Рожденный на селедке

– Кто мы такие, чтоб судить другого, - смиренно рек сиятельный граф, а я нахмурился и удивился, не забралась ли часом полоумная и праведная кукушка в его старую голову.

– Выдохни, старый. А то дыханьем своим себя же отравишь, - посоветовал я шепотом. – А где, собственно, герцог Блядская рожа?

– Ужель ошибся ты, Матье? – порозовел рыцарь, которого страх понемногу отпускал.

– Нет, старый. Час первой луны, когда меняется первая стража, - ответил я все тем же шепотом. – Давай же герцогу в баулы отольем немного? Покуда шляется он где-то по блядско-розовым делам.

– Не можно это сделать, - ответил мне сиятельный граф, попутно рассматривая розовую тарелку с цветочком. Его лоб избороздила дивная и глубокая морщина, так и сверкающая болезненной мудростью и праведностью. Рыцарь вздохнул и, подойдя к портьере возле стены, немного приоткрыл колышущуюся от сквозняка ткань.

– О, блядо-розовое вероломство, - прошептал я, прильнув к спине сиятельного графа, но тут же отпрянул, ибо одежда его, хоть и вычищенная, еще отдавала сладко-кислыми нотками былых пороков. Когда до меня донесся чей-то приглушенный голос, я нахмурил брови и спросил. – Что там за вопли, старый? Ужель наш герцог насилует какого-нибудь несчастного мальчишку?

– Шш, - шикнул рыцарь, обдав меня ароматом нечищеных зубов и луковой похлебки. – Знакомы голоса, Матье. Истинно знакомы.

Голоса, точнее один голос, был знаком и мне. Сладкий, сахарный и липкий, как трусы наивной недоумки, которой блудный рыцарь злато за тепло пообещал. Голос герцога Шарля де Кант-Куи. Он разговаривал еще с двумя голосами. Скрипучим и тихим, и взволнованным высоким. А мы с сиятельным графом, затаив дыхание, прислушались, о чем же вещают эти люди во тьме, скрытой вульгарной розовой портьерой.

– Первая часть плана выполнена, милорды, - сладко пропел герцог где-то в темноте, изредка нарушаемой призрачным светом каганца. В этом свете было видно только лицо самого герцога, но никак не его собеседников. – Мной был получен сильнейший яд, неспособный оставить следы даже для искушенного в этих делах лекаря.

– Насколько он силен? Вы уже опробовали его на ком-то? – спросил скрипучий.

– Опробовал, - ответил светлейший герцог, по-прежнему источая липкий мед. – Пятнадцать узников королевской тюрьмы это, увы, подтвердить не смогут.

– Забыл ты о королевском едоке, - сказал третий, высокий и визгливый. – Королева не подпустит к себе еду, которую едок не проверил. Как с этим быть?

– Оставьте это мне, милорды, - неприятно хихикнула Блядская рожа. – Едок лишь ест, но к вину, преподнесенному Её милости вашим покорным слугой, никто не посмеет прикоснуться. Мне нужно лишь усилить королевское доверие к себе.

– И через сколько подействует яд?

– Одно деление клепсидры, иль по-персидски – час.

– Этого хватит, чтобы вам обзавестись праведной легендой, милорд? – спросил скрипучий. В его голосе мне почудилось улыбка и запах тлена. А может, виной всему воняющие одежды сиятельного графа, который бледнел с каждым произнесенным словом.

– Хватит. Никто не подумает на правую руку королевы, у которого, на первый взгляд, нет никаких прав на трон, - ответил герцог.

– Когда вы хотите предоставить Совету доказательства вашего благородного происхождения?

– Лишь прозвучат последние слова прощальной службы по усопшей, - гадливо улыбнулся Блядская рожа.

– Вы помните наш уговор, милорд? – требовательно спросил скрипучий, а я задумался, где я мог слышать этот голос.

– Я не предам тех, кто мне помог, - мрачно ответил герцог. – Вы получите титул светлейшего герцога и будете заведовать казной, а вы, мой друг, станете епископом, как и желали.

– Да будет так. На все про все, у нас неделя… - скрипучий запнулся, когда в мрачной и торжественной блядско-розовой тишине раздался рев рассерженного дракона, опаливший мои ноздри гадливым ароматом разложения, а глаза ядовитыми щелоками миазмов. В груди запекло дьявольским огнем, а горло стал душить тяжелый кашель.

– Свиной рубец, едрить вас, старый, обоих, - просипел я, зажимая нос воротом рубахи и отскакивая прочь.

– Кто там? Покажись, навье (призрак)! – велел скрипучий, но ему ответил герцог, смотрящий в напуганные глаза сиятельного графа.

– Граф Арне де Дариан собственной персоной, - прошипел он, стремительно приближаясь к замершему рыцарю. Я чудом успел спрятаться под стол герцога де Кант-Куи, как оный герцог ворвался в свою комнату и сжал горло сиятельного графа своей рукой. Его блядская рожа неприятно усмехнулась, а потом повернулась в сторону темной светлицы, где замерли скрипучий с визгливым. – Милорды. Я знаю, как заслужить доверие Её милости. Мы отдадим ей его.

– О, злобная и жесткосердная Судьба, - мысленно произнес я, не смея покинуть укрытие. – Опять кидаешь нам ты палки в срало.

Часть пятая.

Явление пятое. О неожиданных союзниках, клятых заданиях и германском языке.

Дождавшись, когда герцог Блядская рожа вызовет клятых стражников, и когда уведут сиятельного графа в темницу, и когда герцог выпроводит своих гостей через тайный ход, я мышкой скользнул из своего укрытия и бегом бросился к выходу из жилого дома. Сердце мое уходило в пятки, а душа почти покидала тело, когда во тьме мне чудились голоса и погоня. Лишь в шатре я дал волю отдыху и мыслям, терзающим мою голову подобно жестоким эринниям. Но размышлял я недолго, ибо усталость и жуткий бег взяли свое, повергнув меня в пучины беспокойного сна, где блядско-розовый герцог де Кант-Куи дергал за мудя моего господина раскаленными щипцами и сладко смеялся, когда тот начинал корчиться от боли.

Пробудил меня ото сна клятый петух-глашатай, безжалостно тряся за плечо. Но стоило мне открыть один глаз, как пернатый человек в красных доспехах мигом отпрыгнул в сторону и достал из ножен красный кинжал, на что я вылупил глаза и придал им несравненный блеск наивности. Петух на это купился и, нехотя, убрал острую шпору, после чего ткнул пальцем в сторону моих штанов, лежащих на стуле, как и пять писем от Беатрис, к чтению которых я еще не приступал.

– Оставь меня, пернатый куроёб, - бессильно сказал я, сладко потягиваясь в кровати.

– Вставай, оруженосец. Тебя желает видеть Её милость, - перебил меня петух, заставив блеск наивности усилиться стократно.

– Меня? – переспросил я.

– Тебя, - подтвердил петух и добавил. – Немедля.

– Я спал всю ночь и все равно не выспался, - ответил я, зевая и стараясь выбить петуха из равновесия зевком, но пернатая сволочь выспалась куда лучше меня и поэтому на хитрость не повелась обрыдлым ликом.

– Твое право, - равнодушно бросил петух. – Тогда я со стражей вернусь и тебя доставят в цепях и избитым.