Рожденный на селедке

– Истина есть в словах твоего пажа, сестра, - сказала Маргарита, подходя ближе и беря мою королеву за руку. Та слабо улыбнулась и прижала её пальцы к губам. У меня в глазах почему-то защипало, а Софи всхлипнула.

– Истинно так, Ваша милость, - согласился я. – Актеров лишь актерством обдурить можно. Для этого есть у меня реквизит.

– О чем ты, дитя? – спросила Её милость, не выпуская руку Маргариты. Я вздохнул и достал из кармана бутылек с красной жидкостью, данный мне лукавым духом. – Отрава? Слишком легкая смерть для такого мерзавца.

– Нет, Ваше величество, - покачал я головой. – За советом ходил я к уродливым троллям. Поколдовали они немного, затрахали до изнеможения одного германца, оскверняющего французский воздух своим пердежным языком, и дали мне это. Дарует он смерть, но всего на пару мгновений, покуда душа не отправится в райские кущи.

– Значит, нужно рискнуть мне своей жизнью? – спросила моя королева. – Рискнуть на благо страны.

– И ты получишь всю мою помощь, - сказала ей Маргарита. – Даже душу мою. Только скажи.

– Прости меня, сестра, за гадкие слова, - сказала Изабелла, а я тактично отвернулся и подошел к Джессике, чтобы дать двум королевам поговорить наедине.

– И ты меня прости. Всегда была я нравом горяча.

– Как в детстве. Помню. Кипятком ты облила сына германского барона, когда он куклу мою в камин швырнул.

– Поделом блядину сыну, - улыбнулась Маргарита. – Лишь я могу тебя до слез доводить.

– О, сколь прекрасна исповедь великих, - ехидно прошептал я и вздрогнул, когда Джессика прижалась к моему плечу.

– Нет ничего прекраснее любви родных людей, - сказала она, смотря на двух сестер, хихикавших над прошлым.

– Есть, - сказал я и посмотрел в глаза Джессики. Она тяжело задышала, а я улыбнулся и вдохнул её запах. Краем губ коснулся волос и отпрянул, сдерживая грех в узде. – Прости. Детьми мы были.

– Ими и остались,- сказала она грустно. – Ловко прячем чувства от других, но друг от друга неспособны. Прости, Матье, что долго я вестей тебе не посылала.

– И ты прости. Что не искал тебя, - сказал я и в глазу опять защипало.

Часть десятая.

Явление десятое. О ядах, радостях и горестях.

Следующим утром я испытал нечто приближенное к множественному оргазму, когда вошел в тронный зал и увидел двух королев, сидящих рядом, а возле них багровую от ярости Блядскую рожу. Светлейший герцог, словно хером подавился и яйца спрятал за щеки. Он так и буравил сестер ненавистным взглядом, пока они весело щебетали, под удивленными взглядами других вельмож.

– Раз все здесь собрались, начнем, - сказала Её милость, одаряя светлейшего герцога добрым взглядом мясника, смотрящего на кроткого ягненка перед тем, как пустить ему кровь. Тот одарил её не менее красноречивым взглядом, напомнив мне о мужеложцах, что традиционный брак всем сердцем ненавидят. Но королева уже повернулась к сестре и взяла её за руку. – Войны не будет, добрые милорды. То был каприз судьбы и женских логик.

– Но Ваша милость. Как же злобные посланья? – спросил герцог де Кант-Куи, раззявив свой гнилой рот. Его голос по-прежнему был сахарным и сладким. Но яд, что в нем бродил, становился лишь сильнее.

– Порой случаются они, включая и великих. Однако под тонной оскорблений нашли мы кое-что другое.

– И что же, Ваша милость? Предательство? – посерела блядская рожа Блядской рожи.

– О, нет, мой добрый друг, - улыбнулась Её милость. – Любовь. Любовь была там, но не яд. Обиды детские, что сердце нам кололи. Но ныне все иначе. С Испанией я заключаю мир. Войны не будет.

– Истинно так, Ваше величество, - сказал я. – Так перепьемся же скорее на пиру, иначе говорю, от жажды я помру.

– Пусть предстоящий пир скорее скрепит франко-испанский мир, - подыграла мне Её милость блядскими стишками. – Светлейший герцог, могу ли я просить вас об услуге?

– Конечно, Ваша милость, - поперхнулся тот ядом. Знамо дело, не часто королева просит, а не приказывает. – Все, что угодно. Абсолютно все.

– И голой сракой на ежа присядите, светлейший? – ехидно дополнил я. – Копье турнирное себе в дристалище впихнете? И ссаки мула выпьете без пререканий?

– Все, что Её милость пожелает, - улыбнулся мне блядин сын, вернув на лицо маску целомудрия.

– Желаю я, чтоб вы вина нам поднесли. Вином скрепим мы мир и смоем старые обиды, - ответила королева, а светлейший герцог, не веря своему счастью, чуть не обоссался, я тому свидетель. Ногами заелозил, сжимая пах и мелкий гульфик. А королева, меж тем, продолжала. – Вы мой друг. И правая рука. Не только обо мне забота ваша, но и о стране.

– Перемудреж идет уж со стихами, - вставил я.

– С превеликим удовольствием, Ваша милость, - гадко улыбнулся светлейший герцог де Кант-Куи. И не смутило его хмурое лицо Софи и ядовитый блеск глаз испанской королевы. Он был готов рыдать от удовольствия. – Когда потребно принести вино?

– Неси сейчас, - велела Маргарита. – Чего тянуть мгновенье за уши.

– Да будет так, Ваша милость, - сказал светлейший герцог и умчался прочь в подвалы за вином. А я серьезно посмотрел на Её милость, но не увидел в глазах страха. Только счастье и любовь.

Герцог вернулся довольно скоро, неся во вспотевших руках поднос с двумя кубками и запечатанный кувшин с вином. Он чуть не рухнул на ступенях, словно жаба, столь велико было его волнение, но справился с ним и твердо замер у ног королев. Те встали, улыбками своими зал озарили, взяли по кубку в руки, дождались, когда герцог нальет им вина, после чего повернулись друг к другу. Светлейший герцог, все еще не веря своей удаче, моргнул и опустил глаза. Всего на миг, но этого хватило. Я улыбнулся, когда Её милость резко вылила в вино красную жидкость из бутылька тролльчих.

– Скрепим союз, - сказала она, поднимая кубок.

– И смоем старые обиды, - сказала королева Маргарита, беря в руки свой кубок. Она тревожно посмотрела в глаза сестре и, чуть вздохнув, кивнула.

– И уберем тяжелый груз.

– Семьей же станем мы отныне.

– Ненавижу, блядь, стихи, - тихо сказал я и замер, когда Её милость сделала глоток вина.

Вдруг она побледнела и схватилась свободной рукой за горло, вызвав тревожные крики в толпе знатного люда. Знатный люд честным особо никогда не был, но тут не смел удержаться и огласил воздух испуганными воплями, когда Её милость зашаталась и упала бы непременно на пол, разбив себе голову, если бы её не подхватила королева Маргарита.