюду, со всех сторон сразу высыпали алмазной пылью звезды. Золотинка увидела изумительно голубой, белый и яркий шар размером с тележное колесо и сразу поняла, что это чудо – Земля. Ближе Земли, прямо под рукой, сиял расплавленным оловом огромный бок Луны. Затененная сторона ее не проглядывалась, но четко был виден полукруглый провал, в котором бесследно пропадали звезды. Отлично был прописан самый горб Луны, граница света. Резкие тени рисовали каменистую, испещренную большими, малыми, мельчайшими ямами пустыню. И Солнце – изливающая жар дыра без малейших неправильностей, без сияния, без обычных для земного неба лучей – просто врезанный в черноту и звезды круг. На Солнце нельзя было задержать взор. Золотинка слепла, даже когда поспешно обегала взглядом солнечную сторону безмерно простирающейся пустоты.

Она чувствовала… Восторг величия и страх чудовищной, не имеющей выражения в человеческих понятиях, враждебной и равнодушной беспредельности…

– Глянула? – с натянутым смешком осведомился Тучка.

Только что братьев не было, и тут они явились, все погасло в черноте, разбавленной лишь далеко разошедшимися туманностями. Вновь взревело жерло.

– Уже? – ошеломленно пробормотала она.

Братья не отвечали. Они прятали глаза. Тучка запустил руки в карманы. Поплева невнятно хмыкал и кряхтел.